– А ты очень любишь своего брата, – протянула Первая, подходя ближе и смотря на Оэлуна снизу вверх. – Мягко стелется, Оэлун, больно жнётся. Потом не исправишь.
Её шёпот звучал как ветер, холодный и проникающий до костей. Где-то в углу рычал Цен. Оэлун беззаботно рассмеялся.
– Моя стая, мне и решать. Ну так что? Уговор или будем драться?
Минута. Вторая. Третья. Он ждал. Асуры замерли, забыв о своих масках и совещаясь о чём-то, пока Первая вдруг не перехватила мёртвыми руками его запястье, оставляя когтем вдоль вены глубокий порез, тут же засочившийся кровью. Оэлун не дёрнулся.
Даже тогда, когда подошёл Заан, вспоров себе руку.
Даже тогда, когда чёрная кровь Третьего потянулась и расширила рану, заползая под кожу и вгрызаясь в жилы.
Даже когда по телу растёкся огонь и что-то чужеродное, словно пробуя, вдруг заставило его дёрнуться вперёд и упасть на колени, точно игрушку на нитках.
Оэлун смотрел на пол зала рассеянно и спокойно.
Его брат, ослеплённый гневом, как и солнце, казался слишком ярким, чтобы кто-то усомнился в правильности его решений. Но Юнсан не был готов. Юнсан не имел ни малейшего понятия, насколько он не был готов, и никого не слушал. Как всегда. А остальные, столь же наивные, как этот маленький крылатый дэв, повиновались ему, и шли на смерть за болезненно-возвышенные идеалы.
Он был хорошим лун-ваном, его брат. Лучше, чем отец, но всё же гнев достался именно Юнсану.
И всё, что Оэлун мог, – это выкупить для него время.
– Щекотно… Заан, – обронил Оэлун, поднимаясь медленно, словно разрывая невидимые нити, тянущие его к полу. В его глазах темнело, что-то грызло под кожей, отравляя изнутри. Оэлун поднёс к лицу руку, задумчиво глядя на то, как затягивается и исчезает шрам, а на пальцах проступают едва заметные тёмные пятна. – Сколько мне осталось?
– Ты это и выяснишь. – Заан следил за ним с праздным любопытством. – Кровь дракона – специфический материал. Вот и посмотрим.
– Посмотрим. – Оэлун сомкнул клыки, но в следующее мгновение улыбнулся и его лицо вдруг снова стало спокойным и безмятежным. – Мальчишку верните.
А он был прав насчёт Заана: у них много общего. Оэлун тоже не упустил бы случая заключить сделку. Как жаль, что они по разные стороны…
Стены дрогнули, десятками лоз бросив прямо к ногам Оэлуна барахтающегося Тао, который силился подслушать переговоры с той стороны, но, кажется, так и не преуспел в этом. Он выглядел таким… обычным. Оэлун вздохнул; тонкие и острые когти скользнули по цепи, впитывая ворожбу Иды.
– Это я не сниму. Что ж… Придётся нести тебя братцу. Милая работа, Первая. – Оэлун склонился к Тао, проверяя, не коснулась ли его печать Тени. Повертел его мордашку во все стороны и, оставшись довольным своими выводами, поклонился всем трём Старшим.
– До встречи, слуги Тени.
– Проваливай, – хмыкнул Заан.
Оэлун не стал с ним пререкаться и потащил Тао за собой невидимой силой, для удобства подняв в воздух, но совершенно не заметив, что держит того кверху ногами.
«Думаешь, оно того стоило? Могли бы убить». – Цен всё ещё не был уверен в том, что Заан принял верное решение. С другой стороны, кто он такой, чтобы спорить с Третьим?
«Может выйти что-то действительно интересное», – отозвался в сознании шепоток Иды.
«И уж точно то, что добьёт Юнсана. Какая глупость». – Судя по тому, что у Заана дрогнули губы, он был просто невероятно доволен.
Конечно, брат уже успел примчаться. Бездна подери его скорость, когда Юнсану что-то нужно. Оэлуну стоило только вылететь из Сораана, игнорируя писк за спиной, как его уже встречали дэви. Столько вопросов, столько слухов – он почти слышал их и уж точно видел белое лицо братца. Приземлившись прямо перед подоспевшим отрядом, Оэ обернулся, поправляя светлые волосы. Их с Юнсаном часто принимали за близнецов. Да что говорить: ему самому часто казалось, будто они должны были родиться в одно время. И сейчас один «близнец» даже не спрашивал. Он просто смотрел с видом, который не сулил ничего хорошего.
– Что ты там забыл, Оэлун? – не выдержал один из дэви. Оэлун ждал этого вопроса. Немного интриги – ну разве не весело?
– Вот это. – Туман всё ещё клубился вокруг Оэлуна после обращения, и по щелчку пальцев из него вылетел Тао, растерявший в коротком полёте все крики. Полетел он прямо в Юнсана, и тому ничего не оставалось, кроме как поймать птенца, невольно опешив оттого, что тот продолжал висеть в воздухе головой вниз. Оэлун лениво наблюдал, как его брат переворачивает Тао, как напряжённо проверяет заговорённую цепь и стягивает её, шепча что-то под нос. Как Тао пытается что-то объяснить, но замолкает, поймав полный тихого гнева взгляд Юнсана. Кажется, кого-то ждёт тяжёлый разговор, и этот «кто-то» – не только Оэлун.
– Как ты это сделал?
– Что сделал? – улыбается Оэлун, подходя к брату. – Юнсан, ты согнал сюда все войска. Несложно убедить врагов разойтись мирно. Хотя убеждать у меня всегда получалось лучше, правда?
