Плачут все со мной деревья,
Горько слезы льют,
А по небу быстро тучи
Черные плывут.
Эх! тоска моя, кручина!
Горькая судьба!
Сердце ноет от печали,
Жизнь мне не люба.
Ах, не люб, не люб я Флоре!
Эх, тоска, тоска!
Мне недолго жить осталось,
Смерть моя близка.
Не глядите же, цветочки,
В очи вы мои!
И к земле вы приклоните
Венчики свои.
Коль меня не любит Флора,
Жизнь мне как сберечь?
И придется скоро-скоро
Мне в могилу лечь!
Так пел Тодор Кобу и резал ивовые прутья. Нарезал он еще целую охапку и подошел к камню. Теперь вязанка была так велика, что больше бы Тодор не снес. Взял он веревку и стал связывать на камне вязанку. Вдруг сзади него раздался недовольный голос:
– Что это за безобразие! Нашел тоже место навалить такую кучу хвороста на мой камень! Даже пройти нельзя! Ну, живо! – снимай вязанку! Мне некогда!
Тодор Кобу оглянулся и увидал маленького безобразного пшувуша, покрытого с головы до ног густыми жесткими волосами. Из-под шапки у него торчали три блестящих золотых волоса.
– Ах, прости, пожалуйста! – сказал приветливо Тодор. – Я и не знал, что это твой камень. Больше никогда не буду наваливать на него прутья. Ты только не сердись!
– Ну, так и быть, прощаю тебя! – важно сказал пшувуш.
Тодор снял вязанку с камня, положил ее на землю и взялся за камень, чтобы сдвинуть его с места.
– Что это ты хочешь сделать? – спросил пшувуш.
– Хочу помочь тебе и отодвинуть камень, ведь под ним, наверно, ход под землю, в ваше царство, – ответил Тодор.
Пшувуш засмеялся и сказал:
– С этим делом я справлюсь легче тебя. Оставь камень. Все равно ты его не сдвинешь. Однако какой же ты услужливый да любезный. Люблю таких молодцов!
Сказав это, пшувуш достал из кармана красное яйцо, тронул им камень, камень сам собой сдвинулся с места, а под ним открылся глубокий ход под землю. Пшувуш шагнул было к подземному ходу, но вдруг остановился, посмотрел на Тодора Кобу и сказал:
– Что же это я ничем не отблагодарил тебя за твою любезность! Погоди-ка, сейчас мы сделаем одно дельце, только ты не пугайся!
Пшувуш побежал к реке, наклонился к самой воде и громко свистнул. Тотчас вода запенилась, и из реки вынырнул толстый ниваш с огненно-красными волосами и бородой. Ниваш громко фыркнул и спросил пшувуша:
– Что тебе нужно, приятель?
Пшувуш подошел к нивашу и что-то шепнул ему на ухо. Ниваш кивнул головой, нырнул в реку, через несколько минут вернулся и подал пшувушу небольшую бутылочку с красноватой водой.
– Вот спасибо! – крикнул пшувуш. – Получай награду! – И он подал нивашу большой слиток золота.
Ниваш зафыркал от удовольствия и нырнул в воду. Пшувуш же побежал к Тодору. Подал он ему бутылочку и сказал:
– Потри-ка лицо этой красненькой водичкой! Посмотрим, как она подействует!
Но Тодор колебался.
– Да чего ты боишься? Разве я тебе зла желаю? Три лицо! Увидишь, что хорошо будет; останешься доволен на всю жизнь!
Тодор взял бутылочку, откупорил ее, понюхал – хорошо пахнет, какими-то цветами. Налил он воды на руку и стал ею тереть лицо. Немного щиплет.
– Ишь, как славно! – весело потирая руки, воскликнул пшувуш. – Рябин-то на лице как не бывало! Ай да водичка! Молодец ниваш!
– Как нет рябин? – закричал, не помня себя от радости, Тодор.
– Да так! Пощупай лицо пальцами. Что, гладко? Ну, то-то! Ступай теперь домой, да когда придешь к себе в палатку, хорошенько пересмотри прутья. Прощай! Замешкался я тут с тобой!
Пшувуш юркнул в подземный ход, а камень сам собой встал на свое место. Тодор не успел и поблагодарить-то пшувуша как следует.
Пошел Тодор Кобу в табор с вязанкой на спине, а сердце у него в груди так и скачет от радости.
«Посмотрим теперь, что скажет Флора, когда увидит, что у меня на лице не осталось ни единой рябинки», – думал дорогой Тодор.
Дома Тодора ждала еще большая радость. Пришел он в свою палатку и сбросил со спины вязанку ивовых прутьев. Как-то странно зазвенели прутья, грузно упав на землю.
– Что за странность? – прошептал Тодор. – Никогда не бывало, чтобы ивовые прутья звенели!
Наклонился он к вязанке, развязал и стал рассматривать прутья. Смотрит, а прутья-то все из чистого золота. Выбежал Тодор из палатки и опрометью побежал к Флоре. Она сидела у костра и готовила ужин.
– Флора! – окликнул ее Кобу. – Пойдем скорее ко мне в палатку, да позови отца!
С удивлением смотрела на Тодора Флора, не сразу узнала его. С виду совсем Кобу, а как будто и не он: ведь прежний Кобу был рябой, а у этого лицо чистое, красивое да румяное.
«Да Кобу ли это?» – промелькнуло у нее в голове.
Посмотрела, посмотрела на него Флора и спросила с недоумением:
– А где же рябины?
