Время словно останавливается на ближайший час. А когда снова возобновляет своё течение, то я, утомлённый всеми сегодняшними событиями, мгновенно словно проваливаюсь в сонное нигде и никуда.
Опять я еду, лёжа на сидении в трясучей карете. Но теперь уже, ещё не открыв глаз, прекрасно соображаю, что, а вернее – кто меня трясёт за плечо. Резко выбрасываю вперёд руки, хватаю Зубейду за талию и тащу к себе. Она взвизгивает от неожиданности и со смехом падает на меня. Мои шаловливые ручки почему-то опять оказываются у Зубейды под юбкой. Против чего она, вообще-то, и не возражает, а напротив, прижимается ко мне всем телом. Нет ничего прекраснее, когда в такой ситуации оба хотят одного и того же.
Через полчаса я лежу на боку и любуюсь огромными синими глазами Зубейды. Время от времени притягиваю её к себе и дарю её нежным губам осторожный, но достаточно страстный поцелуй. Такой же подарок получаю и в ответ.
– Помнится, ты хотела мне что-то сказать?
– Я принесла обед, Сержи-сахеб. Теперь уже всё остыло.
– Ничего, съедим и не горячий.
– Прислуге положено есть на кухне или у себя в комнате.
– Я тебя не выдам. Давай вставать. Действительно, есть очень хочется.
Смотреть, как красивая девушка раздевается, всегда очень здорово. А как одевается – ведь тоже ничего! Откровенно упиваюсь зрелищем второго типа. Зубейда ещё немного стеснятся. Однако чувствуется, что одновременно ей и приятно такое моё внимание.
– Зачем есть холодное? Я сейчас спущусь в кухню и всё подогрею. Это недолго.
Через десять минут сидим за столиком и вместе уплетаем всё, что опять послал Аллах. Спрашиваю:
– Не знаешь, Зубейда, что сейчас делает Ахмед-ага?
– Его дома нет. Уже давно ушёл на базар по своим торговым делам. Ещё до обеда ушёл.
Зубейда унесла пустой поднос. А моя джинса куда-то испарилась. В стирку или чистку, наверное. Денежки из карманов лежат на подставке для цветов. Начал опять рыться в вещах, которые принесла Гюльнара-ханум. Хотя я и так почти полностью одет на восточный манер. Тюбетейка-то у меня есть. Халат носить как-то не по душе. Синие штаны – шальвары – с завязкой на поясе и голубая рубаха вроде в цвет. Есть ещё что-то вроде жилеток. Красную, чёрную или коричневую? Чёрная, расшитая серебром, к голубому вроде лучше подходит. Интересно, а есть ли разница в названии между мужскими и женскими шальварами или разница только в покрое, материале? Надо будет спросить у Зубейды? Она всё знает – грамотная.
Напялив выбранные шмотки на себя, гляжусь в мутноватое зеркало. Ну как есть – турецкий басурман! Но удобно и приятно. Когда шагаешь, то колыхающаяся ткань широченных шальвар обдувает ноги, и они вроде не должны потеть, как в брюках. Карманов мало. Во всей одежде обнаружилось всего два. Ладно, для денежек хватает. Спускаюсь вниз и у порога обуваю свои кроссовки. Интересная штука – серые кроссовки. Годятся буквально к любой одежде. Если уж и не гармонируют полностью, то, во всяком случае, не кричат о дисгармонии. Теперь бы не заблудиться на самом базаре! Как пройти до него по улицам, запомнил вчера.
В головном магазине Ахмедовой торговой фирмы здороваюсь с Али-Бабой.
– Хозяина не видел?
– Он пошёл по лавкам. Если не боишься заблудиться, то попробуй сам поискать. Давай я тебе прямо отсюда подскажу. К посудной лавке выйдешь, если будешь держаться в направлении левого минарета мечети, а к ювелирной держись правого минарета.
– Слушай, Али-Баба, а как ты оказался в приказчиках у Ахмеда? Ведь как я слышал, ты был дровосеком. Да и про пещеру разбойников тоже рассказывают.
– Совершенно случайно. Только вот рассказы врут. И Шехерезада историю обо мне тоже приукрасила. Не было никакой пещеры. Да и разбойников тоже. Просто в дупле срубленного дерева оказался кем-то спрятанный клад. Очень даже немаленький. Когда тащил его домой, то пробирался мимо рабского рынка. И так мне их стало жалко, что весь клад я и отдал за выкуп тех, на кого клада хватило. Со всего базара сбежался народ, чтобы посмотреть на сумасшедшего, который скупает и отпускает рабов на волю. Тут Ахмед и оказался среди зрителей. Так что от всего богатства мне досталась одна Марджана. Её я не отпустил, и не жалею. И она тоже не жалеет ни о чем. Вот уже четвёртый год мы с ней вместе. А Ахмед разыскал меня на следующий день и предложил у него работать.
– Интересные у вас события происходят. Не скучаете. Ладно, пойду поищу Ахмеда.
Выбрал курс на ювелирную лавку. И правильно сделал. Он оказался там. Сидят с приказчиком в глубине лавки и чаёвничают, а помощник приказчика присматривает за товаром. Присоединяюсь к чаёвникам. Приказчика зовут Али.
– Вот, теперь ты хоть стал похож на нормального человека, – заметил Ахмед.
– А до сих пор был похож на ненормального?
– Был. Тебе бы ещё головной убор сменить на чалму или феску, бороду отрастить – и получился бы заправский перс или турок.
– Ничего, мне и в тюбетейке уютно. Ахмед, чем бы заняться? Работа есть какая-нибудь?
