Сам староста, тоже в новой одежде, стоял посреди двора и, задрав голову, глядел вверх.
— Что ты там увидел? — спросил учитель.
— Вот смотрю, успеем ли хоть поесть и выпить подогретого вина напоследок! — воскликнул староста. — Такая беда! Такое несчастье!
— Да что случилось?
— Как, господин учитель, вы еще ничего не слышали?! Небо валится! Не сегодня, так завтра всех нас задавит.
Учитель засмеялся.
— Небо — это воздух. Как же оно может свалиться? Кто это тебе сказал?
— Воздух или нет, — вам лучше знать, господин учитель. Только я собственными ушами слышал это от Ли Бао — И староста опять заголосил. — Последние наши часы пришли! Такая беда! Такое несчастье!
— Да замолчи же! — прикрикнул учитель. — Пойдем к Ли Бао, узнаем, кто сказал ему такую глупость.
И они пошли к Ли Бао.
— Я слышал это собственными ушами от Лю Гао-цюаня, — ответил им Ли Бао.
Они пошли к Лю Гао-цюаню.
Лю Гао-цюань послал их к Ши Дань-по, Ши Дань-по — к Фын Шао.
Так они обошли почти всю деревню, пока, наконец, не добрались до дома Яо Эр-бао, по прозванью Мягкое ухо.
— Тысячу раз правда, десять тысяч раз верно! — принялся уверять их Яо — Мягкое ухо. — На юго-востоке уже начало валиться! Вчера я был на базаре, и мальчишка, который торгует круглыми лепёшками, рассказал мне об этом.
Тогда учитель вместе с Яо — Мягкое ухо отправился в город искать мальчишку.
Долго разыскивать им не пришлось. Он сам подбежал к ним, расхваливая во всё горло свой товар.
Но учитель, вместо того, чтобы купить горячую круглую лепёшку, принялся расспрашивать маленького продавца.
— Я слышал это собственными ушами от одного почтенного учёного человека вчера на базаре, — ответил мальчишка. — Почтенный учёный человек прогуливался со своим другом, а я шёл сзади. Тут я и услышал, как этот учёный человек сказал, что небо валится.
— Кто же был этот учёный человек? — спросил учитель.
— Тысячу раз прошу прощения, — сказал, низко кланяясь, маленький разносчик лепёшек. — Это были вы, господин учитель.
— Ах ты лгун!.. — начал было разгневанный учитель, но вдруг запнулся, помолчал и расхохотался.
Вчера он и в самом деле прогуливался по базару с господином судьёй Тянем. «Хунлун-хунлун!» — донеслось до них с юго-востока. Там прокладывали новую дорогу и взрывали скалы. Ему пришло в голову весьма удачное сравнение, и он поделился с другом: «Грохот стоит такой, будто небо валится!» Вот и всё.
Пришлось учителю вернуться в деревню и объяснять всем и каждому, как плохо, когда у человека слишком мягкое ухо.
Чжан Лан
Когда Чжан Лан женился на Дин-сян, у него была только маленькая лачужка, крытая соломой. Если шёл дождь, то вода текла сквозь крышу и собиралась лужами на кане. Если дул ветер, то сквозь прорванную бумагу на окнах он проникал в комнату и перекатывал в пустых чашках деревянные палочки, на которых по нескольку дней не бывало ни крупинки гаоляна.
Жена Чжан Лана была работящей женщиной. Она трудилась с раннего утра до поздней ночи и в доме, и в саду, и в поле. Не прошло и года после их свадьбы, а дом уже был крыт черепицей, на окнах натянута новая бумага, чашки для еды всё реже и реже оставались пустыми. Ещё через несколько лет во дворе был выстроен хлев, где жевали сено три коровы и два осла.
Сам Чжан Лан тоже очень изменился. Он потолстел, а походка у него стала неторопливая и важная, словно у павлина. Он никогда не вспоминал теперь о годах нужды и совсем забыл, что это жена принесла к нему в дом счастье. Он хотел только пить вино и ходить в гости. Засевать поле или таскать тяжёлые корзины с удобрением он считал для себя унизительным. И Дин-сян работала за двоих. А Чжан Лан еще сердился, что его жена не наряжается, что пальцы её огрубели, что она разговаривает с бедняками так просто, будто и сама бедна.
Однажды перед закатом солнца он сидел у ворот своего дома. Вдруг к нему подъехал человек на верблюде и попросил воды.
Чжан напоил и человека и верблюда. Пока верблюд пил из большого деревянного ведра, Чжан спросил путника, кто он и куда едет. Тот ответил:
— Позади меня путь долог и впереди ему конца не видать Я предсказатель. От деревни к деревне шагает мой верблюд и в каждой живёт хоть один человек, желающий за три серебряные монеты узнать своё будущее.
Чжан Лан очень обрадовался. Давно ему хотелось спросить у какого-нибудь гадальщика, удастся ли ему разбогатеть ещё больше. И он дал путнику три серебряные монеты.
Предсказатель заговорил нараспев:
— Лоб широк и высок, брови сдвинуты, подбородок упрям. Лёгкая жизнь у тебя, счастье большое. Одно лишь плохо: вижу тень нищеты на твоём лице. Был ты бедным, стал богатым. Может, удержишь в руках своё счастье, а может, сам за ворота вышвырнешь. В доме у тебя мудрая жена. Всем хороша она, только судьба её тонка.
— У моей жены судьба тонка?! — удивился Чжан.
