– Да, ты, пожалуй, прав. Путного с документами сейчас ничего не выйдет. Пока нужный беспорядок в Питере назревает, Джамиля, находясь здесь, станет по современным меркам неграмотным переростком.
– Ты попробуй посоветоваться с Анной Петровной. Вроде бы у неё есть какие-то связи относительно документов. Если Джамиле почти восемь и есть талант, то за год-два начальных классов она легко наверстает пропущенное.
– Точно! Анну Петровну можно спросить. Как я сам об этом не подумал раньше! Дочь с мужем я как-нибудь уломаю. Они сами видят, какой чертёнок растёт. Ладно, это всё потом. А нам с тобой нужно отдохнуть. Вечером встреча с друзьями. Надеюсь, что они и тебе станут друзьями.
– А кто это – "они"?
– Увидишь.
Осторожный стук в дверь. Заглядывает, видимо, старшая из жён Ахмеда.
– Что тебе, Гюльнара?
– Зубейда пришла.
– Покажи ей наше хозяйство, её комнату, объясни обязанности. Нас не беспокойте. Мы с Сержем отдохнуть приляжем, – и Ахмед ушёл.
Я не стал сопротивляться послеобеденной истоме и утруждаться раздеванием. Всё равно переодеться пока не во что. Как есть, скинув куртку, в брюках, завалился на оттоманку, подтащил пару подушек, укрылся зачем-то в такой жаре какой-то мохнатой шкуркой, попавшейся под руку, и мгновенно отключился.
Я еду, лёжа на сидении в трясучей карете. То ли сплю, то ли не совсем. Черт, неужели нельзя ехать ровнее? Вот-вот, так-то получше будет!
– Хозяин, хозяин, вас зовут, – и тряска возобновляется.
Вот я сейчас задам этому кучеру! Только почему у кучера женский голос?
– Ну, что там за беда с дорогой? – спрашиваю я, раскрывая глаза.
Надо мной стоит Зубейда и трясёт за плечо.
– Чего тебе, кучер?
– Я не кучер. Я Зубейда. Вас старый хозяин зовёт.
Принимаю сидячее положение, ещё слегка обалделый от сна.
– А-а, ну да, Зубейда. Воды и полотенце.
– Всё есть в умывальне.
– Умывальня, умывальня… Что ж, пойду в умывальню. И не зови меня хозяином. Лучше как-нибудь по-другому.
– А как по-другому? У нас иностранцев называют "сахеб".
– Не знаю. Я ведь не здешний. Моё имя – Серж. Вот и обращайся ко мне, скажем, Сержи-сахеб, что ли. Так у вас можно?
– Можно.
– Зачем ты меня разбудила?
– Старый хозяин вас зовёт.
– Ладно, подожди. Я сейчас ополоснусь, – и направился в умывальню. Зубейда за мной, – а ты куда?
– Я вам воду полью.
Ясно. Водопровод остался в Питере. Досюда так и не дотянули.
– Подожди здесь. Я позову, – захожу в умывальню, совмещённую с писальной, и освобождаюсь от лишней влаги в организме. – Заходи!
Зубейда поливает из кувшина, а я споласкиваю физиономию. Вода прохладная и хорошо освежает. Просыпаюсь окончательно. Да, вот теперь замечаю, что девушка переоделась, заменив бесформенную, базарную хламиду на что-то лёгкое, весёлое, обливающее фигуру. Платье? Не знаю, как это здесь называется. Может, и платье. А мне почему-то казалось, что девушки Востока дома ходят в шальварах. Или это только одалиски? Или шальвары у неё под платьем? Ладно, потом выясню.
– Ты свои вещи перенесла или нужно кого-нибудь послать за ними?
– Принесла. У меня их немного.
– Ну и ладно, если чего-нибудь будет не хватать, то купим. Вот возьми на свои расходы, – выгребаю из кармана половину наличного серебра и пересыпаю в её ладонь.
– Тут много, хоз… Сержи-сахеб.
– Если много, то и не трать лишнего. Только и всего. Как сказал Ахмед-ага, немножко денег в кармане на всякий случай всегда иметь хорошо. Покажи, где его комнаты, – и мы куда-то пошли. – Да, меня сегодня ждать не надо. Вернёмся поздно, а может, не вернёмся и до утра.
– Поняла, Сержи-сахеб. Вот сюда, – указала она на дверь.
Стучу и захожу. Просто арабская идиллия старого и малого. Малая сидит на коленях у старого и терзает того детскими вопросами.
– Нет, дед, ты, конечно, у нас главный и хороший, но ничего не понимаешь в куклах. Кукла – это вовсе не игрушка, а образ жизни. Ты сам так говорил о своих лавках. А чем моя кукла хуже твоей лавки? Отвечай!
– Во, видал, Серж?
– Серьёзный ребёнок – серьёзный и вопрос. Нужно отвечать.
– Вот видишь, дед, отвечать всё равно нужно. Ладно, раз ты не знаешь, то я за тебя отвечу. Моя кукла хуже лавки потому, что в лавке кукол больше. Вот! Эх, ты! Такой простой ответ. Сразу видно, что ты никогда в куклы не играл. Отдай меня, – и она соскальзывает с колен деда. – Пойду к маме. Не ждать же, когда вы меня сами выставите за дверь, – и Джамиля убежала.
– Нам пора к Синдбаду.
– Далеко идти?
– С четверть часа. Нужно обогнуть дворец халифа – и выйдем к причалам.
– Так пойдём. Мне с Синдбадом не терпится познакомиться. Это тот самый Синдбад?
– Тот самый, но не перевранный писателями и режиссёрами. Более прозаичный, но всё равно до сих пор хулиган своего рода.
– Стало быть, с ним скучно не будет?
