Рассказывать о себе вообще ничего не хотелось, отделался парой общих фраз, так что Светочке пришлось трещать без умолку, за двоих. Она, впрочем, была не против, с явным удовольствием рассказывала о муже-летчике и щенке маламута, недавно купленном для сыновей. Потом перешла к общим бывшим одноклассникам, вспомнила одного, другую, третью, вдруг пригорюнилась: «Слушай, ты же, наверное, не знаешь, наша Магда прошлой осенью умерла, вернее, погибла, страшная была авария, такой ужас, вот и первая смерть в нашем классе, я думала, это случится когда-нибудь очень нескоро, а она…»
Перебил: «Погоди, почему первая? А как же Вольховский?» Светочка сделала большие глаза, нахмурилась: «Как, и он?! Что случилось? Я его и правда лет семь не видела, он вроде бы в Норвегию уехал или в Швецию, точно в одну из северных стран, у него картины там хорошо продавались, и…»
Боже, какая может быть Норвегия. Что за чушь.
Начал было: «Погоди, он же умер сразу после выпускного вечера, говорили, что от наркотиков, и ты сама…» Хотел напомнить: «Ты же сама ходила на его похороны с Руткой и кем-то еще», – но на этом месте Светочка его перебила: «Ай, точно! Вспомнила, были какие-то дурацкие слухи, я даже сперва поверила, не знаю, кто такой ужас выдумал и зачем – ты об этом? Забудь, семь лет назад наш Вольховский был жив, здоров и ужасно доволен предстоящим отъездом, это факт».
Не стал с ней спорить, конечно. А кто бы стал. Сказал: «Ну и слава богу», – посмотрел на часы, схватился за голову: «Извини, мне пора». И торопливо пошел по улице, стараясь не побежать.
Улица Оланду(Olandų g.)
Синий автомобиль
Ночью Дануте приснился страшный сон, один из тех кошмаров, которые она не любила больше всего на свете – почти никаких событий, один сплошной саспенс, бесконечное ожидание чего-то немыслимо страшного, когда в ужас приводит любой шорох; отсутствие шорохов, впрочем, тоже неизбежно приводит в него. Лучше бы, ей-богу, какие-нибудь вампиры погнались или инопланетяне, с ними хотя бы ясно, что делать – убегать. А убегая от погони во сне, обычно взлетаешь или просыпаешься с бешено колотящимся сердцем, оба варианта по-своему хороши.
Но в этом паскудном сне вообще ничего не происходило, только под Данутиным окном остановился автомобиль, крайслер круизер, некоторые любители иногда называют эту модель «Лондонское такси» глубокого темно-синего цвета. Наяву Дануте нравились круизеры, красивые машины, тяжелые и одновременно элегантные; в городе их было совсем немного, и это усиливало эффект. Сама бы от такого не отказалась, хотя, конечно, страшно подумать, во сколько, если не дай бог что, обойдется ремонт. Но во сне страшен был не ремонт, а водитель синего автомобиля, совершенно ей неизвестный, но некоторым образом все-таки знакомый – как будто он ее уже однажды ловил и делал что-то настолько ужасное, что в памяти вместо подробностей остался один бесконечный и мертвый, как космос, крик.
Пока водитель сидел в машине и – Данута знала это совершенно точно, как если бы у них была одна голова на двоих – раздумывал, зайти к ней в гости или не заходить. Было понятно, если что этот… эта… это существо решит зайти, всему конец. А если передумает, она спасена.
Был еще один способ спастись, без гарантий, но можно попробовать – удрать из дома через окно спальни, которое выходит во двор. Наяву Данута жила на первом этаже, а во сне это была величина переменная – то первый, то пятый, то вообще какой-нибудь сороковой, откуда видно не только улицу Оланду и купола собора Петра и Павла вдали, а весь город, так что пришлось бы дожидаться, пока этаж снова станет первым, и вот тогда – срочно бежать, благо двор проходной, если только соседи не закрыли калитку, эти бирюки регулярно ее запирают, особенно на ночь, а сейчас как раз она.
При этом Данута прекрасно понимала, что все ее мысли и намерения сразу становятся известны водителю крайслера, поэтому не стоит сейчас думать ни о побеге, ни о собственной уязвимости; в идеале – вообще ни о чем. Но она не умела совсем не думать, ни наяву, ни во сне.
Все это в сумме парализовало Дануту, не давало двинуться с места, поэтому она стояла возле кухонного окна и завороженно смотрела на синий автомобиль, одновременно чутко прислушиваясь к шорохам в коридоре – вот, собственно, и весь кошмар. Когда пересказываешь, глупость какая-то получается, но пережить еще раз – не дай бог.
«Недайбог, – подумала Данута, проснувшись. – Не хочу еще раз туда засыпать».
Такое было вполне возможно и уже не раз случалось – проснуться среди ночи от страха, тут же снова задремать и увидеть продолжение давешнего кошмара, в полной уверенности, что уж сейчас-то все точно происходит наяву. Но теперь Данута уже была ученая, знала, что надо сразу, не раздумывая, вставать. Не обязательно надолго, достаточно дойти до туалета или выпить воды. Потом можно возвращаться в постель и спокойно спать дальше, продолжения не будет. Как будто кошмар – что-то вроде электрички, из него надо выйти на станции и подождать, пока отъедет, буквально пару минут, тогда уже захочешь – не догонишь. Впрочем, было бы чего хотеть.
