И тут вдруг — совершенно некстати — блеснул солнечный луч, и всё стало таять.
— Это ни на что не похоже! — говорили муравьи. — Всему должно быть свое время и место!
Но пока они ворчали, — солнечный луч убежал уже далеко.
Он скользил по черной земле всё дальше и дальше, пока не наткнулся на осиновый листок.
Сюда, под этот листок, забился полевой кузнечик. Целое лето он трещал и прыгал, нисколько не заботясь о том, что с ним будет зимой, и вот теперь лежал ослабевший от голода и холода. Он уже совсем было приготовился к смерти, как вдруг его нашел и пригрел солнечный луч.
«Наверное, зима уже кончилась, и вернулось лето», — подумал кузнечик.
И ему стало так весело, что он снова затрещал, застрекотал и стал выкидывать такие коленца, что увядший осиновый листок и тот запрыгал вместе с ним.
А солнечный луч уже мчался дальше.
С разбегу он упал на замерзший пруд и заскользил по светлому осеннему льду.
С самого утра тут толпилась целая ватага школьников. Мальчики катались на коньках, вычерчивая на первом льду затейливые узоры, а девочки забавлялись тем, что обламывали звонкую ледяную кромку у берега.
Всем им было очень весело.
— Не нужно ли кого-нибудь согреть? — спросил солнечный луч.
— Нет, нет, — закричали ребята, расстегивая шубки и снимая рукавицы, — нам и без того жарко!
— Пожалуйста, только не растопи лед! Нам так весело кататься на коньках!
— Что ж, если вам и без меня хорошо, я побегу дальше, — сказал солнечный луч.
И так как он бегает быстрее всех на свете, не прошло и секунды, как он был уже за сто миль от пруда и заглядывал в окно маленького домика.
В комнате около окна стояла девочка. В руках она держала цветочный горшок и плакала горькими слезами.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь тебе? — спросил солнечный луч.
— Да, да как раз ты мне и нужен, — обрадовалась девочка. — Мой миртовый отросточек совсем завял. Он так хорошо рос всё лето, а потом все листики на нем опали, и вот теперь даже стебелек начал вянуть.
— Ну, этому горю легко помочь, — сказал солнечный луч.
И он засветил так приветливо и тепло, что миртовый росток мигом ожил и выпрямился, а у девочки сразу высохли слезы.
— Ах, не можешь ли ты остаться у нас подольше, — стала просить девочка.
— Сейчас я очень тороплюсь, — сказал солнечный луч, — ведь я убежал, не спросив позволения у нашего господина — солнца. Но потерпи немного, весной я вернусь со всеми своими братьями!
Солнечный луч еще раз взглянул на позеленевший миртовый росток и понесся дальше.
Он побежал по улице, перебежал через площадь и ворвался в первое попавшееся окошко.
Тут он увидел мальчика, который грустно стоял один посреди комнаты. Старшие братья и сестры затеяли в соседней комнате какую-то веселую игру, а его в игру не приняли.
— Ты еще маленький! Только мешать нам будешь!
Мальчику было очень обидно, и он уже готов был заплакать.
И тут вдруг в комнате блеснул золотой солнечный луч. Он сразбегу наткнулся на зеркало и сразу отскочил к другой стене.
— Солнечный зайчик! Солнечный зайчик! — закричал мальчик и весело захлопал в ладоши.
А солнечный зайчик прыгнул раз, другой и выскочил в окно.
Ему надо было торопиться. Со всех сторон надвигались тучи и грозились закрыть ему дорогу домой.
И всё-таки солнечный луч не утерпел и, добежав до окраины города, заглянул еще в одно окошко.
На этот раз он попал в большую комнату, где всё было перевернуто вверх дном: ящики из комода выдвинуты, все вещи разбросаны. А по комнате суетилась старушка и в десятый раз передвигала и перекладывала всё с места на место. Старушка искала связку ключей. Только что они лежали вот здесь, на столе, а теперь точно сквозь землю провалились.
В комнате было совсем темно, спички тоже куда-то запропастились, и старушка не могла даже зажечь лампы. Она то охала, то вздыхала, а то вдруг принималась бранить какого-то Ваську, — верно, кота, — который всегда играл с ключами.
Беспорядок в комнате был такой, что даже солнечный луч не сразу мог найги ключи. Он обежал всю комнату и, наконец, наткнулся на них — они лежали на столе на самом видном месте.
— Вот они! — воскликнул солнечный луч и, словно пальцем, показал старушке на связку ключей.
— Ах, да вот же они! — обрадовалась старушка. — И спички тут же лежат! Хорошо, когда солнечный луч проглянет. Всё тогда на лад идет!
А солнечный луч подождал, пока старушка зажгла лампу, и исчез в окне.
Всё небо было уже затянуто тяжелыми, черными тучами, и только в одном месте оставалась щелочка, через которую солнечный луч мог проскочить. Хорошо, что он был такой быстрый и юркий — в одну минуту он очутился за 14 миллионов миль, у самого солнца.
Он вернулся как раз вовремя.
Тучи плотно сошлись за ним, — точно наглухо закрылись створки двери, — и нигде больше не оставалось ни входа, ни выхода.
Но солнечный луч не унывал, — он знал, что это не навсегда. Поэтому он уселся на самый край солнца и ждал только удобного случая, чтобы снова соскользнуть вниз.