– Вот уж это точно. С ним иногда даже очень не соскучишься. Двинули.
Уже вечереет. Молча лавируем в узких улочках.
– Что это ты такой сосредоточенный? – спрашивает Ахмед.
– Да вот посмотрел сейчас на Зубейду, и я в каком-то сомнении.
– А именно?
– Хороша, очень хороша, но всё равно мне как-то не по себе.
– Издержки этики и морали современного общества. Здесь они очень мешают. Нужно время, чтобы у тебя в голове всё утряслось.
– Понимаю, но всё равно…
– Ты можешь отдать Зубейде её договор, если хочешь, но она сама всё равно никуда не уйдёт. А если выгонишь, то сломаешь ей жизнь.
– Почему?
– А я тебе ещё на базаре втолковывал, что если она себя продаёт, то прекрасно понимает, что это на всю жизнь. Она берёт на себя обязательства и будет их выполнять независимо от того, есть договор на бумаге или нет. Деньги она взяла. Теперь и окружающие знают, что сделка заключена. Если она вернётся домой, то либо она нарушила обязательство и тем нечестна, либо по какой-то причине от не неё отказались, даже не потребовав обратно денег. Это позор. Её уже никто замуж не возьмёт, а презрением и сплетнями изведут. Так что не мучайся понапрасну. Договор может оказаться очень нужным в суде, если кому-нибудь взбредёт в голову Зубейду обидеть, а ты обидчика покалечишь. Защита своей собственности. Ага, вот мы и пришли.
У-у, кораблик-то немаленький! Разве что поменьше "Морского ветра" и сколочен грубее, тяжеловеснее, а мачт две. Видно, непросто провести его досюда по извилинам Тигра, не посадив на мель. Капитан встречает нас у сходней. Мускулистый и широкоплечий, смуглый мужчина с волевым лицом, как у нашего Капитана. И возраст, похоже, тот же. Видно, профессия накладывает на людей один и тот же отпечаток во все времена и страны. Или это Ахмед так постарался когда-то. Приветливые объятия старых друзей.
– А это кто с тобой, Ахмед? Али-Баба упоминал, что ты придёшь не один.
– Знакомься, это Серж. Очень толковый и надёжный человек. Не смотри, что молодой. Авантюрист вроде тебя, но только очень осторожный и изобретательный.
– Ты что, Ахмед, – одёргиваю я его, – я сейчас покраснею.
Синдбад захохотал.
– Вот такие мне нравятся! Твой друг, Ахмед, – наш друг. Возраст тут ни при чем. Проходите в каюту. Уже все собрались.
Все – это ещё четверо. Али-Баба кивнул нам, а другие двое мужчин обнялись с Ахмедом. Женщину Ахмед просто поцеловал в щеку. Потом Синдбад представил меня.
– Знакомьтесь, это Серж. Очень издалека и при этом, несмотря на молодость, друг нашего почтенного Ахмеда. Стало быть, другом будет и нам. А наша компания, Серж, вот такая. С Али-Бабой ты уже знаком. Вот этого проныру с хитрющими глазами зовут Абу. Хотя он больше известен под именем "Багдадский вор". Ему уже за третий десяток перевалило, но до сих пор его таланты так никто и не превзошёл.
А это Аладдин. Да-да, тот самый. Но только вот сказки врут. Лампу с джинном он когда-то видел и держал в руках, но долго ею не владел и до дочери халифа до сих пор пока не добрался. Но ещё не поздно. Видишь, он не так уж намного старше тебя.
А это…
– Подожди, Синдбад, – остановил я его, – я попробую сам догадаться. Шехерезада?
– Честное слово, – поспешил вмешаться Ахмед, – я ему ни о ком заранее не говорил.
– Значит, я и в очень далёких краях известна. Очень тронута твоей догадливостью, Серж. Ахмед говорил, но я не так уж верила.
Хотя ей уже явно за тридцать, но женщина красоты необыкновенной. Не хуже Жанны или Зубейды. А обаяние – и в жесте, и в голосе, и в каждом слове.
– Ещё как известна, – подтвердил я.
– Это очень приятно. Как только ты сказал, что попробуешь догадаться, я почему-то сразу вспомнила историю о догадливом сапожнике. Так вот…
– Шехи, – прервал её Синдбад, – ещё не время историй.
– Извини, уже в привычку вошло. С тех пор как всё-таки умер своей смертью султан Шахрияр, меня и приглашают лишь ради моих историй. Только вы ради дружбы.
– Ладно, – подытожил Синдбад, – познакомились и теперь располагайтесь, кому, где нравится. Я сейчас распоряжусь, – и, приоткрыв дверь каюты, кому-то сказал:
– Заносите.
Только тут я обратил внимание, что просторная каюта обставлена как-то странно. Всё на восточный манер, а вот посередине – вполне европейские большой круглый стол и с десяток стульев. Синдбад перехватил мой удивлённый взгляд.
– Ахмед посоветовал. И, знаешь, довольно удобно оказалось. Всем понравилось.
Между тем состоялся внос яств. Бутылки и графинчики. Тарелки, блюда, кастрюльки и подносы, источающие аппетитные мясные и рыбные запахи и ароматы. Стаканы, бокалы, кубки и прочая сервировка, включая ложки и вилки.
– Ребята, я голодна как джинн после тысячелетнего заточения, – сообщила Шехерезада и вгрызлась в жареную ножку фазана. – Налейте мне греческого.
Ребята последовали её примеру и несколько минут молча устраняли ощущения острого, мешающего приятной беседе голода.
– Шехи, – через некоторое время нарушил молчание Ахмед, – какие новости во дворце? Я слышал что-то про бунт в гареме, – и, обернувшись ко мне, пояснил: – Шехерезада – рассказчица сказок при детях халифа. Да и при самом халифе тоже.