— Тонка, — сказал гадальщик. — Тонка, словно кожурка рушеного риса. Налетит северный ветер, подует южный, подхватит кожурку — и нет её.
Путник поклонился Чжану, сел на верблюда и уехал.
А Чжан с тех пор потерял покой. Только взглянет на Дин-сян, сразу вспомнит слова гадальщика.
«Муж и жена всегда вместе, — размышлял он. — Когда на Дин-сян налетит южный и северный ветер, успею ли я отскочить в сторону, чтобы и меня не унесло. Может, лучше не дожидаться несчастья, Дин-сян прогнать и жениться на другой женщине, у которой судьба не такая тонкая».
Однако прогнать жену он не решался. Зато ходил такой сердитый, словно ему предстояло отдавать долг. Целыми днями он только и делал, что придирался к Дин-сян — и то ему не так, и это не так.
Терпению Дин-сян пришёл конец, и она сказала:
— Чжан Лан! С тех пор, как я вошла в ворота этого дома, я всегда вставала с первым криком нашего петуха. На голове я таскала тяжёлые корзины, ногами ломала хворост для очага, руками теребила коноплю. У меня ни разу не пригорел обед и никогда не пропала зря горсточка муки или рису. Что же тебе от меня ещё надо?
— Работать-то ты умеешь, — ответил Чжан Лан, — я ничего не говорю. А вот судьба твоя тонка, словно кожурка рушеного риса. Налетит северный ветер, подует южный, подхватит кожурку — и нет её. Вот я и думаю: напрасно я связал свою судьбу с твоей.
Услышав это, Дин-сян сильно рассердилась и сказала:
— Раз так, я уйду из твоего дома. Только смотри, как бы ты потом не пожалел.
Чжан Лан обрадовался, что жена сама догадалась, чего он хочет. Но тут его взяла другая забота: не потребует ли Дин-сян половину хозяйства. Поэтому он сейчас же спросил:
— А что ты возьмёшь с собой?
— Дай мне старую телегу, рыжую корову да петуха, что будил меня по утрам. Больше мне ничего не надо.
Запрягла Дин-сян рыжую корову, влезла на телегу и в последний раз взглянула на дом, крытый черепицей, на копны сена, которое она сама накосила, на сложенный ею из камня забор… Потом крикнула на рыжую корову:
— Вперёд! Поедем искать нового счастья.
Корова махнула хвостом, стронула с места старую телегу и с грохотом покатила её по дороге.
Проехали деревню, другую. Переехали через речку, другую. Стемнело. Старая рыжая корова остановилась около полуразвалившейся фанзы. Из фанзы вышла старушка, и Дин-сян спросила её:
— Матушка, нельзя ли переночевать у тебя?
— Если не побрезгуешь моей бедностью, оставайся.
Дин-сян провела у старухи ночь. Утром собралась было ехать дальше, да решила немного помочь старушке прибрать в доме. Целый день работала, но всё переделать не успела. Осталась и на следующий день. Кончила работу в доме, начала огород полоть.
Прошла неделя. Дин-сян всё не уезжала. Старушка так полюбила её, что не хотела с нею расставаться.
Вот однажды поила Дин-сян у колодца корову. Смотрит, — остановился у ворот красивый юноша и разговаривает сам с собой:
— Мой это дом или не мой? Когда я месяц назад уходил в город, крыша была дырявая и я не успел её починить. Стены чуть не валились, а у матери не было сил обмазать их глиной. Корова нам даже не снилась. А уж такая красивая женщина и во двор к нам никогда не входила… Наверно, ошибся я, не мой это дом.
Тут старушка выбежала из фанзы, бросилась обнимать юношу. Это оказался её сын, который уходил на заработки.
Так и зажили они втроём: Дин-сян, старушка и её сын. Больше всего на свете старушке хотелось, чтобы её сын женился на Дин-сян. Она сказала сыну:
— Спроси-ка, сынок, — не согласится ли Дин-сян стать твоей женой?
Сын тоже только об этом и мечтал, да всё не решался заговорить с Дин-сян.
Как-то работали они в поле, и юноша, набравшись храбрости, начал:
— Дин-сян, не можешь ли ты…
Голос его дрогнул, и он замолчал.
— Принести тебе воды? Конечно могу, — ответила Дин-сян и принесла ему в тыкве воды.
В другой раз Дин-сян сидела на кане и шила старухе новую одежду. В это время юноша вошёл в комнату и, увидев, что она одна, опять расхрабрился.
— Дин-сян, не можешь ли ты…
Но тут он покраснел и смутился так, что убежал из комнаты.
А Дин-сян крикнула ему вслед:
— Конечно, могу. Вот дошью матери, тогда и тебе сошью рубашку.
Мать услышала их разговор и принялась стыдить сына. Сын вернулся в комнату и, не глядя на Дин-сян, сказал:
— Можешь ли ты, хочешь ли ты стать моей женой?
Дин-сян улыбнулась и кивнула головой. Она и сама давно полюбила юношу.
Прошло десять лет. За эти годы Дин-сян и её муж построили хороший дом, посадили тутовые деревья и развели шелковичных червей. Оба они неустанно трудились. Большого богатства не обрели, однако жили в достатке.
А тем временем Чжан Лан, который любил вкусно поесть, но ленился работать, беднел всё больше и больше, и дошло до того, что за долги у него забрали и дом и всё имущество.
Стал Чжан Лан нищим и ходил от деревни к деревне, выпрашивая гаоляновые лепёшки.
Забрёл он однажды и в то селение, где жила Дин-сян с новым мужем и его матерью, и постучался в их дом.