Ханна с любопытством смотрела на старуху. Вот уже без малого шестнадцать лет как она торгует на базаре, а такой чудно́й старушонки ещё ни разу не видела. Ей даже немного жутко стало, когда старуха остановилась возле её корзин.
— Это вы Ханна, торговка овощами? — спросила старуха скрипучим голосом, всё время тряся головой.
— Да, — ответила жена сапожника. — Вам угодно что-нибудь купить?
— Увидим, увидим… — пробормотала себе под нос старуха. — Зелень поглядим, корешки посмотрим. Есть ли ещё у тебя то, что мне нужно…
Она нагнулась и стала шарить своими длинными коричневыми пальцами в корзине с пучками зелени, которые Ханна разложила так красиво и аккуратно. Возьмёт пучок, поднесёт к носу и обнюхивает со всех сторон, бросит, а за ним — другой, третий.
У Ханны прямо сердце разрывалось — до того ей тяжело было смотреть, как старуха обращается с её зеленью. Но она не могла сказать ей ни слова, ведь покупатель имеет право осматривать товар. Кроме того, она всё больше и больше боялась этой старухи.
Переворошив всю зелень, старуха выпрямилась и проворчала:
— Плохой товар!.. Плохая зелень!.. Ничего нет из того, что мне нужно. Пятьдесят лет назад было куда лучше!.. Плохой товар! Плохой товар!
Эти слова рассердили маленького Якоба.
— Эй, ты, бессовестная старуха! — крикнул он. — Перенюхала всю зелень своим длинным носом, перемяла корешки корявыми пальцами, так что теперь их никто не купит, и ещё ругаешься, что плохой товар. У нас сам герцогский повар покупает!
Старуха искоса поглядела на мальчика и сказала хриплым голосом:
— Тебе не нравится мой нос, мой прекрасный длинный нос? И у тебя такой же будет, до самого подбородка.
Она подкатилась к другой корзине, с капустой, вынула из неё несколько чудесных белых кочанов и так сдавила их, что они жалобно затрещали. Потом она кое-как побросала кочаны обратно в корзину и снова проговорила:
— Плохой товар!.. Плохая капуста!..
— Да не тряси ты так противно головой! — закричал Якоб. — У тебя шея не толще кочерыжки, — того и гляди, обломится, и твоя голова упадёт в нашу корзину. Кто у нас тогда что-нибудь купит?
— Так у меня, по-твоему, слишком тонкая шея? — сказала старуха, всё так же усмехаясь. — Ну а ты будешь совсем без шеи. Голова у тебя будет торчать прямо из плеч, — по крайней мере, не свалится с тела.
— Не говорите мальчику таких глупостей! — сказала наконец Ханна, не на шутку рассердившись. — Если вы хотите что-нибудь купить, так покупайте скорей. Вы у меня разгоните всех покупателей.
Старуха сердито поглядела на Ханну.
— Хорошо, хорошо, — проворчала она. — Пусть будет по-твоему. Я возьму у тебя эти шесть кочанов капусты. Но только у меня в руках костыль, и я не могу сама ничего нести. Пусть твой сын донесёт мне покупку до дому. Я его хорошо награжу за это.
Якобу очень не хотелось идти, и мальчик даже заплакал: он боялся этой страшной старухи. Но мать строго приказала ему слушаться: ей казалось грешно заставлять старую, слабую женщину нести такую тяжесть. Вытирая слёзы, Якоб положил капусту в корзину и пошёл следом за старухой.
Она брела не очень-то скоро, и прошёл почти час, пока они добрались до какой-то улицы на окраине города и остановились перед маленьким полуразвалившимся домиком. Старуха вынула из кармана заржавленный крючок, ловко сунула его в замочную скважину, и вдруг дверь с шумом распахнулась. Якоб вошёл и застыл на месте от удивления: потолки и стены в доме были мраморные, кресла, стулья и столы — из чёрного дерева, украшенного золотом и драгоценными камнями, а пол был стеклянный и до того гладкий, что Якоб несколько раз поскользнулся и упал.
