— А казначейство-то тут причём?
— Как причём? Мы заплатим за использование гребцов, команды и самого корабля. Скажем, восемьдесят гребцов по два денария — это сто шестьдесят денариев. Двадцать человек команды по четыре денария — это ещё восемьдесят. Ну, и денариев тридцать за корпус. Сколько это будет всего? Двести семьдесят. Вполне приличная сумма, чтобы, получив её в казну, в Риме сквозь пальцы посмотрели на недолгое частное пользование корпусом бесполезно простаивающего судна.
— Никогда подобного и, прямо скажем, нахального слышать не приходилось. Я даже в затруднении как отнестись к этому. Видно старею.
— Затруднения возникают при отсутствии взаимопонимания, трибун. Но это дело поправимое. Мы даже готовы внести премию для достижения взаимопонимания, которая к римскому казначейству никакого отношения уже иметь не будет. Скажем, двести золотых.
— Двести золотых? — как эхо повторил трибун Тит Валерий.
— Что-что? Какие двести, трибун? Я сказал триста.
Похоже, что в щель мы влезем. Ему нужно только поломаться для приличия. Тит Валерий поднялся и отошёл к окну. Постоял некоторое время молча.
— Неслыханно, — донеслось оттуда, — хотя даже формально противоречий вроде и нет. А в казначействе неожиданные деньги любят. Независимо от того, большие они или не очень.
Смотри-ка ты, ломаться не стал. Взаимопонимание — великая вещь! Хотя не очень это здорово для ситуации сторонника Октавиана. Подозрительна такая быстрая уступчивость. Хотя с другой стороны, деньги мы пытаемся всучить ему большие. Тут уж выбор между бесполезным сочувствием к опальному беглецу и собственным благополучием. Что ближе. Ничего мы о Тите Валерии не знаем и это плохо.
— Когда вы хотите отплыть? — прервал он мои опасливые размышления.
— Прямо сейчас.
— На подготовку судна понадобится не меньше двух часов.
— Что делать — подождём. Нужен будет ещё и плотник, чтобы соорудить привязи для лошадей. Мы их заберём с собой.
Трибун хлопнул в ладоши и приказал вошедшему солдату вызвать к себе капитана и навигатора тюремной биремы. А я поволок тяжёлую, оставленную нами при входе в зал около дверей сумку к большому столу в углу.
— Не здесь, не здесь. Иди за мной.
Деньги отсчитаны и быстро куда-то запрятаны.
— Мы тогда пошли, трибун. Вернёмся на погрузку через два часа. Где стоит наше судно?
Тит Валерий подвёл меня к окну.
— Вон отряд бирем. Ваша самая последняя. Желаю быстро добраться. Подожди, давай-ка, на всякий случай, напишем для Рима документ о найме судна и оплате. Мало ли что. Так меня в злоупотреблении должностью обвинить не смогут.
Девочки появились откуда-то из недр дома, оживлённо о чём-то разговаривая с хозяйкой. Попрощались приличными словами, сели на коней и двинулись бесцельно болтаться где-нибудь два часа.
— Ну, как? — поинтересовалась Антогора.
— Вроде бы всё в порядке. Смущает, что очень быстро этот Тит сдался. Хотя деньги и немалые. Бывает, что покровителей продают и за меньшие деньги. А тут покровитель бывший, запятнанный, теперь бесполезный. Может, в этом дело?
— Может, и в этом. Но нужно быть настороже. Это хорошо, что гребцы не свободные солдаты или матросы, а прикованные. С надсмотрщиками мы справимся без труда, если что-то не так пойдёт. Давайте заглянем напоследок к Аппию. Кто знает, когда нам ещё удастся нормально поесть.
В таверне увидели вчерашнего грека. О чём-то беседует с каким-то вроде бы капитаном. Подошёл к нам.
— Меня берут матросом прямо до Эфеса. Не знаю, что вам и сказать.
— Так ничего и не говори, — оборвала его Охота. — В разговорах мало толку. Возвращайся домой и радуйся жизни. Не мешай нам обедать.
Оттрапезничали, забрали мешок с едой, который собрал нам Аппий, выслушали его мнение по поводу даром отпускаемых на свободу рабов и двинулись на посадку в плавучую тюрьму. За нами тащится повозка с сеном для лошадей. Бирема подтянута к берегу и на её борт брошен широкий трап. Ещё один через борт на палубу. Гребцы уже на местах и прицеплены к своим скамьям. Интересно, что выглядят они вполне вроде бы сносно. Сказывается отдых в тюрьме? Да вроде и расчёта морить их не должно быть. Всё-таки военный флот. Как двигатель они должны быть не в худшем состоянии, чем на других кораблях.
Антогора искоса взглядывает на меня. Пожимаю плечами. Мол, вроде бы придраться не к чему. Деньги не зря отданы.
Так, не перепутать бы вот этих. Капитана звать Петро Альфений, а навигатора Овис Луций. Впрочем, схожести в них лишь одежда и рост. Спутаешь разве что только в темноте. Капитан Петро оценивающе оглядел всех нас с ног до головы. Хмыкнул, и спросил:
— Кто командует?
— Антогора, — кивнул я в её сторону.
Скривился Петро от недовольства, словно от оскорбления.
— Поостерегись, Петро, — предупредил я его на ухо. — Сейчас она на твои гримасы внимания не обратит, но припомнит, если они повторятся или замедлится исполнение её приказов.
