– Но уверена ли ты, что когда мы убьём людей, то всё устроится так, как нам нужно?
– Ну конечно! Разве водились здесь, в саду, мангусты, когда в этом доме не было никого? Пока дача была пуста, мы были полные хозяева сада. Не забывай, что скоро у нас выйдут дети из тех яиц, которые спрятаны на дынной грядке; а они могут вылупиться не сегодня завтра. Тогда нашим детям нужно будет много просторного и спокойного места.
– А я и не подумал об этом, – произнёс Наг. – Да, я пойду. Но думаю, что нам не будет нужно затем ещё охотиться на Рикки-Тикки. Достаточно будет, если я убью большого человека и его жену, да и ребёнка, если случится; я думаю, мы тогда можем быть спокойными. Когда на даче никого не останется, Рикки-Тикки также сбежит с неё.
Рикки-Тикки весь позеленел от злости и бешенства, слушая этот разговор. Но вот в отверстии водостока показалась голова Нага, а затем медленно выползло за нею и длинное пятифутовое его туловище. Как ни был раздражён Рикки-Тикки, но ужас напал на него, когда, сидя за ванной, он увидел, как велика была кобра. Наг уложил свои кольца, приподнял голову и осмотрелся кругом, разглядывая в темноте всё, что было в ванной. И Рикки-Тикки мог слышать при этом шелест его чешуи и видеть блеск его глаз.
«Если я сейчас брошусь на него и убью, то это услышит Нагайна, которая, вероятно, ещё не успела уйти. А если я нападу на него, когда он развернётся на полу, преимущество будет на его стороне. Как же мне поступить?» – думал Рикки-Тикки.
А Наг медленно шевелился, производя лёгкий шелест, и вдруг Рикки-Тикки услышал, как Наг лакает воду из большого кувшина, служившего для наполнения ванны.
– Всё идёт отлично, – прошипела змея. – Когда высокий человек бил Карайта, у него в руках была палка. Он, вероятно, всегда носит с собой палку, но, когда он утром придёт сюда мыться, у него не будет палки. Я подожду его здесь до утра. Нагайна, ты слышала, что я говорил? Я хочу дождаться его здесь, в холодке.
Но из-за стены не последовало ответа.
«Значит, Нагайна ушла», – решил Рикки-Тикки.
Наг обвился кольцами вокруг кувшина, а Рикки-Тикки продолжал сидеть за ванной, неподвижный, как мёртвый. Так пробыл он с добрый час и затем стал приводить в движение своё тело, мускул за мускулом, и, не производя ни малейшего звука, ползти к кувшину. Наг меж тем вздремнул, а Рикки-Тикки рассматривал его толстую спину, выбирая место, где бы лучше вцепиться в него.
«Если мне не удастся перекусить ему спину с первого прыжка, – думал Рикки, – он будет в силах биться; и тогда – бедный Рикки!..»
Рикки-Тикки взглянул на толстую шею под капюшоном и увидел, что ему не охватить это место зубами. Он мог бы охватить туловище только у хвоста, но это значило бы только придать больше силы змее, причинив ей боль.
«Остаётся только одно: вцепиться в затылок, – решил наконец Рикки-Тикки, – в голову над тем местом, где начинается капюшон. А если я вцеплюсь в него, так уж не выпущу, что бы он со мной ни сделал».
Так подумал Рикки и прыгнул. Голова Нага лежала около кувшина. Впившись зубами в крепкий затылок змеи, Рикки-Тикки прижался всем своим гибким и длинным туловищем к красной глине кувшина, чтобы держать голову подальше от себя. Всё это длилось не больше секунды, но этого времени было достаточно, и Рикки-Тикки прочно повис на теле змеи. Мгновение спустя змея стала трясти его во все стороны, стараясь сбросить его со своей головы, как собака трясёт схваченную крысу. Змея бешено вертелась, прыгала, свиваясь кругами, ударяя Рикки-Тикки о пол, об острые края ванны, о тазы, сметая на пол мыльницы, щётки и всё, что попадалось под удары её туловища.
Но Рикки-Тикки с кроваво-красными глазами висел на ней, не разжимая зубов, стискивая челюсти всё крепче и крепче, решившись быть превращённым в котлету, но только не выпускать змеи: этого требовала честь всего рода мангустов. Он не понимал, что с ним делается; он чувствовал всюду боль, как вдруг сзади него что-то ударило с оглушительным громом; горячий ветер обдал его, и красный огонь опалил его шерсть. Шум, который происходил в ванной комнате, разбудил высокого человека; он прибежал с ружьём и выстрелил в Нага из обоих стволов прямо в шею позади колпака.
Когда змея упала без движения, Рикки-Тикки лежал на земле с закрытыми глазами. Мангуст был уверен, что он уже мёртв.
Высокий человек приподнял его и сказал:
– А этот маленький зверёк, Алиса, на этот раз спас нам жизнь.
Вошла мать Тедди с побледневшим лицом и смотрела на безжизненное туловище Нага; а Рикки-Тикки меж тем встал на ноги и медленно направился к кровати Тедди и всю остальную часть ночи пролежал у него на постели, беспрерывно шевелясь, чтобы убедиться, жив ли он на самом деле, а не изорван в клочки, как ему казалось в бою.
Глава V
Когда наступило утро, он продолжал ещё чувствовать неловкость во всём теле, но на душе у него было радостно.
«Теперь мне остаётся расправиться с Нагайной; а она одна стоит пяти Нагов. Да надо ещё узнать, где эти яйца, из которых должны скоро вылупиться её детёныши, о которых она говорила. Как бы это узнать? Отлично! Наверное, Дарзи это знает; нужно побежать к нему».
