Они помолчали, а когда в зал стали возвращаться рабочие, Озерцов-Заречный вдруг оживился.
– Вы не могли бы мне напомнить, как она выглядела? – вдруг нарушил он молчание и взглянул на сыщика с нескрываемым интересом.
– Кто? Мадмуазель Дорис?
– Да, мадмуазель Дорис! Видите ли, майор, во французском квартале я вёл далеко не праведный образ жизни. Я много пил, часто менял женщин, сорил деньгами и порой утром даже не мог вспомнить, где и с кем провёл ночь. Богемный образ жизни всё сильней и сильней затягивал меня в свой омут. Однажды утром я проснулся в какой-то лачуге без денег и без документов. Рядом со мной лежала незнакомая мне пьяная женщина, судя по одежде, рыбачка, а судя по возрасту – праматерь всех рыбаков. Мне стало страшно, страшно и противно. Я выбрался из лачуги, побрёл по набережной. Навстречу мне попался продававший газеты мальчишка, который что-то громко кричал о «Колизее» – театре, где я последнее время работал. Я наскрёб в кармане пару мелких монет и купил газету. Оказалось, что я пропустил премьеру своего спектакля, над которым вся труппа трудилась пять месяцев. Моя постановка имела шумный успех, а я её пропустил! Пропустил потому, что три дня беспробудно пил и таскался по портовым притонам! Ни один уважающий себя режиссёр не позволил бы себе такой выходки! В тот миг я почувствовал себя ужасно грязным и ничтожным. Мне было стыдно показаться на глаза моим соратникам, и я не придумал ничего другого, как сбежать. Я сбежал из квартала, даже не забрав свои вещи и не попрощавшись с друзьями. Наверное, я поступил малодушно, но в тот миг мне казалось, что если я вернусь назад, в свой любимый театр, я погибну! Богема высосет мою душу, и я либо умру от СПИДа, либо стану законченным алкоголиком. На моё спасение, в той же газете я прочёл объявление о наборе труппы народного театра на каком-то «объекте». Мне было всё равно, где находится этот самый «объект» и что он из себя представляет. Главное то, что он не во французском квартале, и что там есть театр, пускай народный, почти самодеятельный, но театр. Надеюсь, хоть в этом я Вас убедил?
В ответ сыщик сочувственно покачал головой, а потом протянул режиссёру фотокарточку, с которой улыбалась симпатичная блондинка.
– Узнаёте?
– Очень знакомое лицо, – после некоторого раздумья произнёс Озерцов-Заречный. – Не могу утверждать, что это именно она, но что-то подсказывает мне, что мы с ней знакомы, возможно, даже очень близко. Я так понял, что дело о гибели мадмуазель Дорис поручили лично Вам?
– Нет никакого дела, – заверил его Пронин и поднялся с кресла.
– Как нет?
– А вот так – нет и всё!
– Что же мне теперь прикажете делать? – развёл руками поклонник системы Станиславского.
– Ничего! Забудьте всё, что я Вам сказал.
– Как это забыть?
– Сразу! – бросил через плечо сыщик и, явно недовольный результатами разговора, направился к выходу.
Навстречу ему в образе Скупого Рыцаря ковылял главный бухгалтер, который своим внешним видом сильно напоминал побитую молью старую театральную декорацию.
– Ужасный век – ужасные сердца! – привычно затянул старую песню главный финансист «объекта», столкнувшись на выходе с Прониным, но заметив в зале Озерцова-Заречного, прервал монолог и устремился к нему.
– Мама! – всхлипнул режиссёр и вжался в кресло.
Вечером усталый и нервный от избытка внимания Вадим Эдуардович в поисках гостиницы «Приют странника» откровенно плутал по плохо освещённым закоулкам, спотыкался о куски бетона и торчащую из земли арматуру. Наконец он набрёл на резиденцию начальника строительства и облегчённо вздохнул.
– Судя по этому островку цивилизации, «Приют» где-то рядом, – пробормотал он себе под нос и тут увидел выходившую из дверей резиденции девушку. Это была секретарь, с которой он утром кокетничал, и имя которой так и не удосужился запомнить.
– Минуточку! – крикнул режиссёр и поднял руку, словно хотел поймать запоздалое такси. – Минуточку! Девушка, не бросайте человека в беде! – и прежде чем девушка успела ответить на его призыв, поспешил к ней навстречу.
– Это Вы? – удивилась секретарь.
– Это я! – в тон ей ответил режиссёр. – Предугадывая ваши дальнейшие вопросы, скажу сразу: я на «объекте» первый день, поэтому заблудился и даже немного одичал! – улыбнулся усталый Фанфан-Тюльпан и в доказательство своих слов поскрёб пальцами небритый подбородок.
– Чем я могу Вам помочь?
– Милая девушка, я – одинокий и всеми покинутый художник, нуждаюсь в приюте и дружеском участии. Соблаговолите проводить меня до гостиницы, иначе я точно забреду в какой-нибудь притон и окончательно растеряю остатки нравственности.
– Здесь нет притонов, – улыбнулась секретарь. Ей по-человечески стало жаль этого милого, но в то же время чуточку странного мужчину. – Я провожу Вас. Через два квартала отсюда находится гостиница для командировочных и незамужних специалистов – «Приют странника».
