на устранение забот дал ему Серж. После он уже просто играл с вами, чтобы не показывать, как доволен. Он бы за такие советы не только Будур отдал.
Ахмед и Али-Баба ждали нас у борта. Шехи приветственно помахала им ещё издалека. Вваливаемся в каюту – и сразу за бокалы. И пить хочется, и выпить за то, что пронесло.
– Я вижу, вы с добычей, – констатирует Ахмед, разглядывая поставленную на стол лампу.
– Не только, – отвечает Синдбад. – Ещё и с новоиспечённым женихом для Будур.
– Как? Уже? Ну и дела!
– Только вот сама Будур ещё не знает, что у неё появился жених, одобренный халифом, – добавила Шехерезада. – Застукал их Гарун прямо в сокровищнице.
– Но, тем не менее, выкрутились как-то.
– Это Серж нас всех как-то выкрутил. Да притом так, что халиф начал ему в друзья набиваться, – и Шехерезада, как свидетель, описала Ахмеду и Али-Бабе всё течение событий. – Пожалуй, я сделаю красивую историю про это приключение.
Ахмед рассмеялся и сказал:
– Я же говорил, тебе, Синдбад, что привёл с собой очень талантливого авантюриста. Думаю, он ещё не раз выручит нас. Что с лампой-то будем делать?
– Как что? – ответил Абу. – Раз она теперь не волшебная, то нальём масла и будем освещаться.
– Я вам налью! – угрожающе пообещал высунувшийся из лампы джинн. – Ишь, что удумали! Не для этого она делалась.
– Мы знаем, для чего она делалась. Я полагаю, что ты просто саботажник, а дырка в лампе – просто предлог, чтобы тебе ничего не делать. Может, ты сам её специально и провертел.
– Ах ты, ворюга несчастный, думай, что и кому говоришь! – запинаясь от возмущения, вскричал ламповый сиделец. – Да я из тебя котлету сделаю! Имею я право отдохнуть на старости лет или нет?
– Эй, эй, прекратите сейчас же! – вмешался я в перепалку. – Конечно же, уважаемый джинн, имеешь право на спокойную старость. Тебе уж, наверное, за две тысячи перевалило.
Джинн задумался:
– Да, пожалуй.
– Выпить хочешь?
– А что у вас есть? – и джинн, высунувшись уже по пояс, начал внимательно оглядывать стол.
– Сладкое греческое вино.
– Не диковинка. У меня его хоть залейся. О, солёные грибочки из северных стран! И вы их оскверняете сладким вином?
– Оскверняем?
– Конечно. Грибки требуют особого напитка. Бражка называется. Только на севере и делают.
Синдбад со вздохом поднялся, порылся в одном из шкафчиков и поставил на стол корявую стеклянную бутылку с какой-то мутной жидкостью.
– Она? – спросил джинн.
– Она, – подтвердил Синдбад.
– Тогда я выхожу. Поставьте лампу на пол. Я выберусь без дыма и огня.
Поставили. И действительно – словно вытек из лампы, превратившись в благообразного старика среднего роста. Отодвинул ногой лампу в сторонку и устроился за столом.
– Кто-нибудь ещё будет? – берясь за бутылку с брагой, спросил джинн. – Нет? Ну, тогда я один. Грибочки пододвиньте, пожалуйста. Далековато за всем этим добираться на север. Сейчас даже мне тяжело стало. Устаю быстро. Так что спасибо за угощение. Ваше здоровье!
– Уважаемый джинн, – полюбопытствовал пытливый Аладдин, – а не будет нескромным как-то взглянуть на ваше жилище изнутри? Интересно, какая у вас там обстановка?
– Взгляни. Чего уж там. Как я понимаю, опять я тебе в руки попал. Не хочу портить отношения. Отойдите от лампы. Я её сейчас увеличу.
И лампа стала быстро разбухать, став даже выше стола. Аладдин подошёл к ней и по плечи склонился в горловину. Изнутри послышался женский визг и плеск воды. Аладдин отпрянул и обернулся к нам с мокрым лицом.
– Так они у него там голые! А обстановочка шикарная.
– Понятно, что у каждого своё представление о спокойной старости, – сказал Ахмед. – Так что всё же будем с лампой делать? Опасна она для каждого обладателя. Заманчивая штука для всяких махинаций. Аладдин свою проблему решил и без неё. Я бы советовал избавить мир от неё раз и навсегда.
– Это ты к чему клонишь? – подозрительно спросил Ахмеда джинн, перебегая глазами по нашим лицам, и не переставая при этом дожёвывать грибочки.
– Оставим её Синдбаду. Пусть завезёт на какой-нибудь необитаемый остров и засунет подальше в какое-нибудь потайное место. Или, может, бросить тебя в море, где поглубже? – спросил Ахмед у джинна.
– Нет, лучше на остров. Сырость не люблю. А вы не глупые ребята. И не жадные. Полезу домой. Да пребудет вам всем счастье! – и джинн влился в свою уже уменьшившуюся до обычных размеров посудину.
– Синдбад! – скомандовал Ахмед.
Тот взял лампу и спрятал в шкаф. Никто даже не попытался что-то возразить или спросить. Вот что значит понимать друг друга даже без слов! А Аладдин, вытирая лицо развязанной чалмой, попросил совета:
– Как мне одеться-то на свидание с Будур? – и все в ожидании квалифицированных рекомендаций заинтересованно уставились на Шехерезаду.
Она немного подумала и начала повествовать самую подходящую случаю историю.
– Однажды известный парижский модельер Жан-Поль Готье[15]…
Тут её голос стал падать, а лицо приняло удивлённое выражение.
– Нет, это что-то не то. Откуда взялось? Не понимаю. Виновата… Да одевай, что хочешь, Аладдин! Было бы только чисто и аккуратно. Побрякушками всякими не злоупотребляй.