Не дожидаясь завтрака, Рикки-Тикки побежал к кусту, где находилось гнездо Дарзи. Тот сидел на ветке и заливался, воспевая подвиги Рикки-Тикки. Весть о смерти Нага успела уже разбежаться по всему саду, так как все видали тело Нага выброшенным на мусорную кучу.
– Ах ты, глупый комок перьев! – с упрёком сказал Рикки-Тикки, услышав беззаботную песню Дарзи. – Разве время теперь петь?!
А Дарзи заливался:
– Наг погиб, он погиб, он погиб! Отважный Рикки-Тикки схватил его за голову и не выпускал её. Пришёл высокий человек с палкой, несущей огонь и гром, и разрубил Нага пополам! Уже никогда более не станет Наг есть моих детей.
– Всё это совершенно верно, но не знаешь ли ты, где Нагайна? – спросил Рикки-Тикки, подозрительно оглядываясь.
– Нагайна отправилась к водостоку, что у ванной комнаты, чтобы позвать оттуда Нага, – опять начал свою песню Дарзи, – и Наг появился из ванной комнаты на конце палки метельщика, чтобы очутиться на мусорной куче. Будем же прославлять великого, красноглазого Рикки-Тикки! – продолжал петь Дарзи.
– Да прекратишь ли ты свои глупые песни, пустоголовый Дарзи! Вот дай только мне добраться до твоего гнезда! Мигом разметаю всех твоих малышей! – закричал выведенный из терпения Рикки. – Как ты не можешь понять того, что теперь не до песен! Вам там хорошо болтаться между землёй и небом в вашем гнезде, а мне-то каково вести войну здесь. Подожди петь, Дарзи, хоть на одну минутку!
– Преклоняюсь пред желанием великого, прекрасного Рикки-Тикки и перестаю петь, – пропел Дарзи. – Что угодно могучему победителю ужасного Нага?
– Я спрашиваю тебя уже десятый раз: где теперь Нагайна?
– На свалке мусора за конюшнями; она оплакивает своего Нага, – прочирикал Дарзи. – Велик и славен красноглазый Рикки-Тикки с белыми зубами!
– Провались ты с моими белыми зубами! Не случалось ли тебе слышать, где она спрятала свои яйца?
– На дынной грядке, на том конце, который ближе к стене, где солнце печёт в течение всего дня. Они лежат там несколько недель.
– И ты, пустая голова, не подумал сказать мне об этом?! Так на конце, ближайшем к стене, говоришь ты?
– Рикки-Тикки, ты, конечно, не для того спрашиваешь, чтобы съесть эти яйца? – в замешательстве произнёс Дарзи.
– Успокойся, я их есть не буду. Дарзи, я говорю теперь очень серьёзно. Если у тебя есть хоть капелька мозгов, так пойди и летай за конюшнями, около свалочной кучи, притворись, будто у тебя сломлено крыло, для того чтобы отвести Нагайну подальше от дынной грядки, хотя бы даже к своему кусту. Я тем временем сбегаю к тому месту, где она спрятала яйца. Если я сейчас отправлюсь туда, то она меня заметит.
Дарзи был самое легкомысленное существо, и в его набитой пухом головке сразу могло поместиться никак не более одной мысли. Он знал, что дети Нагов выводятся из яиц, похожих на его собственные яйца, и потому совершенно не мог допустить, что Рикки-Тикки станет уничтожать эти яйца. Но жена Дарзи была капельку умнее самого Дарзи; она кое-как сообразила, что из яиц кобры выходят потом маленькие кобры. Поэтому она оставила Дарзи согревать птенчиков и воспевать хвалу Рикки-Тикки, а сама полетела к дынной грядке. Она стала летать неподалёку от мусорной кучи и жалобно кричать:
– Ох, моё крыло сломано! Мальчик из дома бросил в меня камень и попал мне в крыло!
И она продолжала порхать над самой землёй и горько жаловаться на своё несчастье.
Нагайна подняла голову и прошипела:
– Это ты предупредила Рикки-Тикки о том, что я собираюсь его убить. Теперь тебе придётся плохо. Нельзя сказать, чтобы ты нашла для себя подходящее место летать со сломанным крылом. – И Нагайна направилась к жене Дарзи, быстро скользя по голой земле.
– Ах, как мне больно! Мальчик перешиб мне крыло камнем! – пронзительно чирикала жена Дарзи.
– Отлично! Могу сказать тебе в утешение, прежде чем ты будешь мертва, что я скоро сведу счёты с твоим мальчиком. Мой Наг покоится в мусорной куче, но ещё не успеет закатиться солнце, как мальчик из дома будет лежать столь же спокойно, как он. Ну чего ты улетаешь от меня? Ведь всё равно я тебя догоню, минутой раньше, минутой позже! Да ну же, маленькая дурочка, посмотри на меня!
Но жена Дарзи отлично знала, что не следует смотреть на Нагайну. Она знала, что птичке достаточно взглянуть в глаза змее, чтобы потерять от страха способность двинуться с места. Поэтому, не оглядываясь, жена Дарзи продолжала перепархивать с места на место, жалобно крича, и Нагайна, разозлённая её упрямством, поползла скорее.
Рикки-Тикки слышал, как она направилась вверх по тропинке, которая вела от конюшен к дому, и, не теряя ни мгновения, устремился к дынной грядке, к месту около стены. Здесь в тёплой подстилке из соломы, на которой лежали дыни, он нашёл двадцать пять искусно скрытых яиц, величиной с самое маленькое куриное яйцо, покрытых мягкой беловатой плёнкой, но без твёрдой скорлупы.