«Посмотрел бы я на ваши рожи, если бы вы сейчас появились в цирке!»
Потом я произнес условную фразу для рыжих:
«Прошу двух человек...»
В этот момент они и появились. Директор и художественный руководитель. То ли с неба упали, то ли из-под земли выскочили... не знаю. Они плюхнулись на арену в самом обалдевшем и затрапезном виде: директор цирка — в полосатой пижаме, а худрук — в спортивном костюме. Оба были навеселе, с картами в руках и, как видно, перенеслись в цирк в тот момент, когда худрук оставил директора без трех взяток на девятерной — такие у них были лица. За кулисами весь цирковой персонал подавился от хохота, оркестр что-то наяривал, пока не раздался голос директорской супруги:
«Так вот какое у тебя совещание!»
И они побежали от нее за кулисы и сорвали гром аплодисментов. А я за кулисы идти побоялся, раскланялся и ушел как пришел — через главный вход. Так что подобные фокусы случались и раньше.
— Вот видите,— кротко сказал Виталик.— Я, кажется, создал для вас творческую обстановку. Попробуйте повторить.
— Какая следующая станция? — спросил фокусник.
— Жмеринка,—ответил Илья Спиридонович.— Через пол-часа.
— Ну что ж... хотите научное повторение эксперимента? Сейчас наш вагон очутится в Жмеринке!
Ровно в полночь из здания вокзала в Жмеринке вышел дежурный милиционер и увидел на первом пути одинокий вагон с табличкой «Черноморец» и занавесками с изображением одесского оперного театра. Из вагона выпрыгнул человек с ромбиком на пиджаке, громко но слогам прочитал вывеску на фасаде вокзала: «Жме-рин-ка!» —выпучил глаза и закричал вглубь вагона:
— Вы научились управлять гравитационными волнами! Я докажу вам свои старые вычисления... сильнейшим волевым напряжением можно создать вокруг себя изолированное гравитационное поле и этим полем управлять. Совершеннейшая дурость!
За ним из вагона появился человек в сером костюме и самодовольно произнес:
— Подумаешь, я и без всяких вычислений могу этот вагон на Луну забросить!
Затем вышел проводник с фонарем и стал по стойке «смирно» перед этими двумя. В окна выглядывали нервные пассажиры. Они кричали:
— Он нас опять отсоединил! Где наш поезд?
Из здания вокзала выбежал перепуганный дежурный по отправлению. Селектор просипел:
— Откуда на первом пути вагой?! Через три минуты московский скорый!
Милиционер все понял. То есть, он не понял, откуда здесь взялся тринадцатый вагон «Черноморца», когда сам «Черноморец» придет в Жмеринку через полчаса,— но он понял, что вагона здесь не должно быть. Он засвистел и побежал к вагону.
— Это ты здесь вагон поставил?! — кричал дежурный на Илью Спиридоновича.
Илья Спиридонович испугался за себя, но еще больше за фокусника и ответил:
— Не могу знать!
— Стрелочник! — вопил селектор.— Где стрелочник?! Дядя Вася, дай маневровый на первый путь!
Илья Спиридонович дернул фокусника за рукав и прошептал:
— Товарищ, дорогой, уберите вагон на запасной путь... во-он туда.
— А ты что, сам не можешь? — обернулся фокусник.
— Я? Нет...— опешил Илья Спиридонович.
— Виноват,— сказал фокусник, отвлекаясь от беседы с Виталиком.— Мы тут, кажется, нарушили расписание.
И вагон очутился на запасном пути.
Когда их вели в привокзальное отделение милиции, Виталик поправлял фокуснику галстук, а тот — Виталику поплавок, и оба ласково произносили приятные на слух слова: «плотность потока», «гравитационная волна» и «очень приятно было познакомиться». За ними валили свидетели пассажиры. Татьяна объясняла милиционеру, что все это недоразумение, фокусы.
— Так вы говорите, что и на Луну смогли бы слетать? — спрашивал Виталик.— А на Марс?
— Марс не Марс, а в Киев, пожалуй,— отвечал фокусник.— А то всю ночь еще трястись.
— О чем они? — удивился лейтенант в отделении милиции.— Пьяные?
— Трезвые,— ответил постовой.— На них показывают, что они отцепили вагон от «Черноморца».
— Но ведь «Черноморец» еще не прибыл! — удивился лейтенант.
Татьяна хотела что-то объяснить, но Виталик ее перебил:
— Таня, ты еще ничего не знаешь! Мы еще сами ничего не знаем. Мы срочно переносимся в Киев. Ты поезжай, а утром мы тебя на вокзале встретим.