– Я вижу, все уже устали, – подвёл итог ночи Ахмед. – Давайте расходиться по домам.
В каменном доме на улице Ткачей уже обычная дневная суета. Не успеваю открыть дверь в свои гостевые апартаменты, как навстречу из комнаты выходит Зубейда, держа под мышкой брыкающегося чертёнка с обиженной физиономией.
– Меня уносят, – увидев меня, деловито сообщает Джамиля. – Говорят, что нельзя заходить к гостю, когда его нет дома, – и, обращаясь уже к Зубейде, – Поставь же меня, наконец! Ты же меня уже вышла. Чего вы смеётесь? Подумаешь, нельзя так нельзя. Зайду в другой раз. Свои колени для моего сидения приготовь, Сержи-сахеб. Я тебя ещё ни разу не сидела, – и, окинув взглядом Зубейду с ног до головы, о чем-то понимающе хмыкнула и испарилась.
– Спать, спать и только спать, – говорю я Зубейде, упреждая всякие вопросы. – Чертовски устал. Или как нужно у вас говорить? Может, иначе – устал как шайтан?
– Все равно, Сержи-сахеб. Чёрт и шайтан одно и то же.
– А здравствуйте и салям алейкум?
– Тоже так и так у нас говорят. «Здравствуйте» обычно говорят, когда в разговоре участвует иностранец.
– А ты умница. Грамоте как училась?
– У меня отец учитель в медресе. Может быть, Сержи-сахеб хочет, чтобы я его помыла перед сном? Гюльнара-ханум говорит, что я должна и это делать.
Да-а, вот задачка-то. Это значит раздеваться догола, а Зубейда будет мне всё мыть. Как-то стеснительно. С другой стороны, заманчиво. В этой жаре у меня одежда уже к телу липнет, и кожа не дышит. Эх, была-не была!
– Ты знаешь, Зубейда, у меня на родине мужчины моются сами. Здесь другие порядки, к которым придётся привыкать. Мыться-то всё равно надо.
– Тогда я пойду, скажу, чтобы принесли побольше тёплой воды. Я вас позову. Вон там, – Зубейда указала на угол комнаты, – разная одежда. Гюльнара-ханум принесла, чтобы вы себе что-нибудь выбрали.
Иду в угол. Чего тут только нет! И всякие штаны. И всякие рубахи. И всякие халаты. Выбираю пока тонкий и лёгкий явно не для улицы халат. Раздеваюсь догола и набрасываю халат. Отлично. Свободно и по полу не волочится. С террасы заглядывает Зубейда.
– Всё готово, Сержи-сахеб.
Выхожу на террасу и сворачиваю в туалетную комнату. Несколько бадей с водой. В имитации ванной стоит скамеечка, на которую, скинув халат, я и сажусь. Зубейда уже в надетом прямо на платье длинном кожаном фартуке, полив водой, намыливает мне голову. Долго и привычно теребит волосы пальцами, моет лицо и споласкивает. Затем ещё раз. К телу она приступает с самой что ни на есть настоящей морской губкой. Всё шло хорошо до пояса. Потом мне пришлось встать для продолжения. Вот тогда и начались трудности. Со спиной и ниже Зубейда справилась в два счета. Но когда я повернулся к ней лицом, то ниже живота начались какие-то странные и нерешительные манёвры. В конце концов я забрал у неё губку и сам обработал свои интимные места.
– Спасибо, извините, – виновато пробормотала Зубейда, принимая обратно губку.
С ногами покончено быстро. Несколько кувшинов воды сверху – и я чист. Процедура помывки завершилась. Выбираюсь из «ванной». Мне накинули на голову огромную простыню и осушают через неё волосы. Затем простыня оказывается обёрнутой вокруг меня. Зубейда присаживается на корточки и вытирает мне ноги ниже колен. Затем снимает фартук, забирает мой халат и распахивает дверь, приглашая выйти и переместиться в жилище.
Обработка поверхности организма после мытья, оказывается, – тоже процедура не простая. Это одновременно и вытирание, и растирание, и массаж. Но и это, в конце концов, закончилось. Правда, опять не без некоторых проблем в нижней части главного фасада, вызванных стыдливостью банщицы. Освежающее обмахивание простыней завершает банное обслуживание. Ощущение заново родившегося. В организме небывалая лёгкость и нега.
Зубейда подносит мне сзади распахнутый халат, помогает попасть в рукава и, ничуть не подозревая о нависшей угрозе, опрометчиво и простодушно заходит спереди, чтобы завязать кушачок халата. Но сделать этого не успевает, поплатившись за свою доверчивость.
Мои руки внезапно отключаются от центральной нервной системы и начинают действовать совершенно самостоятельно, отдельно от головы, быстро раздевая Зубейду. Причём совершенно автоматически и мгновенно определяя, что именно нужно расстегнуть, а что развязать.
Так, непревзойдённые по форме и стройности ножки есть. Прелестный втянутый животик с венчиком волос внизу на месте. Упругие на ощупь очаровательные груди там, где и должны быть. Однако, похоже, что чего-то по ходу дела явно не хватало. С великим удивлением понимаю, что не было ожидаемых шальвар! Она теперь совершенно голая и беззащитная в своей обнажённости. Что же теперь делать? Решение приходит моментально. Как честный, цивилизованный и интеллигентный человек, я аккуратно укладываю девушку на спину на ближайшей оттоманке и своим телом прикрываю сверху от чьих-либо нескромных глаз её наготу. Мои шаловливые и нахальные, вышедшие из повиновения руки теперь уже почти ничего бесстыдного не могут сделать. И только тихо и ласково поглаживают оставшиеся открытыми части тела Зубейды.