И каждый раз, когда он вспоминал свое путешествие на землю в пасмурный ноябрьский день, он начинал сиять так, как будто бы уже наступило лето. И в этом нет ничего удивительного — если тебе удалось хоть немного утешить или развеселить кого-нибудь, ты можешь считать, что сделал хорошее дело!
ДВЕ СОСНЫ
Далеко-далеко на севере, в дремучем лесу, росли две огромные сосны.
Они были такие старые, такие старые, что никто — даже седой мох — не мог припомнить, были ли они когда-нибудь молоденькими, тоненькими сосенками.
Маленькие бледно-розовые цветочки вереска, которые росли в лесу, с удивлением задирали кверху свои головки и робко шептали:
— Ах, неужели и мы будем такими же большими и такими же старыми?
Весною в густых ветвях этих сосен веселые дрозды распевали свои песни. А зимой, когда птицы улетали, а лесные цветы прятались под снежное одеяло, две сосны, будто два великана, сторожили лес.
Зимняя буря с шумом проносилась по вершинам деревьев, сметала снег с веток, выла и гудела так, что весь лес в страхе склонялся перед ней. И только сосны-великаны всегда стояли твердо и прямо, и никакой ураган не мог заставить их склонить головы.
А ведь если ты такой сильный и крепкий, — это что-нибудь да значит!
Неподалеку от леса, где росли эти сосны, на самой опушке, был небольшой пригорок, а на пригорке стояла маленькая хижина, крытая дерном.
В этой хижине жил старый лесник со своей женой.
Зимой старик рубил лес и возил бревна на лесопильный завод, — поэтому у него всегда было немного денег, чтобы купить хлеб и масло. А летом он разводил огород, — поэтому в доме у него всегда водилась картошка и капуста.
У лесника и его жены было двое детей — мальчик и девочка.
Мальчика звали Сильвестром, а девочку Сильвией.
Однажды — это было зимой, в самую стужу — брат и сестра пошли в лес, чтобы посмотреть, не попался ли какой-нибудь зверек или птица в силки, которые они расставили еще с вечера.
И верно, в силок Сильвестра попался белый заяц, а в сидок Сильвии — белая куропатка. Ни живы, ни мертвы от страха, заяц и куропатка сидели в силках и ждали своей участи.
— Отпусти меня, — пролопотал заяц, когда Сильвестр подошел к нему.
— Отпусти меня, — пропищала куропатка, когда Сильвия наклонилась над ней.
Сильвестр и Сильвия очень удивились. Они никогда еще не слышали, чтобы лесные звери и птицы говорили человеческим языком.
Им стало так жалко зайца и куропатку, что они решили их выпустить.
Ну и обрадовались же бедные пленники, когда Сильвестр и Сильвия распутали силки!
— Просите у великанов, о чем хотите! — крикнул заяц на скаку и помчался в глубь леса.
— Великаны всё вам дадут, о чем вы ни попросите! — прокричала куропатка на лету и, шумно захлопав крыльями, скрылась из виду.
И снова в лесу стало совсем тихо.
Сильвестр и Сильвия молча переглянулись.
— Про каких это великанов говорили заяц с куропаткой? — сказала, наконец, Сильвия. — Я никогда не слыхала, что в этом лесу есть великаны.
— И я тоже никогда не слыхал, — сказал Сильвестр.
— Пойдем отсюда, — сказала Сильвия и потянула брата за рукав. — А то великаны еще рассердятся, когда увидят нас здесь.
Но тут вдруг налетел ветер, вершины старых сосен зашумели, и в их шуме Сильвестр и Сильвия ясно услышали голоса.
— Ну, что, дружище, держишься еще? — спросила сосна у своей соседки.
— Держусь, — загудела в ответ другая сосна. — А ты как, старина?
— Что-то слабею я. Нынче вот ветер обломил у меня верхнюю ветку. Видно, совсем старость пришла.
— Грешно тебе жаловаться! — прошелестела в ответ сосна. — Тебе ведь всего только триста семьдесят лет, а вот мне уже триста восемьдесят восемь стукнуло!
И она тяжело вздохнула.
— Да, много мы видели на своем веку, — прошептала сосна — та, что была помоложе. — Давай-ка споем про старину, ведь нам с тобой есть о чем вспомнить.
Буря бушевала в лесу, и сосны, качаясь, запели свою песню:
Мы скованы стужей, мы в снежном плену!
Бушует и буйствует вьюга.
Под шум ее клонит нас, древних, ко сну,
И давнюю видим во сне старину —
То время, когда мы, два друга,
Две юных сосны, поднялись в вышину,
Над робкою зеленью луга.
Фиалки у наших подножий цвели,
Белили нам хвою метели,
И тучи летели из мглистой дали,
И бурею рушило ели,
Мы к небу тянулись от мерзлой земли,
И нас ни столетья согнуть не могли,
Ни бури сломить не хотели.
— Да, много нам довелось видеть на своем веку, — сказала сосна — та, что была постарше, — и тихонько закряхтела. — Я вот помню, как прапрадедушка этих детей был маленьким мальчиком и играл здесь у наших корней. Ох, давно это было!
— Пойдем скорее домой, — шепнула Сильвия брату. — Я боюсь этих деревьев.