— А мне вот любопытно: как вы выходите во внешний мир, не раскрывая себя? Деньги у вас те же, что и в Багдаде. И вы, Ахмат-ага, угощали нас кофе, который в долине не растет.
— У долины два выхода в противоположных концах, Сержи-сахеб. Второй выходит неподалеку от горного караванного пути. Покупаем что-нибудь у караванщиков. Оттуда и деньги у нас. Караванщики с удовольствием берут у нас кожи, ткани, некоторые пряности, растущие в долине. При этом не интересуются, откуда всё это среди камней. Наверное, думают, что поблизости от тропы есть обычные селения.
Во дворец идти рано. Там еще не проснулись. Сходить домой, что ли? Договорились о встрече во дворце и разбежались кто куда. Я домой, а Ахмед и Али-Баба — прямо в лавку. И Зубейда как раз тоже собиралась в лавку, но поцеловать меня всё-таки успела. Ого, а у меня в комнате обновка — вполне европейский круглый обеденный стол и стулья. Почти такой же, как у Ахмеда, но чуть поменьше.
— Гюльнара-ханум распорядилась и здесь тоже поставить. Говорит, что ты к такому больше привык.
— Надо будет поблагодарить ее.
Пошли на базар вместе.
— Что-то вы в этот раз загулялись, Сержи-сахеб. День нет, второй — и я уже забеспокоилась. Бегу в порт, а корабля Синдбада не видать.
— Пришлось вот отлучиться из Багдада. А ты права оказалась. С халифом пришлось-таки столкнуться.
— Но хоть интересно было?
— Очень. Потом расскажу.
Игроков напротив лавки еще нет. Ахмед распивает чаи. Я присоединяюсь, и мы оба с удовольствием наблюдаем за работой Зубейды.
— Нет, чудо есть чудо, и ничего тут не попишешь, — со вздохом говорит Ахмед. — Часами можно сидеть и любоваться, как она, словно рыбка, плавает по лавке.
Грохот распахнувшейся двери. В лавку влетает запыхавшийся помощник Мустафы и прямо от двери орет:
— Хозяин, беда! Одна из кукол ожила!
Бред какой-то, но мы быстро бежим к фарфоровой лавке. Мустафа топчется перед лавкой, боясь в нее зайти.
— Что случилось, Мустафа?
— Страшно сказать, хозяин. Мы разбирали последний привоз от Синдбада. Открываю крышку одного из ящиков, а она поворачивает голову и как глянет на нас!
— Точно, точно, — поддерживает его помощник, — совсем живая! Не иначе как колдовство какое-то. Мы боимся.
Захожу в лавку и присаживаюсь перед стоящим торчком небольшим ящиком с какими-то надписями, иероглифами на боку. Ахмед стоит у меня за плечом. И в самом деле — из ящика на нас смотрит миленькое фарфоровое личико с широко раскрытыми голубыми глазами. Не китайское личико. И это самая настоящая кукла, а не статуэтка. Трогаю личико пальцем. Внутри что-то тихо и коротко прожужжало, и голова куклы чуть дернулась.
— Остатки завода, — раздался за плечом голос Ахмеда. — Такое бывает у заводных игрушек. Вроде пружина раскрутилась, а оказывается не совсем. Тряхнешь — и дернется. Посмотрим остальные.
Остальных нераспакованных немного, и везде обычные китайские статуэтки. Закрываю крышку ящика и беру его за специальную веревочную ручку. Тяжеленький. Ахмед успокаивает Мустафу и его помощника:
— Она не живая. Просто у нее внутри разные колесики и рычаги, которые позволяют вертеть головой и двигать руками. А как устроены открывающиеся глаза, вы сами на некоторых китайских статуэтках уже видели.
В торговую резиденцию уже не заходим, а топаем прямо домой. Ставлю ящик на стол, и начинаем осторожно извлекать из него механическое чудо. Кукла вместе с бронзовой подставкой — сантиметров пятьдесят высотой. Изумительная работа, но явно не новая. Бронза слегка потемнела, но цвета пышного шелкового платья европейской девушки где-нибудь восемнадцатого века, яркие и сочные. Сбоку в подставке — отверстие для ключа и рычажок — наверное, для пуска и остановки. Спереди ящичек и в нём ключ.
С некоторым трепетом начинаю заводить. Кукла сразу дергается. Перевожу рычажок пуска в положение стопа, завожу до упора и отстраняюсь. Ахмед двинул рычажок — и кукла ожила. Плавные, без рывков движения рук, туловища, головы просто завораживают своей пластикой, грацией. Глаза не просто открываются и закрываются, а и зрачки под приспущенными ресницами тоже перемещаются влево, вправо, вверх и вниз, словно кукла осматривается вокруг. Всё это сопровождается тихой и мелодичной музыкой колокольчиков. Сказка, а мне почему-то вспомнился железный «жук» из города Гешвига.
— Что скажешь?
— А что тут скажешь, Ахмед? Синдбад приволок нам откуда-то очередную загадку. Я не антиквар, но кукла точно не китайская. Да и такие игрушки характерны для семнадцатого-восемнадцатого века. Совсем не то время, что здесь. Кукла сделана минимум на семьсот лет позже. А качество движений вообще, нетипично ни для каких механических кукол. Видел, какая свобода и плавность движения? Двигаются не только руки целиком, но и сгибаются в локтях и запястьях. Такие непростые механически и притом работающие системы я видел только в одном месте.