Старуха приложила к губам маленький серебряный свисток и как-то по-особенному, раскатисто свистнула, так, что свисток затрещал на весь дом. И сейчас же по лестнице быстро побежали вниз морские свинки — совершенно необыкновенные морские свинки, которые ходили на двух лапках, вместо башмаков у них были ореховые скорлупки, и одеты эти свинки были совсем как люди, даже шляп не забыли захватить.
— Куда вы девали мои туфли, негодницы? — закричала старуха и так ударила свинок палкой, что они с визгом подскочили. — Долго ли я ещё буду здесь стоять?..
Свинки побежали вверх по лестнице, принесли две скорлупки кокосового ореха на кожаной подкладке и ловко надели их старухе на ноги. Старуха сразу перестала хромать. Она отшвырнула свою палку и быстро заскользила по стеклянному полу, таща за собой маленького Якоба. Ему было даже трудно поспевать за ней, до того проворно она двигалась в своих кокосовых скорлупках.
Наконец старуха остановилась в какой-то комнате, где было много всякой посуды. Это, видимо, была кухня, хотя полы в ней были устланы коврами, а на диванах лежали вышитые подушки, как в каком-нибудь дворце.
— Садись, сынок, — ласково сказала старуха и усадила Якоба на диван, пододвинув к дивану стол, чтобы Якоб не мог никуда уйти со своего места. — Отдохни хорошенько, ты, наверное, устал. Ведь человеческие головы — нелёгкая ноша.
— Да что вы такое говорите?! — закричал Якоб. — Устать-то я и вправду устал, но я нёс не головы, а кочаны капусты. Вы купили их у моей матери.
— Это ты неверно говоришь, — сказала старуха и засмеялась.
И, раскрыв корзину, она вытащила из неё за волосы человеческую голову.
Якоб чуть не упал — до того испугался. Он сейчас же подумал о своей матери. Ведь если кто-нибудь узнает про эти головы, на неё мигом донесут, и ей придётся плохо.
— Нужно тебя ещё наградить за то, что ты такой послушный, — продолжала старуха. — Потерпи немного: я сварю тебе такой суп, что ты его до смерти вспоминать будешь.
Она снова свистнула в свой свисток, и на кухню примчались морские свинки, одетые как люди: в передниках, с поварёшками и кухонными ножами за поясом. За ними прибежали белки — много белок, тоже на двух лапках; они носили широкие шаровары и зелёные бархатные шапочки. Это, видно, были поварята. Они быстро-быстро карабкались по стенам и приносили к плите миски и сковородки, яйца, масло, коренья и муку. А у плиты суетилась, катаясь взад и вперёд на своих кокосовых скорлупках, сама старуха: ей, видно, очень хотелось сварить для Якоба что-нибудь хорошее. Огонь под плитой разгорался всё сильнее, на сковородках что-то шипело и дымилось, по комнате разносился приятный, вкусный запах. Старуха металась туда-сюда и постоянно совала в горшок с супом свой длинный нос, чтобы посмотреть, не готово ли кушанье.
Наконец в горшке что-то заклокотало и забулькало, из него повалил пар, и на огонь полилась густая пена. Тогда старуха сняла горшок с плиты, отлила из него супу в серебряную миску и поставила её перед Якобом.
— Кушай, сынок, — сказала она. — Поешь этого супу и будешь такой же красивый, как я. И поваром хорошим сделаешься — надо же тебе знать какое-нибудь ремесло. Только волшебной травки ты никогда не найдёшь.
Якоб не очень хорошо понимал, что это старуха бормочет себе под нос, да и не слушал её — больше был занят супом. Мать часто стряпала для него всякие вкусные вещи, но ничего лучше этого супа ему ещё не приходилось пробовать. От него так хорошо пахло зеленью и кореньями, он был одновременно и сладкий, и кисловатый, и к тому же очень крепкий.