Вот и на этот раз она сразу вскочила. На кухню идти побоялась, потому что если выяснится, что на улице за окном действительно стоит какой-нибудь автомобиль – не обязательно крайслер, не обязательно синий, любой достаточно большой и темный сойдет – вот тогда начнется настоящий ужас. А пока – так, ерунда.
Поэтому Данута просто прошла по коридору до комнаты сына, убедилась, что его постель пуста – все правильно, она и должна быть пуста, Ежи сейчас гостит у отца – и вернулась в спальню. Полчаса ворочалась с боку на бок, но наконец заснула и вполне нормально проспала до утра. Ну, то есть какая-то дребедень ей все-таки снилась, но не кошмары, обычная умеренно неприятная суета. Такое с облегчением забывается прежде, чем голову от подушки оторвешь.
Настроение с утра все равно было паршивое. Что довольно обидно: Данута редко оставалась дома одна и очень ценила не просто каждый день одиночества, а каждую его минуту. Особенно если выходной. Ужасно жалко, что нельзя просто взять и перенести плохое настроение на какой-нибудь будний день, когда от пробуждения все равно никакого удовольствия, слишком много всего сразу надо: готовить завтрак, поднимать сына, наспех прихорашиваться и бежать-бежать-бежать.
Но ладно, что теперь делать. Пошлепала на кухню, нажала кнопку кофейной машины, с отвращением покосилась на пачку овсяных хлопьев – господи, как же они надоели! Зачем я с упорством, достойным лучшего применения, продолжаю их покупать? – и достала из буфета шоколад. Считается, будто шоколад поднимает настроение; Данута, сколько к себе ни прислушивалась, не ощущала никакого особенного эффекта. Просто шоколад очень вкусный. А про эндорфины, или что там от него появляется в измученном бытием организме, наверняка придумали для успокоения совести. Время сейчас такое: удовольствие от еды вдруг стало считаться постыдным. Ради пользы все можно, просто так – ничего нельзя. Жрут, пожалуй, даже больше, чем раньше, зато многословно оправдываются буквально за каждый кусок.
Впрочем, на этот раз Данута и правда быстро повеселела. То ли действительно от шоколада, то ли от кофе, то ли просто оттого, что никто не дергает, ни о чем не спрашивает и никуда не торопит. Все-таки в жизни человека должно быть место отпуску. Даже от самых любимых, даже от сыновей.
С такими благодушными мыслями Данута подошла к окну и отодвинула обычно плотно задернутую – на первом этаже иначе никак – занавеску. Хотела посмотреть, какая погода на улице и, исходя из этого, строить планы на ближайшее будущее. Ну или наоборот, забить на планы и вернуться в постель. На то и выходной, чтобы – не столько валяться целый день, сколько знать, что вполне можешь себе это позволить. Просто иметь в виду такой вариант.
Какая на улице погода, и есть ли она там вообще, Данута так и не поняла. Потому что прямо напротив ее окна, на улице Оланду был припаркован темно-синий крайслер круизер. Лондонское, мать его через Букингемский дворец, такси. Причем за рулем сидел водитель. Кто, как выглядит – да черт его знает. Отсюда не разглядеть. Но он есть.
Данута не закричала только потому, что хорошо помнила: во сне кричать бессмысленно, обычно только рот открывается, а звука нет. От этого чувствуешь себе еще более беспомощной, вот и вся польза от крика. Впрочем, в тех редких случаях, когда голос появляется, от него только хуже: крик притягивает чудовищ, как магнит. Поэтому она осторожно задернула занавеску и на цыпочках отошла от окна. Растерянно посмотрела на пустую кофейную чашку и остатки шоколада – это что такое вообще? Я же не сплю. Я же точно проснулась! Или нет?
Огляделась по сторонам, вспоминая известные ей способы проверить, спишь или бодрствуешь. Способы не вспоминались, что само по себе было довольно подозрительно: Данута довольно много об этом читала. И вроде бы даже что-то применяла на практике, успешно… или нет?.. Вот черт, все, абсолютно все вылетело из головы! Но это не обязательно означает, что я сплю, – говорила себе Данута. – Почему сразу – сплю? Просто испугалась. Это паника. А когда паникуешь, забываешь обо всем на свете, даже… Так, погоди. Сейчас.
Бегом бросилась в спальню, где оставила телефон, про себя отмечая, что никаких затруднений с ходьбой не испытывает. И коридор не увеличивается в размерах. И спальня выглядит именно так, как она ее себе представляла. И за окном – первый, не пятый, тем более, не сороковой этаж. Значит, точно не сплю. Осталось понять, хорошо это или плохо. Может быть, как раз лучше бы спала? Тогда можно было бы проснуться, а так…
Данута схватила телефон, нажала нужные кнопки. Слушала гудки: один, два, четыре, восемь, где же ты, моя хорошая? Куда подевалась? Ты мне очень нужна.
Наконец послышалось сонное:
– Данка, ну ты чего? Суббота! Десять утра! Тебя похитили компрачикосы? И требуют в качестве выкупа мои новые носки с коалами? Ладно, передай им, пусть приезжают. Я на все согласна ради бесконечного счастья своими руками придушить тебя за этот трезвон.