– Нет больше рябин! – воскликнул Кобу. – Да иди же скорее, зови отца, и идите ко мне, там я покажу вам такое чудо, что вы ахнете, и расскажу все, что со мной случилось.
Пришла Флора с отцом в палатку к Тодору. Там показал он им золотые ивовые прутья и рассказал, как встретил пшувуша и как пшувуш с помощью воды, добытой у ниваша, уничтожил рябины на его лице. Когда Тодор кончил свой рассказ, взял он за руку Флору и спросил ее:
– Ну, согласна ты стать моей женой? Теперь я богат и не рябой.
– Согласна, – ответила, зардевшись, как роза, Флора, – без рябин я вышла бы за тебя замуж и без этого богатства, а может быть, пошла бы и за рябого: хоть и был ты рябой, а лучше тебя не было у нас парня.
Женился Тодор Кобу на Флоре, и зажили они богато и счастливо.
Как урма спасла королевича
В одном королевстве правил могучий король. Правил он счастливо, подданные его любили, а соседи боялись и не смели тревожить набегами его королевство. Казалось, что всем должен быть доволен король и жить счастливо, да беда была в том, что у короля не было детей. Сильно горевал об этом король и говорил жене своей:
– Что-то будет с моим королевством, когда мы с тобою состаримся. Не буду я в силах править сам королевством, а передать правление некому, детей ведь у нас нет. Ах, если бы послал нам Бог сына, был бы у меня наследник. Не дай бог я умру. На кого оставлю я тогда тебя и королевство?
– Не терзай ты мне сердце! – отвечала печально королева. – Будем молить бога, может быть, и смилостивится он и пошлет нам сына.
Бывало, выедет король в поле войска смотреть. Весело приветствуют солдаты своего любимого короля, а он едет по рядам солдат, а сам думает: «Эх, горе мое, горе! Все-то я один да один! Вот соседний король какой счастливец. Выедет он в поле на смотр, сам едет впереди, а за ним пять сыновей, удалых королевичей».
Или сидит король в совете, дела всякие решает, а думы-то все те же:
«Будь у меня сын, учил бы я его, как править королевством. А когда бы он вырос и со всеми делами бы познакомился, было бы с кем посоветоваться наедине, а то приходится доверяться вельможам».
Однажды весной был король на охоте. В полдень, во время привала, сказал он своим приближенным:
– Вы здесь ешьте, пейте и отдыхайте, а я поеду вот на эту горку. Хочется мне побыть одному. Когда я вернусь, то мы поедем дальше.
Поехал король лесом в горы. День был тихий, солнечный. Птицы громко распевали на ветках деревьев. Пахло фиалками. Слушал король пение птиц и вдыхал полной грудью ароматы весны. Когда он проезжал по узенькой тропинке, почти заросшей кустами диких вишен, покрытых, словно снегом, цветками, услыхал он нежные, певучие женские голоса. Остановился король и прислушался. Голоса раздавались у высокого бука. Раздвинул король осторожно ветви вишен и увидал под буком трех прекрасных урм. Они сидели на изумрудной траве, плели венки из душистых фиалок и о чем-то разговаривали. Король был всего в пяти шагах от урм и слыхал каждое слово.
– Сестрицы, – сказала одна из урм, – вы знаете, что сегодня охотится в горах король. Все грустит он, что нет у него наследника, и не знает, бедный, что через год ждет его великая радость: родится у него сын.
Вздрогнул король, сильно забилось у него от радости сердце, и он стал еще внимательнее слушать, боялся пропустить хоть единое слово.
– Да, родится у него сын, – сказала другая урма, – и будет он прекрасен, как ясный месяц, будет умен и счастлив. Много радостей доставит он отцу с матерью.
– Наследует он королевство после смерти отца, – добавила первая урма, – и не будет правителя более мудрого, более счастливого и более могучего в свете, чем он. По всему миру распространится слава о нем.
Не помнил себя король от радости, услыхав все это. Но радоваться еще было рано: ведь радость так скоро сменяет печаль. Третья урма, злая, не проронила еще ни слова. Заговорила и она:
– Все, что сказали вы, сестрицы, очень хорошо. Только беда-то в том, что королевич проживет недолго. Как исполнится ему восемнадцать лет, так будет он в самый день его рождения убит молнией, и горе тому, кто попытается спасти его. Да разве сможет его спасти кто-нибудь? Однако пойдемте скорее в горы. Урмы ждут нас водить хороводы.
Не успел король опомниться от грозных слов злой урмы, как встали урмы, взялись за руки и исчезли, словно растаяли в воздухе, как тает легкий туман на поляне под лучами утреннего солнца.
Долго стоял король и думал о том, что слышал. Наконец решил:
– Ничего не буду рассказывать королеве о том, что грозит нашему сыну, когда исполнится ему восемнадцать лет. Девятнадцать лет – срок большой, и я придумаю, как спасти от гибели сына. Сам погибну, а его спасу. Злая урма сказала: «Разве сможет его спасти кто-нибудь?». Может быть, и сможет. Есть еще надежда! Ведь только один день будет грозить ему смертельная опасность, а пройдет этот день благополучно, и заживет мой сын счастливо.
Успокоился король. Радостный, счастливый вернулся он к своим приближенным. На охоту дальше он не поехал, а поспешил вернуться скорее к себе во дворец, чтобы сообщить жене радостную весть. Дивились приближенные короля, видя его таким радостным, – ведь обыкновенно бывал он задумчив, печален, а теперь так и сиял. Не могли понять приближенные, что это случилось с королем, и шептались между собой: