Старая служанка поспешно встала, притянув к себе мальчишку и усадив его к себе на колени. Он сопротивлялся, видно, считая себя слишком взрослым для такого обращения, но она была намного сильнее. Она зажала ему уши обеими руками, чтобы он не услышал нас. Мальчик еще немного повертелся, но потом смирился, как козы, когда понимают, что им не убежать от нас и что мы удерживаем их ради их же блага. Он уселся смирно, но она не ослабляла хватку.
– Думаешь, есть и другие демоны, которые придут с моим сыном? – спросила мать Ло-Мелхиина.
– Я это точно знаю, – ответила я, хотя до этого самого момента не знала, да и теперь не смогла бы ответить, откуда мне это известно.
Ло-Мелхиин никогда напрямую не говорил мне, что у него есть сородичи, но он намекал на это. Он говорил, что найдет способ заполучить мою сестру, и я знала, что он не станет делать этого сам, будучи связанным людскими законами. Но все же он был уверен, что сумеет это сделать, если захочет причинить мне страдания, и я знала, что должны быть другие демоны, которых он может призвать на помощь. Возможно, они не так сильны, как он сам, – может быть, потому, что живут в пустыне, – но я чуяла кожей, что они сильнее моего отца, и моих братьев, и всех тех, кто собирался сражаться вместе с ними.
– Я не хочу, чтобы мой сын погиб, – сказала мать Ло-Мелхиина. – Он хороший человек.
– Он был хорошим когда-то, – поправила я. – Но демон так долго жил внутри него и совершал такие ужасные поступки его руками! Неужели вы думаете, что он все еще хороший человек? Неужели вы думаете, что, если он освободится от демона, его сердце снова станет прежним?
Порой мужчины, обезумев от жары, начинали бить своих детей, будто коз и овец. Мой отец никогда не терпел подобного поведения в своих шатрах, потому что эти дети иногда вырастали такими же жестокими. Я боялась, что Ло-Мелхиин, настоящий Ло-Мелхиин, так долго был заключен внутри чудовища, что и сам останется чудовищем, даже если изгнать демона прочь. У нас уже был демон вместо короля, и мне не хотелось заменять его новым. Но все же я видела тот темный уголок в его душе и знала, что его не стоит бояться. Возможно, надежды матери Ло-Мелхиина были не столь уж отчаянными, но мне нужно было знать наверняка.
На руке матери Ло-Мелхиина была повязка из пурпурной ткани. Я разглядела ее теперь, когда она протянула ко мне руки. Лицо ее было освещено лампой, горевшей внутри шатра, а парик из львиных грив обрамлял его своим золотистым сиянием.
– Я буду молиться, – сказала она. – Не божествам своей семьи, как раньше. Они далеко от меня, в синей пустыне, и, вероятно, слишком заняты ее делами, чтобы услышать меня. Я буду молиться божеству, которое сидит передо мной и замужем за моим сыном.
Я не удивилась, что она знает об этом. Похоже, моя сестра на славу потрудилась, рассказывая о моем божестве всем, кто готов был слушать, как она и обещала тот день, когда Ло-Мелхиин взял меня в жены.
– Госпожа матушка, – сказала я. – Я не могу вести войну.
– Дочь души моей, – отвечала она. – Ты вела войну с тех самых пор, как решила занять место своей сестры. Продолжай бороться и сейчас, и посмотрим, кто победит – демоны или боги.
Я вышла из шатра к своей сестре. Я не стала спрашивать, слышала ли она, о чем мы говорили. Мне было все равно. Я взглянула ей в глаза и увидела в них надежду – надежду на то, что прольется кровь и все разрешится так, как она задумала. Я же не было готова принять гибель других столь же легко, как свою. Я не понимала, как вышло, что мы так сильно изменились со дня расставания, но понимала, что это я заставила ее измениться.
Мы пошли назад к шатру, где жили наши матери. Там стоял таз с водой. Я остановилась, удивленная этим, и сестра засмеялась. Смех ее был точно таким же, как прежде.
– Сестра моя, – сказала она, – я ведь выхожу сегодня замуж.
Пришли наши матери, и мы стали мыться вместе. Это было не так легко, как в купальне касра, но зато привычно. Мы делили таз с водой и мыло, сделанное из пепла и овечьего жира. Мы смывали пену со своей кожи. Моя мать пела нам песни – старые, а не те, что они сочинили для меня. А когда горячий воздух пустыни высушил наши тела, мы принялись одеваться.
Сестра, как и обещала, не стала брать у меня шпильки, чтобы заколоть свои волосы. Они свисали до талии – черные, прямые и ничем не скованные. Мы закрыли их покрывалом, закрепив его костяными заколками, которые были на ней накануне. Ее дишдаша была желтой, как и в моем видении. Приглядевшись, я бы увидела на ней пятно крови. Но я не стала приглядываться. На ногах у моей сестры не было обуви, так что я тоже скинула туфли. Все равно они не годились для танцев на песке.
На мне было синее платье – простое, насколько возможно. Его принесла служанка, но я отослала ее назад к матери Ло-Мелхиина, сказав, что мне достаточно помощи сестры и наших матерей. Я тоже не стала заплетать волосы, распустив их, как сестра. Носить распущенные волосы под покрывалом замужней женщине было неприлично, но если кто-то из мужчин осудит меня, достаточно будет напомнить, против кого он собрался воевать.