– Это как раз то, о чём я мечтал последние полтора часа! – вздохнул вольный художник. – Возьмите меня, пожалуйста, под руку, а то я споткнусь в темноте, упаду и разобью лицо о камни. Вас как зовут?
– Обычно меня зовут «секретарь» или «девушка», а когда начальник в плохом настроении то зовёт меня «Эй ты, где ты там?».
– А ваше настоящее имя?
– Я его почти забыла.
– И всё же…
– Джульетта.
– Как? Как Вы сказали? – захохотал режиссёр.
– Не смейтесь, пожалуйста! – обиделась девушка и надула губки.
– Простите старого циника! – произнёс Озерцов-Заречный, утирая набежавшую слезу. – Я не над Вами, я над собой смеюсь! Я весь день потратил на общение с самовлюблёнными бездарями, и это всё для того, чтобы за час до полуночи на пустынной улице встретить настоящую златокудрую Джульетту!
– Успокойтесь! Я не собираюсь просить у Вас роль! Мне не нужна ни слава, ни аплодисменты, ни экзальтированные поклонники.
– Так уж и не нужны?
– Не нужны! Я не поклонница театра и не схожу с ума от запаха кулис.
– Хм! Никогда не задумывался над этим вопросом. А действительно чем, по-вашему, пахнут театральные кулисы?
– От них пахнет пылью и несбывшимися надеждами.
– Интересная точка зрения, надо бы запомнить. А как тогда, скажите, пахнет долгожданный успех?
– У него терпкий запах пота с солоноватым привкусом слёз.
– Однако! А Вы интересный собеседник.
– Возможно. Мы уже пришли, Вы, кажется, нуждались в приюте? Он перед Вами, – и Джульетта указала рукой на типовой трёхэтажный гостиничный комплекс. О том, что «объектовые» рабочие левое гостиничное крыло, где жили незамужние работницы, называли «Дом одиноких сердец», секретарь разумно умолчала.
– Благодарю Вас, милая девушка, но я ещё нуждался в дружеском участии.
– В гостинице есть ночной бар, думаю, что в нём Вы без проблем сможете подыскать себе женщину, согласную за даровой мартини выслушать ваши душевные сентенции.
– А Вы, оказывается, злюка! Вот уж никогда бы не подумал!
– Спокойной ночи! – тряхнула золотыми кудряшками Джульетта и растворилась в темноте.
Глава 8О магии, женской доверчивости и новых тенденциях в кадровой политике
Случилось это в пятницу тринадцатого числа. Утром, неожиданно, вопреки всем законам физики, заработал отключённый от сети и покрытый тонким слоем пыли факс. Вернувшийся из небытия аппарат угрожающе заскрипел, зажужжал, и из его металлического чрева медленно выползла испещрённая кириллицей бумажная лента. Катенька Поспелова поморгала круглыми глазками, посмотрела в сторону товарища Понаётова и, видя полное безразличие последнего к происходящему, сама оторвала от факса ленту.
– Иосиф Петрович, а что такое «оптимизация»? – обратилась она через пять минут к начальнику отдела кадров.
– Ты откуда это слово выудила? – с тревогой поинтересовался главный кадровик.
– А вот, по факсу прислали! – радостно сообщила девушка и сунула бумажную ленту Понаётову под нос. Иосиф Петрович углубился в чтение, а тем временем Катенька с наслаждением почесала свою правую ладонь.
– Что, чешется? – заметив её телодвижения, поинтересовался Иосиф Петрович.
– Чешется, и даже очень, – призналась Поспелова. – Знать, скоро с кем-то здороваться буду.
– Или прощаться, – дополнил с горечью главный кадровик.
– Почему прощаться? – удивилась молодая кадровичка.
– Потому что оптимизация сиречь сокращение кадров, – пояснил Иосиф Петрович. – Только гораздо хуже! При сокращении кадров всё ясно и понятно: спускают тебе новое штатное расписание, и ты понимаешь, что в электромеханической службе надо сократить две должности электрика, а в метрологической службе убрать одного прибориста. Вопрос, как говорится решённый, и никаких тебе разночтений!
– А при оптимизации разве не так?
– При оптимизации тебе из Управления спускают уже конкретную, то бишь уже урезанную численность штатов, а дальше ты сама должна решить, кого и на каком основании сократить. А это непросто, ох, непросто! За каждой циферкой люди стоят, и у каждого семьи, дети, а ты их кормильца работы лишаешь. В общем, дело это мерзопакостное, одна нервотрёпка и ничего более!
– И что же нам делать? – дрогнувшим голосом поинтересовалась Катенька и опять почесала правую ладонь.
– Что делать? Выполнять указания Управления кадров! Возьмёшь сей документ и отправишься на приём к начальнику строительства. Пускай он на нём свою резолюцию наложит, а уж мы тогда кумекать будем, как из штатного расписания «Тришкин кафтан» не сделать!
– А почему я? – заподозрила недоброе Поспелова.
– Потому! – недовольным тоном пробурчал Понаётов. – Ежели я с этим документом к Романову пойду, то он меня точно из окошка выбросит! Хоть и второй этаж, и под окном клумба имеется, а всё равно страшновато. А ты – женщина! У него на тебя рука не поднимется.
– А что поднимется?
– Вот пойдёшь к нему и сама узнаешь, что у него.… Тьфу ты! Погань какая в голову лезет! Короче, бери бумагу и ступай в резиденцию.