И пусть делает с этим что хочет. Тонкие пальцы Оэлуна сжали плечо Юнсана, и ему даже стало весело от того, как горят глаза братца. Сейчас у Юнсана будет много забот, они оба это знают. Пусть теперь отводит войска и допрашивает своего Тао – это даст Оэлуну время. Потому что нужно где-то найти перчатки, пока пятна не стали заметными. И проследить за тем, что будет дальше. И как.
Преобразования. Третий отвечает за преобразования, это он знал. Во что же преобразит кровь такого асуры его, Оэлуна?
Оэлун ускорил шаг. В любом случае повод для столкновения исчез и сегодня всё закончится для Юнсана хорошо. Отойдя подальше и игнорируя ропот сородичей, Оэлун обернулся, смотря на Сораан. Кости отца отполировало время, ветер играл с лентами. Не сегодня. Он не готов видеть останки брата у других ворот города асур. Интересно, сколько новых слухов зашепчут о нём?
Впрочем, нет, не интересно. Скоро вечер, скоро звёзды.
19. Письма
Рассвет всё не наступал. Мучительно долго тянулось время, и Кан, стиснув зубы, следил за месивом у стен форта, что безуспешно пыталось пробить защиту. Ни о каком сне не могло быть и речи – он знал, что солдаты тихо переругиваются внизу, и понимал: для них такое шествие было в новинку. Нельзя позволить себе расслабиться: он сам должен контролировать происходящее, а если печатей отца окажется недостаточно, то тогда… Что тогда? Всю жизнь шествие было для Кана не более чем дурной ночью, но сейчас он невольно думал о том, через что вынуждены проходить каждый год обычные люди. Солдат Канрё можно было убить, а существа, копошившиеся под стенами, не знали усталости, не знали смерти и следовали за одним только голодом. Демоны не страшились стали, их не останавливали ни огонь, ни мечи. Впервые в жизни Кан задумался о том, почему люди боятся его отца, способного подчинять подобных тварей.
А чудовища карабкались друг по другу, выли, рычали; он слышал треск костей и чавканье, точно они от безысходности пожирали друг друга, отрывая куски от своих же собратьев. Солнце всё не возвращалось. Синяя дымка рассвета уже окружила Илао, и Кан устало посмотрел вдаль. Снег и холод. Пустыня, не терпящая людей, на границе которой стоял их одинокий форт. Хотелось домой, к безобидной суете и тёплой постели.
В какой-то момент снег вдали вдруг пришёл в движение, взвился, закручиваясь в ураган, из которого на глазах у обмершего Кана вдруг выскочило нечто. Это были волки, словно сотканные изо льда, и таких размеров, что Кан мог их рассмотреть даже на большом расстоянии. Они мчались над землёй, вспарывая воздух когтями и оставляя за собой всполохи белых следов. И неслись они прямо к форту, подняв вой, от которого замерли твари внизу.
А затем демоны бросились врассыпную.
– Мальчик мой! Я бы с радостью отдал левое ухо, чтобы весь остаток жизни не слышать о Лине и его Духах Охоты, – как-то за ужином ворчал Амань, подбирая рис резными деревянными палочками. – Его бы силу – да в верное русло! Но у Лина ни ума, ни фантазии: всё-то ему надо спасти и защитить. Полагаю, долго его в Юнъаньском храме били – в глазах не осталось ничего, кроме пустоты…
– Пап, а что это за храм?
– Это, солнышко моё, такое место, где таких, как папа, бьют и пытают, чтобы они были покладистыми и покорными. Чтобы они не имели ни собственной мысли, ни воли, ни даже жеста; словом – чтобы вели себя так же, как всякий порядочный подхалим.
– И этого Лина колотили?
– Судя по всему, больше всех. А может быть, ему нравилось; не знаю, как можно вырасти таким… вымороженным, не уродившись со склонностью.
Воспоминание мелькнуло и тут же рассеялось, а странные волки уже с лаем перепрыгивали через стены форта. Они бросились в разные стороны, как пастухи, сгоняя рычащих демонов в центр двора, не забывая ни одного угла, где могла затаиться тень. Волки скалились и ходили кругами, рыча на любого, кто пытался сорваться с места. Сяо, в эту ночь ни на шаг не отходивший от Кана, тоже наблюдал за происходящим и вдруг выругался.
– Это Лин.
– Его Духи Охоты.
– Да. Отец вам рассказывал?
– Они хорошо знают друг друга. Но я совсем не уверен, чем это для нас обернётся. – Кан поморщился. – Не знаю никого, кроме Императора, кто был бы в ладах с отцом.
– Интересно, почему… – Сяо позволил себе хлопнуть замершего Кана по плечу. – Не переживайте вы так, господин Цинь. Смотрите.
Волки продолжали загонять демонов, а вскоре на стене форта появилась фигура, закутанная в звериные шкуры. Лица шэнми не было видно под капюшоном – только тяжёлые чёрные косы покоились на груди. Холодный ветер закружил метель вокруг Лина, и в предрассветных сумерках солдаты форта могли рассмотреть, как сквозь туман, подобно пятнам крови на снегу, проступали тени, тонкими зимними ветвями оплетая фигуру, спадая с плеч, словно переломанные птичьи крылья.
Лин замер и поднял в воздух печати, раскрыв их перед собой в три ряда. Длинные белые пальцы подцепили ленту печатей, и те тут же метнулись вперёд, превращаясь в острые ледяные шипы. Кан догадался, что произойдёт, ещё до того, как они обрушились на загнанных демонов, прибивая их к земле одного за другим. Вой, поднявшийся во дворе форта, заставил наблюдателей вздрогнуть. Как бы ни пытались твари выбраться из ловушки, иглы-печати держали их прикованными к земле, точно нанизанных насекомых.