– Ну, теперь все готово! – сказал лошолич, от удовольствия потирая руки. – Подождем, когда выйдет графиня. Эх, и кляча же выйдет из нее, получше этих. – С этими словами лошолич спрятался за телегу, чтоб не увидал его кто-нибудь из слуг.
Когда совсем рассвело, стали просыпаться в замке слуги. Один из них вышел во двор, да так и ахнул, увидав посередине столетний дуб. Побежал слуга в замок и стал звать всех посмотреть на такое чудо. Высыпали на двор все слуги, дивятся и понять не могут, как мог Лору один за ночь пересадить из леса во двор такой громадный столетний дуб. Вышла и графиня, остановилась на пороге, посмотрела на дуб, посмотрела на телегу, запряженную тремя худыми клячами, покачала головой и сказала:
– Не может быть, чтобы ты, Лору, сам вырыл этот дуб в лесу и посадил его здесь. Да разве могут, наконец, такие клячи, как эти, привезти его. Им не тронуть с места одну эту громадную телегу.
Едва сказала это жестокая графиня, как выскочил из-за телеги лошолич, скинул с себя черный плащ и, сверкая глазами, заревел на весь двор. В ужасе разбежались все слуги и попрятались, кто куда мог. На дворе остались лишь Лору да графиня. Ни жива ни мертва стояла она, оцепенев от страха. Лошолич же ревел:
– А, графиня! Давно добирался я до тебя! Ты говоришь, что эти клячи не могли привезти этот дуб, что им не тронуть эту телегу с места! Ну нет! Они и не такой дуб свезут! А хочешь ты знать, что это за клячи? Так знай же: эта кляча – твоя бабушка, эта – твоя сестра, а эта – твоя мать. Теперь настал и твой черед. Славная будет у нас четверка! Теперь Лору будет хозяином замка, а ты поедешь со мной прокатиться в горы.
Схватил лошолич графиню в охапку, вскочил на телегу, свистнул так, что с дуба листья посыпались, подхватили клячи телегу и, прежде чем Лору успел крикнуть лошоличу «прощай!», выехали со двора замка. Вихрем пронеслась телега по полю и скрылась в лесу. Только вдали слышался еще грохот ее громадных колес да оглушительный свист лошолича.
Остался жить в замке Лору. Он прогнал всех злодеев-слуг и нанял других. Вскоре женился он на дочери своего соседа и зажил счастливо и богато. Много делал добра Лору. Всем помогал он, никому не отказывал, кто только ни обращался к нему в беде. Дожил до глубокой старости Лору. А когда он умер, долго жила о нем память в народе. Часто вспоминали его жители окрестных деревень и называли добрым Лору.
Цыган, его жена и мул
Жили-были однажды на свете цыган и его жена. Жили они в полном согласии, тихо да мирно. Имели они кое-какие средства и ни в чем не нуждались. Были бы они вполне счастливы, если бы только не огорчало их то, что не было у них детей. Все отдали бы муж с женой, весь свой достаток, лишь бы иметь хоть одного ребенка. Стали они уже стариться, а детей нет да нет. Однажды сказал цыган своей жене:
– Послушай-ка, Илеана, сходила бы ты к старой Заре, она женщина мудрая, недаром говорят про нее, что она знает много такого, чего ни один человек на свете не знает. Может быть, она тебе посоветует что-нибудь, и родится у нас ребенок, хоть на старости лет.
Послушалась Илеана мужа и пошла к старой Заре. Когда Илеана пришла к ней, та сидела около своей палатки и что-то толкла в небольшой ступке. Поклонилась Заре Илеана и сказала:
– Здравствуй, Зара! Я пришла к тебе за советом и помощью. Вот уже сколько времени живем мы с мужем, скоро стариками станем, а все нет у нас детей. Может быть, ты поможешь нам в этом горе, а уж мы так тебе будем благодарны, что и сказать нельзя.
– Отчего же не помочь, помочь можно, – ответила Зара, – подожди-ка здесь минутку.
Старуха встала, пошла в палатку, повозилась там немного с какими-то склянками и вышла с небольшой бутылочкой в руках.
– Вот, возьми-ка эту воду, – сказала Зара, – вылей ее из бутылочки в сосуд, который ты сама должна сделать из тыквы, дождись новолуния и тогда выпей всю воду из сосуда, и родится у тебя ребенок.
– Спасибо тебе, Зара, да благословит тебя Бог за твою доброту. Когда родится у нас ребенок, мы отблагодарим тебя, как только можем, – сказала Илеана.
– Ладно, ладно, там видно будет, стоит ли еще благодарить-то. Прежде посмотрим, что будет, а потом можно поговорить и о благодарности, – сказала Зара и пошла в палатку.
Слова Зары заставили призадуматься Илеану. Уж не случилось бы чего плохого, если говорит так Зара. Но, вернувшись к себе, она все-таки сделала все, как велела ей старуха, и стала ждать новолуния. Когда новолуние наступило, она выпила воду из тыквенного сосуда.
Через некоторое время родился у цыганки сын, но родился-то мертвым. Велико было горе мужа и жены. Ждали они, ждали ребенка, а он мертвым появился на белый свет. Уж как горевали они, бедные! Ведь они знали, что их ребенок может стать отвратительным мулом. Но делать было нечего. Взял цыган мертворожденного ребенка и похоронил его, а в могилу положил кусок мяса, чтобы мулы, если вздумают похитить крошечный труп его сына, ошиблись бы и вместо трупа утащили бы кусок сырого мяса. Тогда бы сын его был спасен и никогда не сделался бы отвратительным мулом. Два раза одну и ту же могилу мулы не разрывают. Но на этот раз не ошиблись мулы. Они, разрыв могилу, утащили не кусок мяса, а как раз трупик сына цыгана.
Прямо в отчаяние пришли муж с женой, увидав, что могила разрыта и нет в ней трупа их ребенка. Но что же могли они сделать? Долго горевали они. Никак не могли утешиться. Наконец исполнился ровно год с того дня, как родился у них мертвый ребенок. В этот день сидели муж с женой у своей палатки. Вдруг муж встал и сказал:
– Сегодня исполнился бы ровно год нашему сыну. Пойду я в горы, разыщу мулов, может быть, удастся мне спасти сына и вырвать его из рук мулов.
– Ах, что ты придумал! – воскликнула Илеана. – Ни за что не пущу я тебя в горы. Погубят тебя там отвратительные мулы, что я буду тогда делать, ведь я останусь совсем одна на белом свете.
– Что бы со мной ни случилось, – ответил ей муж, – а я все-таки пойду. Так жить у меня сил больше нет. Может быть, Бог нам поможет.
Как ни уговаривала его жена, но он твердил свое: «пойду» да «пойду» – и слушать ничего не хотел. В конце концов жена должна была уступить. Простился цыган с женой и ушел.
Долго шел цыган по горам. Все выше и выше подымался он в горы. Дорога становилась все труднее и опаснее. Порой приходилось ему подниматься на такую крутизну, что казалось, вот-вот сорвется он, стремглав покатится вниз и разобьется до смерти. Шел он по темным ущельям, по краям глубоких пропастей, в которых и дна не видно. Наконец, уже поздно вечером, добрался он, окончательно выбившись из сил, до вершины высокой горы. Сел он в изнеможении на камень и задумался. Как ему быть теперь, куда идти дальше? Где только ни искал он, а найти до сих пор жилища мулов не мог. Осмотрелся кругом цыган. Ох как неприветливо на вершине горы. Все дали тонут во мраке. Седой туман ползет из ущелий и стелется по склонам гор. Холодный ветер так и рвет шапку с головы и пронизывает до костей. Жутко стало цыгану, а делать нечего, вернуться домой нельзя. Ночью дороги не найдешь. Приходилось ждать рассвета здесь, на вершине горы. Собрался цыган расположиться на ночлег у камня, как вдруг увидал он большую белую мышь. Она пробежала как раз у камня, на котором сидел цыган. Стал он следить за мышью и видит, как она спустилась немного вниз и пропала, словно в землю провалилась.
Пошел цыган к тому месту, где скрылась мышь, и увидал там пещеру. Не решился он сразу войти в нее. Стал прислушиваться. В пещере все тихо; в ней как будто никого нет. Осторожно вошел цыган в пещеру и пошел по ней, пробираясь ощупью в полной тьме. Дошел он до поворота, завернул. В глубине пещеры блеснул свет. Цыган пошел на этот свет. Прошел еще шагов сто. Видит, стоит дом, в доме светло, как в ясный, солнечный день, свет так и льется потоком из окон. Посмотрел цыган в окно – никого нет в доме. Вошел цыган в дом и очутился в большой, богато убранной комнате. В ней на очаге пылал яркий огонь, а на огне стоял большой котел, пар вырывался из-под его крышки, в котле что-то варилось. Остановился цыган посередине комнаты и крикнул:
– Эй, кто здесь?
Никто не откликнулся. В доме не было ни живой души. Сел за стол цыган, подпер руками голову и глубоко задумался о своей горькой доле. Вдруг тихо скрипнула дверь и в комнату вошел отвратительный мул – бледный, лохматый, с тусклыми, как у мертвеца, глазами. Увидал он цыгана и спросил его хриплым голосом:
– Не хочешь ли поесть, приятель? Кушанье в котле давно готово.
Испугался цыган и сам не знал, как ответил:
– Да, я охотно съем кусочек этого кушанья.
– Отлично! – прохрипел мул. Подошел к котлу, поднял крышку, целый клуб пара вырвался из котла. Засунул мул руку в котел, вынул маленький кусочек мяса, подал цыгану и сказал: «На, ешь».
Съел цыган этот кусочек мяса. Странный вкус был у мяса, такого никогда не едал цыган.
– Не хочешь ли еще кусочек? – спросил мул, скорчив отвратительную рожу.
– Нет, спасибо, – ответил цыган, – я сыт, больше не хочу. Послушай, мул, я пришел сюда, чтобы освободить моего мертворожденного сына.
– Твое счастье, – ответил мул, – что ты пришел сегодня и съел кусочек мяса твоего сына, этим ты спас его. Не случись этого да не будь еще сегодня день его рождения, навсегда остался бы твой сын у меня, и вышел бы из него отличный мул, ни дать ни взять такой, как я сам. Теперь нечего делать, получай сына!
С этими словами мул снял крышку с котла. Целое облако пара поднялось из котла и застлало комнату. Мул запустил обе руки в котел, помешал ими в котле и вынул из него маленького мальчика, который был жив и здоров, словно с ним ничего и не случилось. Подал мул мальчика цыгану и крикнул, яростно вытаращив свои мутные глаза:
– Бери сына и убирайся отсюда подобру-поздорову, пока не вернулись мои приятели!
Схватил цыган сына, крепко прижал его к груди и опрометью бросился вон из дома мулов. Он не помнил, как пробежал через темную пещеру и как очутился на вершине горы. Опомнился цыган только тогда, когда добежал до крутого спуска с горы. Здесь только сел он на камень и, переведя дух, стал рассматривать при свете чуть брезжившего утра ребенка. Да, это его сын, и он жив и здоров, только на спине у него не хватает того кусочка тела, который мул дал съесть цыгану.