– А что, Зубейда уже наскучила? Ты с нами вчера ночью наработал на год вперёд.
– Зубейда – не работа. Наскучить не может. Но и заменой работе не является.
– Мудро. И возразить нечего. Нет у меня пока для тебя ни работы, ни развлечений. Поищи сам. Сходи к Синдбаду или Абу. У них всегда какие-нибудь дела есть. А тебе моя торговля будет скучна. Слушай, а не выбрать ли тебе здесь в лавке украшения для Зубейды? У неё, по моим наблюдениям, своих побрякушек вроде как никаких и нет.
– Знаешь, Ахмед, а это заманчиво. Только думаю, выбирать должна она сама. Как-нибудь потом мы с ней вместе зайдём.
– Зачем потом? Сейчас. Пошлём за ней Махмуда. А, Али?
– Почему бы и не послать? – ответил Али. – Махмуд!
– Я тут, Али-ага.
– Сходи домой к Ахмеду-ага и передай Гюльнаре-ханум, что её муж приказал привести сюда служанку Зубейду.
– Слушаюсь, – и Махмуд растворился в толпе.
Мы не успели освоить и по третьей пиале ароматного чая с какими-то тягучими сладостями, когда Махмуд в лучшем виде уже доставил в лавку закутанную в лёгкую накидку Зубейду.
– Зубейда, – обратился я к ней, – Ахмед ага предложил мне выбрать для тебя украшения. Но потом мы решили, что ты сама сделаешь это гораздо лучше. Ты мне нравишься и без всяких украшений. Так что главное, чтобы они понравились тебе самой.
– Спасибо, Ахмед-ага, спасибо, Сержи-сахеб, но я не достойна такой вашей доброты.
– Достойна, достойна. Я уверен. Выбирай, что тебе по душе. Серж, прикажи ей. Ведь это твоя служанка.
– Зубейда, ты хочешь обидеть меня и Ахмеда-ага?
– Я никогда не посмею, Сержи-сахеб.
– Тогда не стесняйся, – и девушка, сопровождаемая Махмудом, принялась рассматривать выставленные в лавке ювелирные чудеса.
– Интересно, что она выберет? – вполголоса сказал Ахмед. – Берусь спорить, что она нас удивит.
– Тебе спорить не с кем, – ответил я. – Я уверен, что удивит.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец Зубейда окончила свои изыскания и подошла к нам. Махмуд выложил перед нами отобранные вещи.
– Зубейда, одень, пожалуйста, – попросил я. И вещи перекочевали на предназначенные для них места.
Широкий браслет – на запястье, два браслета-змейки – на предплечья, поясок из скреплённых между собой прямоугольных элементов – на талию, кольцо – на безымянный палец и кулон с голубоватым камешком – на шею.
– Поразительно, Зубейда! – воскликнул Ахмед. – Впервые вижу женщину, которая при свободе выбора богатству золота предпочла ажур и изящество серебра! Как ты поняла, что серебро тебе идёт больше золота?
– Не знаю, Ахмед-ага. Вы же сказали взять то, что мне больше нравится. Я и взяла.
– Понятно. Все выбранные тобой вещи лежали в разных местах. И самое удивительное – то, что выбирая их порознь, ты выбрала вещи одного и того же мастера из Дамаска. Другого такого мастера по серебру на всем Востоке нет. Али, где та вещь, которую я велел никому не продавать?
– Сейчас, Ахмед-ага, – и Али принялся рыться в одном из сундуков. – Вот, нашёл! – воскликнул он, передавая Ахмеду небольшой мешочек.
На свет появилось и было разложено на столе неширокое серповидное серебряное ожерелье сказочной красоты и изящества. Огромный каплевидный сапфир в центре и два чуть поменьше, но круглых по бокам от него, и густая россыпь более мелких, а также и крошечных сапфиров по всей вещи.
– Тот же мастер. Оно твоё, Зубейда. Молчи! Серж, пристрой его на место.
Я снял с девушки выбранный ею кулон и заменил его на ожерелье. Попутно снял и платок с её лица. Али и Махмуд очарованно вздохнули. Нам-то с Ахмедом легче. Мы лицо Зубейды уже когда-то и где-то вроде видели. Но три сапфира на груди и два сапфира глаз на лице девушки делают поразительным даже для нас такое сочетание. Лучшего места для ожерелья и не найти!
– Редкое чувство гармонии и тонкого вкуса у тебя, Зубейда. Садись вот сюда, – указал рукой Ахмед.
Она немного поколебалась и нерешительно присела рядом со мной.
– Меня уже и не удивляет, что ты умеешь читать и писать. Что само по себе редкость среди женщин.
– Её отец учитель в медресе, – вспомнил я. – Подозреваю, что она продала себя, чтобы выручить его. Это так, Зубейда?
Девушка кивнула, не поднимая глаз. Ахмед подал ей пиалу с чаем и о чем-то задумался, словно что-то вспоминая и сопоставляя.
– Ты дочь Бахтияра-хаджи из медресе Акбара?
– Да, – Зубейда вскинула глаза на Ахмеда. – Вы его знаете?
– Знаю. В том-то и дело, что знаю. И при этом очень хорошо. Только давно мы с ним не встречались. Вот что, идите-ка вы домой. А мне нужно подумать.
Зубейда повязала на лицо платок, и мы отправились обратно на улицу Ткачей.
Тюбетейка и жилетка полетели в угол. Я развалился на оттоманке, а Зубейда, сняв с лица платок и сбросив накидку, устроилась у меня на коленях. Я прижал её к груди и поцеловал в носик.
– Всё равно ты мне больше нравишься без всяких украшений.
– Тогда я не буду их одевать.