Ферида пешком прошла до домиков. Зашла в один, в другой. Вернулась через четверть часа.
— Проезжали.
Все вздохнули с облегчением.
Равенна — оживлённое место. Широкая и продолговатая бухта, блистающая голубизной, усыпана стоящими лодками и кораблями. Галеры, триеры, триремы, децимремы и ещё что-то. Так вроде классифицировались античные суда. Кажется, военные. Сгрудились в одном месте. Как понимаю, римский военный флот на Адриатике.
А вон, похоже, и торговые — длинноватые с одним ярусом вёсел по борту, а многие и без них — короткие и пузатые только с рулевым веслом. У причалов и на якорях. Почти на всех судах только по одной мачте с одним большим парусом. Всего на нескольких есть ещё вторая небольшая мачта близко к носу. На военных судах корма в виде рыбьего хвоста, нос с глазами. Всё как в учебнике истории древнего мира.
Девочки стоят на возвышенном берегу, держа коней за поводья. Откровенно любуются открывшейся картиной бухты. Словно от рождения у них в крови тяга к морю, и восторг его стихией. Наверное, требует безграничной физической и духовной свободы каждая душа этого вольного племени? А где есть ещё такая свобода, как не в просторах моря? Не перестаю ими поражаться. Казалось бы, что до этого моря им, всю жизнь живущим на суше. Рыбу в море не ловят. В плаванья не ходят. И вот, на тебе! Наверное, их только одно и сдерживает. Что корабли строить не умеют. Вон Охота и та мечтает о ковре с морем и кораблями для дома. Какая же всё-таки божественная рука свела меня с ними всеми.
— Антогора, а какая разница между триерой и триремой?
— Никакой. Это одно и то же. Первое название греческое, а второе римское.
— А децимремы здесь в бухте есть?
— Только одна. Вон там, видишь? Которая длинная-длинная.
— А галеры есть?
— Они все галеры, — рассмеялась Антогора. — И трирема — галера, и децимрема — галера. А также бирема, либурна, гексера, эннера и многие другие тоже галеры.
— Откуда ты всё это знаешь?
— Почему только я знаю? Охота и Ферида тоже знают. Нас в племени всех одинаково учат.
— Ну что ж, пойдём вниз?
— Пойдём.
Портовая суета мне знакома. Только вот местных ругательств не знаю. А так почти всё то же. Бочки, канаты, матросы, грузчики. Правда, здесь грузчиками рабы. Кошмарно выглядят. Не то, что на рабском рынке в Багдаде. Вот грузят масло в амфорах или вино. А вот выгружают камни балласта. Свист кнутов сильно раздражает. Правда, он довольно редок. Достаточно окрика. Девочкам же всё это портовое в диковинку. С интересом смотрят по сторонам и прислушиваются к звукам.
— Что будем делать, Антогора? У нас две задачи. Узнать когда и на чём уплыл Октавиан, и на чём мы смогли бы его догнать?
— Сначала нам нужно где-то с ночлегом и едой пристроиться. Да и коней поставить. Есть у меня одна мыслишка о наших задачах, но это уже после.
Пока она это говорила, я уже присмотрел неподалёку достойного для беседы человека с большой плёткой, зажатой в руках за спиной. Стоит себе и внимательно наблюдает, как рабы таскают по сходням какие-то кули на пузатенький корабль.
— Аве, достойнейший! — без всяких выкрутасов подкатил я к нему.
— Аве и тебе, незнакомец, — послышался после визуальной оценки моей внешности чуть задержавшийся ответ.
— Не подскажешь ли нам — достойным путникам, достойное заведение, где можно получить достойную еду, достойный кров и достойное обиталище для достойных лошадей?
Похоже, тип малость опешил от такого изысканного обращения, но быстро пришёл в себя и нашёлся с ответом.
— Достойное заведение прямо перед тобой, — ткнул он плетью в сторону большой двери с вывеской "Трирема" над ней. — А это, похоже, стоят твои достойные спутники? То есть спутницы. Не знаю, как насчёт них, а вот кони у них точно очень достойные. Но вот в достойном заведении не очень-то любят женщин. Даже достойных.
Однако надсмотрщик присмотрелся и вроде в глазах мелькнул огонёк понимания того, что он видит.
— Ого, да это похоже амазонки! Если то, что я о них слышал, правда, то они заставят в этом достойном заведении, кого угодно полюбить себя.
Надсмотрщик осклабился словно в предвкушении какого-то удовольствия, которое его ждёт.
— Не пропусти момент, когда мои достойные спутницы будут заставлять любить себя, — сказал я ему и вернулся к девочкам.
— Таверна и постоялый двор, как я понимаю, прямо перед нами. Только какие-то уж очень подозрительные. Трактирщику должно быть всё равно, кто у него клиент. Лишь бы деньги платил. А здесь, говорят, очень женщин не любят.
— Ничего, полюбят, — с угрозой в голосе посулила Охота. — Не будем же мы по всему порту и городу болтаться в поисках любви к себе.
Тут я, наконец, сообразил то, что можно было бы сообразить уже давно. Беспокоило что-то неуловимое ещё с утра. Но дошло только сейчас. Ветра-то в воздухе почти нет.
— Девочки, а ведь ветра-то почти нет и уже давно. А? Понимаете, что это значит?
— Октавиан где-то неподалёку застрял, — чуть не прыгая от восторга, обрадовалась Охота.