Пока мы одевались, а моя мать пела, у меня из головы не шли слова матери Ло-Мелхиина, тяжким грузом легшие на мое сердце. Она была так уверена, что он хороший человек. Я тоже видела проблески хорошего в нем – по крайней мере, так мне казалось, – но я сомневалась, что этого хватит, чтобы воскресить его. Если мой отец и его союзники преуспеют, король умрет, и некому будет занять его место. Случится именно то, чего боялся Сокат Ясноокий, – мертвый король и кучка жадных купцов и вельмож, сражающихся за его место. Борьба будет идти до тех пор, пока не состарятся дети, что нынче пасут стада. Если, конечно, они сами не погибнут в этой борьбе.
Платье мое было очень простым, хоть его и сшили во дворце: мне не хотелось затмить сестру в день ее свадьбы. Если бы только я могла придумать решение столь же простое, как это платье, было бы лучше для всех. Но мой разум был слишком полон беспокойства, чтобы думать. Закрыв глаза в попытке сосредоточиться, я увидела кровь моего отца на руках Ло-Мелхиина и осиротевших детей своих братьев. Вокруг было слишком много людей, слишком много шума. Я ощущала внутри себя медное пламя, но не могла направить его. Если я пыталась спрясть из него нить, оно расплеталось. Если я пыталась ткать, оно путалось.
Мать подвела мне глаза сурьмой, и сестре тоже. Нужно было сохранять терпение. Нужно лишь пережить свадьбу, пир и танцы, а потом, когда все стихнет, я попытаюсь найти путь для своего медного пламени. Если от этого я заболею, рядом не будет Ло-Мелхиина, который смог бы излечить меня, но с этим ничего не поделаешь. Похоже, мне придется принять немало сложных решений, но пока еще не настал их час.
Мать подняла меня на ноги и медленно покрутила перед собой.
– Мои дочери снова вместе, – сказала она нам. – И я так этому рада.
Сестра улыбнулась, и счастье озарило ее глаза. Я попыталась ответить ей тем же, но у меня вышла только улыбка. Я поспешно накинула покрывало, скрыв свое лицо от всех сразу.
Глава 33
Я не помню, какие слова говорил жрец на свадьбе моей сестры. Впрочем, наверняка он говорил недолго, потому что время близилось к закату, когда сестра предстала перед ним, а он не мог никого женить в темноте. Такие обряды положено совершать при свете солнца.
Бледный человек был одет в тунику и шаровары на пустынный манер, но на нем был пояс из его родных земель, непохожий на те, что делали у нас. Мне показалось, что ему он идет. Плечи у него были шире, плечи, чем у моего отца и братьев. Он все еще выглядел очень бледным, но, стоя рядом с моей сестрой, уже не казался хрупким созданием, которое пустыня зажарит живьем и сотрет в порошок.
Когда все слова были сказаны и начали разливать мед, сестра поднесла чашу отцу и своей матери, а потом моей. Они отпили из нее, и сестра поднесла чашу мне и каждому из моих братьев. Она вылила немного на песок, в память о своем брате, которого унес потоп, когда мы были детьми, и еще немного – в дар божествам, хотя в этот миг она подмигнула мне, выдав истинное намерение своего священного жеста. Дальше чашу полагалось передать семье бледного человека, но здесь не было никого из его родных, так что сестра отнесла ее жрецу, который и выпил оставшийся мед до дна.
Тогда отец хлопнул в ладоши, и женщины принесли жареную козлятину, и корзины с инжиром, финиками, и хлебом, и бочонки с медом. Взрослые притворялись, будто не замечают, что дети едят только сладкое, но когда младший из моих братьев потянулся за финиками, все засмеялись. Это был веселый праздник, но я не могла забыть, что вокруг меня сидит армия.
– Оставь свои тревожные мысли, сестра, – сказала моя сестра. В ее глазах плясали веселые огоньки, а лицо светилось радостью. – Вокруг стоят караульные. Мы узнаем, если Ло-Мелхиин двинется на нас сегодня.
Я не стала ей говорить, что не была в этом столь уверена. Она могла и не поверить мне, а даже если бы и поверила, то была бы не в силах помочь. Я вспомнила, что на мне покрывало и никто не сможет разглядеть выражение моего лица. Достаточно было сесть так, как положено сидеть счастливой девушке на свадьбе сестры. Я взглянула по другую сторону костра, где сидела мать Ло-Мелхиина. Если ей удавалось скрыть свое волнение, то сумею и я.
Принесли барабан и дудки, и мой отец встал, чтобы начать танец. Мои братья присоединились к нему и стали танцевать внутри круга, образованного сидящими гостями. Их шаги были выверены и знакомы мне – так танцевали в моей семье, принимая в нее нового родича. Я видела, как отец исполнял этот танец на свадьбе каждого из моих братьев и в честь рождения каждого из их детей. Когда они прошли полный круг, старший из моих братьев потянул за руку бледного человека, чтобы тот станцевал с ними. Его движения были несовершенными, но он старался, и мы все хлопали и подбадривали его со своих мест.
Когда они закончили танец, барабаны забили быстрее. На этот раз на ноги поднялись все мужчины, от самого седовласого старика до мальчика, едва научившегося ходить. Этот танец был проще – он не принадлежал какой-то одной семье, но был в ходу вдоль всего вади. Это был танец мужчин пустыни, которые достаточно сильны, чтобы жить под палящим солнцем. Я похолодела, наблюдая за ними, хоть и не перестала хлопать. Я знала, что многих ждет гибель, если они сразятся с Ло-Мелхиином.