Лицо Кана выражало искреннее, непередаваемое облегчение, что сегодня на его месте оказался кто-то другой. Но долг старшего брата обязывал его следовать за этими двумя.
– Матушка! Матушка, у нас гость! Кан привёл того мальчишку, что напился перед боем!
– Кан!
– Ну было же…
Они провели время вместе до заката, и это было… забавно.
Кан и Сюин посмеивались над Вэем, который шарахался от самых безобидных, на их взгляд, вещей. Он не был привычен ни к мётлам, что убираются сами по себе, ни к летающим блюдам, любезно поданным к ужину самой госпожой Цинь.
Сюин, как и обещала, обыграла Вэя в сянци – с разгромом и победным кличем. Она болтала с мальчишками обо всём: от слухов, что Кан пропустил в кругу детей придворных сановников, пока был в походе, до рассуждений о последней военной кампании, в которой участвовал её отец. Сюин заставила Вэя съесть несколько столичных деликатесов и пообещала в следующий раз положить его на лопатки на тренировке, если, конечно, у него хватит мужества драться с ней. Вэй краснел, отвечал невпопад и, кажется, совсем не старался выигрывать, но, к облегчению Кана, хоть немного повеселел. Чтобы закрепить результат, Кан расстарался влить в него столько байцзю, сколько смог. Их гость не сопротивлялся, а через пару пиал уже Кан и Сюин, раскрыв рты, слушали болтовню Вэя о южных ящерах, лавролистных лесах и папоротниках, вязкой хурме и бумажных деревьях. Сюин попробовала раскурить трубку, к которой братья Чжан приучили Кана, закашлялась и обозвала их обоих дураками, ничего не понимающими в том, как нужно себя травить.
Близилась ночь, и Кан повёл Вэя к постоялому двору, категорически не приняв уверений в том, что тот сможет сам добраться до дома, будь он хоть трижды пьян.
Вэй шагал по улице, вымощенной гранитными плитами, и зачарованно смотрел на закатное небо.
– Она точно летящая ласточка!
– Что?
– Сюин. Ты не замечал? Живёшь с ней под одной крышей.
– Вэй…
Кану стало как-то неловко.
– А зубы? Ты видел, какие у неё зубы? Точно белая морская раковина!
– Скорее, как у акулы, один раз она меня укусила в детстве, и…
– А её наряды! Ей так идёт этот западный шик!
– Ты в порядке?
– Она затмит луну и посрамит цветы, Кан…
– Я даже не знаю, должен ли я тебе врезать или отвести к лекарю. Ты слишком долго пробыл у нас дома – может, проклятье отца на тебя подействовало, и…
– Даже страх перед шэнми не остановит меня от того, чтобы увидеть её ещё хотя бы один раз!
– … и высосало остатки мозгов. Ну, или это байцзю.
– Ничего ты не понимаешь.
– Я понимаю, что мне стыдно идти с тобой по одной улице, но ты слишком пьян, южанин.
Это была худшая идея из всех, что приходили ему в голову, но Кан об этом даже не задумывался.
Сколько он себя помнил, отец твердил, что люди не должны сами выбирать себе супругов. Любовь, как сама природа, изменчива, недолговечна и безрассудна, а правильный брак мог спасти их семью.
Время шло, а Цинь появлялся в бедняцком квартале всё чаще и чаще…
Каждый раз он приносил свёртки, оставляя их в одно и то же время в одном и том же месте. Дэмин дары подбирал и, конечно, благодарил Небо, пославшее ему доброго идиота, но о причинах внезапной щедрости не мог и гадать. Однако спустя несколько дней он заметил, что Цинь не ушёл, а остался на месте.
Дэмин даже не шелохнулся. Тогда цзюэ тяжело вздохнул и поднял руки вверх.
– Если выйдешь поговорить, обещаю оставить денег.
Опасно. Он должен был что-то задумать, этот Цинь.
С другой стороны, он отличался полным отсутствием мозга – возможно, тот заплыл жиром, пока он поглощал яства с господской кухни. Если Цинь снова швырнёт в него кошелёк, то Дэмин сохранит добычу до худших времён… К тому же всегда можно скрыться, главное – не подходить на расстояние вытянутой руки.
Взвесив все за и против, Дэмин решился.
– Зачем? – вполголоса спросил он, выглянув из переулка.
Маленький, тощий и костлявый, Дэмин наверняка казался бледной мышью с подозрительным взглядом, но от той пустоты, что отражалась в глазах мальчишки, становилось как-то не по себе.
– Прихоть, – честно признался Кан, не опуская рук, но и не отводя взгляда. – Тебе известно, кто мой отец?
– Всем известно. Придворный шэнми.
Дэмин сделал шаг вперёд и остановился у невидимой границы, которую не собирался переступать.
– Именно. Знаешь, что общего между ним и тобой?
– Ничего.
– Неверно. – Цинь вздохнул, оглянувшись. – Здесь можно говорить?
– Господин обеспокоен безопасностью? – Дэмин нахмурился, тщательно подбирая слова.
– Твоей безопасностью.
– Знать милосердна. Я помню. – В тихом голосе не было и тени иронии, но Дэмин мысленно закатил глаза, думая о том, что этот болван уже сделал всё, чтобы их заметили. Стоило разжалобить его на милостыню хотя бы затем, чтобы эта авантюра окупилась. – Если господин взволнован, то может оставить что-нибудь, чтобы раб объяснил, зачем говорит с ним.
– То есть предыдущего подарка тебе было мало?
– Раб не смеет требовать.
Цинь вздохнул и кивнул, последовав за Дэмином, который тут же перескочил через гниющие дощатые мостки и свернул в другой переулок, ещё темнее предыдущего. Солнце почти не проникало в эту часть города – извилистые улицы были настолько узки, что преграждали путь свету, а в летний сезон местные жители укрывали их холстами, циновками и тонкими досками, спасаясь от дождя и жары.
Они всё так же держались на расстоянии друг от друга, но, остановившись, Дэмин поймал несколько монет и остановился, внимательно рассматривая Циня.
– Ты знаешь, что ты проклят?
– Мать часто называла меня проклятьем, господин.
– И всё же… – Цинь присел, чтобы не смотреть на него сверху вниз. – Ты ведь видишь их? Тени? Люди чаще хотят ударить тебя, чем пройти мимо, в Ночь голодных духов что-то следит за тобой из темноты и ты цепенеешь, не в силах пошевелиться… Было же?
Тишина.
Дэмин не сказал «да». Дэмин не сказал «нет». Он следил за Цинем пустым, внимательным взглядом, а тот прикусил губу, на что-то окончательно решившись.
– Послушай, через неделю я уезжаю. Но, когда будет отпуск, приеду сюда снова. Если хочешь, я могу больше рассказать тебе о проклятых и шэнми. И о том, кто ты такой. Ты умеешь читать и писать?
– Нет, господин.
– Могу научить. Просто так.
Дэмин не задавал вопросов, и Кан кое-что добавил:
– Я не проклят. Но я знаю, как относятся к таким, как ты. Раз уж я встретил тебя, то мне хочется… скажем так, дать тебе шанс выжить.
Дэмин выгнул бровь.
Вот в чём дело. Разве не забавно – кинуть монетку нищему?
Возможно, Цинь даже чувствовал себя настоящим героем. Это могло быть опасно, но не так опасно, как сразу получить удар сапогом. У знати свои причуды – не предскажешь, в какой момент он разочаруется в новой игрушке и передумает, но дармовой хлеб стоил того, чтобы не давать ему повода сменить милость на гнев. Дэмин был вполне в состоянии изображать благодарного слушателя. Подумав, он медленно кивнул, даже напустил на себя маску усталости и испуга. Цинь слабо улыбнулся.
– Тогда я приду послезавтра. Хорошо?
– Раб будет благодарен вам до конца своих дней, господин.
На том и попрощались.
Цинь развернулся и пошёл прочь, а Дэмин поспешил юркнуть в тени.
Дэмина цзюэ больше не видел, но наверняка всё ещё чувствовал на себе его холодный взгляд.
Кан сам не до конца понимал, зачем ему сдался этот оборванец. С одной стороны, у него не занимало много времени его подкармливать. С другой, что-то подсказывало: об этой прихоти не следует знать ни Сюин, ни отцу.
Он решил оставить встречу с Дэмином в секрете, а мысли о нём – на откуп собственной боли. Никогда в жизни Кан не признался бы в том, что ему хотелось нормального детства: с друзьями, дурацкими проблемами, без невидимой и непреодолимой стены между их семьёй и окружающим миром. Ему было очень нужно выкупить у судьбы немного хорошего – если не для себя, то для Дэмина, вынужденного, как мышь, скрываться в самых тёмных углах.
И пусть что-то внутри нашёптывало Кану, что подобная выходка – лишь дань его самолюбию, он старался думать о другом. Вэя с Сюин он познакомил, с мальчишкой разобрался – дела в столице закончены. На столе в его комнате ждал приказ о перенаправлении в форт на северной границе с Линьцаном.
И что-то подсказывало Кану, что отец, без которого это решение никогда бы не увидело свет, не просто так выбрал ему новое место службы.
12. Форт Илао
«Мой дорогой сын.
Ты прочтёшь это письмо уже по дороге к первому оплоту обороны Империи – Крепости праведности и послушания, что станет твоей вотчиной на следующие пять лет. Не опозорь меня перед Лином и пожелай ему долгих лет здравия и покоя вдали от бренного мира и бессмысленных битв.
Илао!
Кан не мог поверить, когда читал приказ о переводе. Два слова, составляющие название его нового дома, звучали, мягко говоря, издевательски. «Праведность», – хихикал первый иероглиф. «Тюрьма, надёжная и крепкая», – уточнял следующий. Кану даже захотелось проверить, не переименовал ли отец это место ради любимого сына. Ему бы ничего не стоило подать прошение самому Императору, устроить скандал при дворе и протолкнуть целую резолюцию только затем, чтобы Кан ни на секунду не забывал, с каким уважением отец относится к его судьбоносным решениям. Но загадка названия быстро разрешилась в библиотеке: форт Илао в прошлом был тюрьмой для сосланных в шахты преступников, а ныне там располагался северный пограничный пост.
Шестнадцатилетнему капитану, щеголяющему новенькой должностной подвеской на поясе (гравированным яшмовым диском, как и положено по шанвэйскому званию), оставалось преодолеть всего полдня пути.