— Где?
— В мире Генриха Швейцера.
— Да-а, интересная связь: Швейцер и наш Китай. Нужно Синдбада допросить с пристрастием. А не пора ли нам во дворец?
Пришлось немного подождать в верхнем саду дворца, пока соберутся все. Синдбад пришел последним вместе с вазиром Ахматом. Почти сразу подошел слуга и пригласил в покои халифа. Ахмата мы оставили в саду.
— Как здоровье, Гарун? — сразу после приветствий поинтересовался Синдбад. — Дурные сны всё еще посещают?
— Посещают, будь они прокляты Аллахом!
— Вот это уже странно, Гарун, — сказал я. — Бочек в последние дни не было и больше не будет. Попробуйте, никого не предупреждая, переночевать не в своей спальне. Если кошмаров не будет, то значит, на вашу личную спальню кто-то навел порчу.
— Ладно, попробую. А вам, выходит, удалось найти источник бочек?
— Удалось. Ничего особо интересного и увлекательного. Мы разочарованы и подумываем, что за такую скуку надо потребовать с вас награду. Тем более что для выдачи награды не придется истощать казну.
— Вот это уже интересно. Я очень люблю рассчитываться тем, что мне ничего не стоит. Рассказывайте.
— Всё очень просто. Мы нашли вам новый источник доходов. Правда, небольшой, но зато постоянный, если его аккуратно использовать. Нас попросили с вами об этом поговорить.
— Так-так, продолжай, Сержи-сахеб. Рассказы о доходах я очень люблю.
— Да? А нам они кажутся скучными. Так вот: лет триста назад какие-то люди наткнулись на небольшую горную долину в глубоком и недоступном ущелье. Вход в долину возможен только через длинную пещеру. Люди обжились и размножились в долине, никогда не выходя за ее пределы. О них никто не знает и не беспокоит их.
— Дальше можно о чём-то и догадаться, Сержи-сахеб. Налогов они не платили триста лет и не платят сейчас. Вот их-то вы и накрыли. Замечательно!
— Совершенно верно. Но слушайте о бочках. Это интереснее. Плодородная земля в долине есть, но не очень много. В конце концов рост населения привел к тому, что земля уже не может прокормить всех. Тогда они решили, что при каждом рождении ребенка из долины должен уходить кто-то взрослый.
— Понятное решение.
— Понятное-то понятное, да вот как тогда сохранить секрет существования долины и свой уклад и религию, которые они не хотят менять? Они стали поить уходящих людей зельем для потери памяти. А в бочках сплавлять подальше от долины. Через сто-двести фарсахов уже не поймешь, откуда плывет бочка.
— Да, в сообразительности им не откажешь. Теперь понятно, откуда и зачем в выловленных нами бочках оказывались и деньги. На какое-то время новой жизни беспамятному.
— Правильно. Мы попали в эту долину и узнали, что правит этой крошечной страной избираемый на пять лет вазир. А религия у них своя — не ислам. Поговорили и с вазиром. Он пришел в сильное беспокойство, что их тайна теперь раскрыта. Но он умный человек и не стал противиться неизбежности. Они готовы платить налоги, если их никто не будет трогать, сохранятся их уклад и религия.
— То, что они готовы платить налоги, — хорошо, но то, что позволяют себе ставить условия, — плохо. Мне ничего не стоит послать войско — и все их условия развеются как дым.
— Можно и войско послать. Но тогда надежды на получение денег в казну и нашей награды тоже развеются как дым. Пещеру, ведущую в долину, просто засыплют. С чем будете воевать? Со скалами? Они жили триста лет без Багдада — проживут и еще столько же. Ограничат рождение детей — и плевать им на Багдад. Затеять большую войну с преодолением гор? Сколько она будет стоить? А они снимутся и уйдут в соседнюю страну через другой конец долины. Завоюете только груду камней, которые и так принадлежат вам. И ни одного таньга добычи. Весь арабский мир будет потешаться над такой победой!
— И что вы предлагаете?
— Шайтан с ними! Пусть живут, как хотят. Вот, Гарун, смотрите карту.
— Так долина-то совсем крошечная! Что с них возьмешь?
— В любом случае больше, чем ничего.
— Разве что. Думаю, ваша компания уже и прикинула, что можно взять.
— Прикинула. Можно взять за всю землю, а не только за ту, которую обрабатывают. Вместе с подушным налогом это даст сто восемьдесят золотых динаров в год неизменно. Ведь ни население, ни земля там прирастать не могут. Что еще с них можно потребовать, Гарун?
— Солдат в войско.
— Сколько?
— По три с тысячи. Сколько их там всех?
— Десять тысяч.
— Значит, тридцать солдат на пять лет. Или нет — пусть платят военный налог и не надо никаких солдат.
— Сколько?
— Для ровного счета пятьдесят… нет, семьдесят динаров — и ладно. И еще пятьдесят за неприкосновенность религии. И еще пятьдесят за… За что бы еще пятьдесят взять?
— Может быть, хватит? И так вы, Гарун, уже триста насчитали. Не переходите границы разумного! Это постоянный налог, который нужно будет указать в фирмане о вазирстве долины Хал. Пусть его платят и живут, как хотят. Можно пощипать их разовым штрафом за неуплату налогов.
— Пощипать — это мне нравится! Особенно пощипать бы за триста лет.