— Может быть, и не застрял, но на вёслах далеко не уйдёт. Как думаешь, Антогора.
— Не уйдёт. Торговые корабли с вёслами тихоходны, а быстроходное, военное ему негде взять. Не император уже.
— Вот-вот, подождите здесь, а я пойду, посмотрю, что там внутри творится.
В "Триреме" творится безобразие с точки зрения хотя бы и самого невзыскательного санэпиднадзора. Причём безобразие начинается ещё снаружи. В виде вьющейся у входа стайки оборванных мальчишек в возрасте восьми-двенадцати лет. Детская нищета? Мордашки измазюканные, а глазёнки алчущие еды. Внутри немногим лучше на первый взгляд. Вроде большой сарай сараем со столами. Однако если приглядеться, то видно, что сарай ухоженный, с притязаниями на порядок и чистоту. У древнеримской кабацкой стойки или прилавка словно дремлет, наверное, хозяин кабака. Глаза вроде бы и прикрыты, но незаметно зыркают туда-сюда под мохнатыми бровями, приглядывая за довольно многочисленными гостями и снующими туда-сюда подавальщиками.
— Хвала Зевсу! — восклицаю я, подойдя к прилавку.
— Хвала, хвала, — распахивает глаза фигура за стойкой.
— Решили вот тут зайти в твоё заведение разузнать не найдётся ли здесь кров, пища для четверых приличных людей и конюшня для четырёх приличных коней, — лениво перечислил я наши потребности, многозначительно постукивая краешком золотой монеты по прилавку.
— Найдётся, найдётся, конечно же, всё найдётся для приличных людей и коней, — внезапно ожила фигура. — Всех, всех сюда заводите!
— И коней?
— Нет-нет, — опомнилась фигура, — коней вокруг дома. Я сейчас покажу.
Довольно полноватенький мужчина средних лет выскочил из-за прилавка, засеменил к двери, распахнул её, тут же захлопнул и уставился на меня.
— Женщины?
— И что?
— С ними всегда неприятности. Чуть что, то вокруг них сразу драки. Ломают всё вокруг, а платить за ущерб никого не находится. Не пускаю я женщин сюда. Кому они нужны, пусть принимает их дома или ходит в лупанарий.
— Но это не такие женщины. Только представь себе, что будет с твоим заведением, если ты откажешь им в услугах.
Кабатчик снова высунул нос за дверь, обозрел группу, стоящую на улице и тяжело вздохнул.
— Да уж, я не сразу понял. На Адриатике многие плавают мимо их владений, но здесь их никогда не видывали.
— Вот и хорошо. Значит, договорились, — и я отпустил монету, звонко брякнувшую о прилавок. — Для начала сделай за самый краешек этой монеты вот что. Амазонкам очень не нравятся голодные дети. Дай тем, что у дверей хотя бы по куску хлеба с мясом. И ещё вот что. Особы они иногда очень беспокойные. Если что вокруг них и случится с ущербом, то за всё будет щедро заплачено. Они не бедные.
Не прошло и четверти часа, а мы уже сидели за столом, посмотрев выделенные нам для сна крошечные каморки. Лошади и те лучше устроены.
— Что подать? — подскочил хозяин.
— Две жареные курицы покрупнее, хорошего вина и сладкий пирог. Есть пирог?
— Есть, есть, а курицы у нас всегда на вертеле. Мигом будут.
И в самом деле, почти тотчас же прибыли куры и вино. Пирог через минуту. Вино вроде ничего — сладкое, осеннее.
— Кто делит — тому и шкурка Сергея, — орудуя ножом, заявила Охота, обдирая мою половину птицы. И тут же засмеялась: — Нет-нет, не твоя собственная шкурка, а курицы.
Ферида и Антогора только разочарованно сглотнули слюну. Опять их опередили. Однако курицы оказались большие и сытные. Ножку отдал Антогоре, а крылышко и кусочек от грудки Фериде.
— Антогора, так что у тебя там за мыслишка о наших задачах?
— Вспоминаю, как нас провели в дороге. Не хотелось бы повторения. А если опрашивать об Октавиане незнакомых людей, то можем и опять оказаться обманутыми. Он ведь и здесь мог оставить какую-нибудь хитрость против нас.
— Конечно, мог. Например, ложь о внешности корабля, на котором ушёл. Отплывал-то он наверняка тайно. Не будем знать, что за корабль и не найдём Октавиана.
— Вот-вот. Я подумала вот о чём. А не согласятся ли нам помочь отцы некоторых наших подруг. Антиопа говорила, что их в Равенне двое или трое. Люди довольно важные. Только вот я их не знаю. Даже имён.
— Мысль просто замечательная, — воодушевилась Ферида, — но как их найти? Или хотя бы одного.
— То-то и оно. Давайте обсудим, как бы кого-то обнаружить. Мысль-то моя, да вот дальше ничего путного в голову не идёт. Охота, ты как?
— Никак! Мне и думать не надо. Я шкурку Сергея съела, и решение сразу в голову стукнуло. Кто годен решить задачу, тот и должен её решать. Мы с вами, как всем уже известно, чудо несказáнное, а задача-то ведь для чуда хитроумного. Так что хитроумный пусть и думает.
Чуть ли не все в таверне и так пялятся на амазонок, а тут девочки так дружно, заразительно засмеялись, что обернулись уже все поголовно.
— Нет, так не честно. Нужно всем думать, а тут вдруг как найти неизвестно, кого должен соображать я один.