Когда Якоб почти что доел суп, свинки зажгли на маленькой жаровне какое-то курение с приятным запахом, и по всей комнате поплыли облака голубоватого дыма. Он становился всё гуще и гуще, всё плотней и плотней окутывал мальчика, так что у Якоба наконец закружилась голова. Напрасно говорил он себе, что ему пора возвращаться к матери, напрасно пытался встать на ноги. Стоило ему приподняться, как он снова падал на диван — до того ему вдруг захотелось спать. Не прошло и пяти минут, как он и вправду заснул на диване, в кухне безобразной старухи.
И увидел Якоб удивительный сон. Ему приснилось, будто старуха завернула его в беличью шкурку. Он научился прыгать и скакать, как белка, и подружился с другими белками и свинками. Все они были очень хорошие.
И стал Якоб, как они, прислуживать старухе. Сначала ему пришлось быть чистильщиком обуви. Он должен был смазывать маслом кокосовые скорлупки, которые старуха носила на ногах, и так натирать их тряпочкой, чтобы они блестели. Дома Якобу часто приходилось чистить туфли и башмаки, так что дело быстро пошло у него на лад.
Примерно через год его перевели на другую, более трудную должность. Вместе с несколькими белками он вылавливал пылинки из солнечного луча и просеивал их сквозь самое мелкое сито, а потом из них пекли для старухи хлеб. У неё во рту не осталось ни одного зуба. Потому-то ей и приходилось есть булки из солнечных пылинок, мягче которых, как все знают, нет ничего на свете.
Ещё через год Якобу было поручено добывать старухе воду для питья. Вы думаете, у неё был вырыт во дворе колодец или поставлено ведро, чтобы собирать в него дождевую воду? Нет, простой воды старуха и в рот не брала. Якоб с белками собирали в ореховые скорлупки росу с цветков, и старуха только её и пила. А пила она очень много, так что работы у водоносов было по горло.
Прошёл ещё год, и Якоб перешёл служить в комнаты — чистить полы. Это тоже оказалось не очень-то лёгким делом: полы-то ведь были стеклянные — на них дохнёшь, и то видно. Яков чистил их щётками и натирал суконкой, которую навёртывал себе на ноги.
На пятый год Якоб стал работать на кухне. Это была работа почётная, к которой допускали с разбором, после долгого испытания. Яков прошёл все должности, от поварёнка до старшего пирожного мастера, и стал таким опытным и искусным поваром, что даже сам на себя удивлялся. Чего только он не выучился стряпать! Самые трудные кушанья — пирожные двухсот сортов, супы изо всех трав и кореньев, какие есть на свете, — всё он умел приготовить быстро и вкусно.
Так Якоб прожил у старухи лет семь. И вот однажды она надела на ноги свои ореховые скорлупки, взяла костыль и корзину, чтобы идти в город, и приказала Якобу ощипать курицу, начинить её зеленью и хорошенько подрумянить. Якоб сейчас же принялся за работу. Он свернул птице голову, ошпарил её кипятком, ловко ощипал с неё перья, выскоблил кожу, так что она стала нежная и блестящая, и вынул внутренности. Потом ему понадобились травы, чтобы начинить ими курицу. Он пошёл в кладовую, где у старухи хранилась всякая зелень, и принялся отбирать то, что ему было нужно. И вдруг он увидел в стене кладовой маленький шкафчик, которого раньше никогда не замечал. Дверца шкафчика была приоткрыта. Якоб с любопытством заглянул в него и увидел какие-то маленькие корзиночки. Он открыл одну из них. В ней лежали диковинные травы, какие ему ещё никогда не попадались. Стебли у них были зеленоватые, и на каждом стебельке был ярко-красный цветок с жёлтым ободком. Якоб поднёс один цветок к носу и вдруг почувствовал знакомый запах — такой же, как у супа, которым старуха накормила его, когда он к ней пришёл. Запах был до того сильный, что Якоб громко чихнул несколько раз — и проснулся. Он с удивлением осмотрелся и увидел, что лежит на том же диване, в кухне старухи.