Физиономия у него маленько вытянулась и стала вполне приличной для первого знакомства. Навигатор Овис просто кивнул нам безучастно. Работа, де, есть работа. Вот и ладно.
— Грузите лошадей, — распорядился Петро.
Оказывается, что плотникам ничего и делать было не надо. Сзади и впереди у бортов, там, где свободно от гребцов есть места специально для лошадей — разборные, продольные перила. Между бортом и перилами заводят лошадь и протягивают широкие ремни у неё под брюхом. Теперь она не упадёт при любой качке. Отлично. Правда, громадины амазонок едва-едва пролезли в эти конструкции. Тут же рядом на палубе лежат две лёгкие лодки. На берегу собралась небольшая толпа военных с судов флота и наблюдает за погрузкой, о чём-то переговариваясь.
Корма биремы двухэтажная, с окнами, сильно возвышенная. Совсем не такая корма, как у рядом стоящих судов. Рыбий хвост срезан. Видимо, экспериментальная конструкция из обычной биремы. Верх — это то, что мы сейчас зовём капитанским мостиком. Торчат два бруса рулевых вёсел. Обзор отсюда очень хороший. Ниже помещение капитана и навигатора, а ещё ниже для командиров солдат с дверью прямо на палубу. Его мы и заняли. Вполне прилично. По бортам широкие топчаны для сна. Посредине большой стол и какие-то табуретки тут и там. Несколько фонарей развешаны по бортам.
— Куда плывём? — раздаётся голос Пето.
— Нашу землю знаешь? Вот туда и правь. Да поскорей. Нам некогда, — распоряжается Антогора.
Трапы убраны. Несколько человек с берега длинной жердью отпихивают бирему от причала, и начинается осторожное шевеление вёслами для разворота её в сторону свободной воды. Мимо проскальзывают стоящие суда. С них тоже на нас глазеют. Ни поднятой руки, ни какого-либо возгласа вслед. Слышатся только команды Петро. Тот час же повторяемые надсмотрщиками. Вышли на воду носом к выходу из бухты. Движение вёсел приняло постоянный ритм, диктуемый буханьем литавр. Чёрт, этак они нам все мозги забухают. Литаврщик-то стоит со своим барабаном прямо у двери нашей каюты. Однако потом оказалось, что дверь и стенка каюты глушат эти звуки почти начисто.
Вечереет. Наблюдаем сверху выход в море. Тихонько толкаю Антогору локтём. Она согласно кивает и подставляет лицо лёгонькому ветру с кормы. Прав оказался Марий. Ветер пошёл. Хотя и попутный, но ещё очень слабенький для парусов.
— Капитан, — послышался голос Антогоры, — грести в полную силу по четыре часа с двухчасовым перерывом пока ветер не окрепнет. А парус поставьте прямо сейчас. Гребцы отдохнут, когда пойдёт полный ветер. Как у вас тут с кормёжкой? У нас с собой есть кое-что, но мало.
— Всё будет, как и нам с Овисом или можете повару сказать, что вам нравится. Правда, результат будет тот же. Что погружено, из того и еда. Выбирать не из чего.
Часа через три мы уже движемся во мраке, освещаемом половинной луной. Ритмичный скрип и плеск вёсел. Буханье литавр. Всё-таки сказываются плавания с Капитаном и Грегори. Узнаю на своём любимом небе звёзды и созвездия. И даже могу сказать, куда примерно плывём — почти прямо на восток. Хотя вряд ли это точно. Между временем Грегори и Римом полторы тысячи лет. Звёзды на небосводе, наверное, сдвинуты. Или нет? Я уже запутался с этими мирами иной материи. Надо посмотреть по компасу. Всё-таки события пиратских морей немножко просветили меня по части мореплавания и картографии.
Наверное, сейчас часов одиннадцать или полночь. На столе каюты горит фонарь. Охота сметает на пол крошки от нашего ужина. Похоже, что её немножко мутит. Хотя качки почти нет. Держится.
— Не обращайте внимания, — бормочет она. — Скоро пройдёт. У меня и на лодке такое сначала бывает, но быстро проходит.
Антогора выкладывает карту на стол, а я компас. Девочки с интересом его разглядывают.
— Зачем она дрыгает? — задаёт первый вопрос Ферида.
— Не дрыгает, а вертится. Эта штука называется компас. Видите, как я его ни верчу, а стрелка всё время показывает в одну сторону. Почему, я растолковывать вам не буду, но вот куда она показывает очень важно. Стрелка всегда показывает только на север. Голубая стрелка, а красная на юг.
— И что?
— А то, что будь мы в море или на берегу ночью, когда звёзды закрыты тучами, или днём, когда звёзд нет, то мы всегда знаем, где север и юг. Сейчас мы по карте и компасу определимся, правильно ли плывём к дому, как распорядилась Антогора.
Вспоминаю хотя бы примерный наклон Итальянского сапога относительно параллели на современных картах. На карте, расстеленной на столе, помечены четыре стороны света. Вроде наклон береговой линии соответствует. Хотя всё и уродливое.
— Вот, смотрите, на карте север, юг, восток, запад. Кладу её так, чтобы север карты совпадал с севером компаса. Вот ваша земля на карте посредине направления на юг и восток. А вон там нос корабля. Видите, в той же стороне, как и на карте и одновременно север карты совпадает с указанием компаса на север. Поняли, что это значит?
— Мы плывём в сторону дома.
— Верно, Антогора.
— И чтобы понять это, нам не нужно смотреть на небо, — добавила Ферида. — Как просто.