Виталик застыл на мгновенье. И вдруг он исчез. Не стало его.
— Что тут происходит? — спросил лейтенант.
Фокусник застыл на мгновенье. Потом он тоже исчез. Испарился.
— Куда те двое подевались? — спросил лейтенант.
— Не обращайте внимания,— ответила Татьяна.— Они, кажется, открыли телепортацию... или как там ее...
И снова Илья Спиридонович стоит на перроне в Жмеринке и думает, думает...
— Это общий вагон? — прерывает его думы старуха с узлами.
— Это, это,— отвечает Илья Спиридонович.
— До Фастова к сыну доеду? — спрашивает старуха.
— Доедешь, доедешь.
Старуха входит в вагон и в испуге шарахается назад:
— Какой же это общий?!
— Общий, общий,— успокаивает Илья Спиридонович, ведет старуху в отдельное купе и усаживает на мягкий диван.
Потом он опять выходит па перрон и думает, думает и не знает, верить тому, что он видел, или все ему почудилось? Ну не может человек силой одной лишь мысли перелетать из Жмеринки в Киев или на Марс. Или расцеплять железнодорожные вагоны — представить невозможно, что эту железную махину из тринадцати вагонов с локомотивом, проплывающую вдоль перрона, можно мысленно разорвать...
— Где уж нам,— шепчет Илья Спиридонович и прыгает на подножку своего общего вагона.
Это самый настоящий общий вагон — таким он подается на посадку, но за минуту до отхода превращается в спальный. Вместо твердых полок появляются диваны, исчезают боковые пары, а купе от коридора отделяют зеркальные бесшумные двери. Пассажиры спят на выглаженных простынях, а не клюют носом всю ночь напролет в тесноте и обиде. После первого испуга они всегда бывают приятно удивлены — Илья Спиридонович любит делать такие сюрпризы, но боится ревизоров и начальника поезда.
Закрыв наружную дверь, Илья Спиридонович входит в свой общий-мягкий вагон и начинает готовить старухе чай.
— Опять лимонов не завезли,— сердится он. Потом закрывает глаза, поднимает руку и делает в воздухе вращательное движение — будто выкручивает лампочку. Наконец он достает оттуда лимон. Откуда — он и сам не знает.
Он кладет ломтик лимона в чай и несет старухе.
— А сколько стоит чай? — пугается старуха.
— Бесплатно,— сердится Илья Спиридонович.
— А меня отсюда не выгонят? —опять пугается старуха.
- Чего ты, бабка, всего боишься? — говорит Илья Спиридонович.— Езжай себе. Сейчас все вагоны такие.
Он возвращается в служебное купе, глядит в окно и думает, думает... вот бы на Марс слетать!
— Где уж нам,—вздыхает Илья Спиридонович.
БЕЗУМНЫЙ КОРОЛЬ
Я разрешаю «Шахматному журналу» опубликовать эти записи только после моей смерти.
Я запрещаю сопровождать первую публикацию предисловием, послесловием или комментарием редакции, а также вносить в рукопись какие бы то ни было изменения. Я решил объяснить всему миру мотивы собственных поступков и не хочу быть неверно понятым из-за мании редактора правильно расставлять запятые.
Имя автора должно быть напечатано так: «Джеймс Стаунтон, …надцатый чемпион мира по шахматам».
Мой отец, великий изобретатель и ученый Стивен Стаунтон был глубоко верующим человеком — он верил в одушевленные машины.
Ему не нравился термин «робот». В этом тяжелом слове чудилось лязганье металла, и хотя оно неплохо обозначало электронные самодвижущиеся механизмы с приличным словарным запасом, все же мой отец имел в виду нечто другое.
— Когда человечество изобретет настоящую одушевленную машину… — любил говорить он и принимался перечислять многочисленные блага, которые могут последовать с появлением на Земле искусственного разума.
Ему нужен был искусственный разум, не меньше.
Кстати, отец немного скромничал. Под словами «человечество изобретет» следовало понимать, что искусственный разум создаст именно он, Стивен Стаунтон. Этот неистовый человек после смерти жены (и моей матери) потерял всякий интерес к жизни и занялся работой. Ему никто не мешал — в нашем сонном городке, как пуп торчавшим в географическом центре страны, можно было делать что хочешь: до одури работать, изобретать или бездельничать — главное, не нарушать тишины.
Свою мать я совсем не помню. Отец рассказывал, что у нее была разлажена нервная система, и даже приветствие, произнесенное «не тем тоном», вызывало у нее приступ истерики. Она всегда хотела больше, чем у нее было, и не кончила в сумасшедшем доме только потому, что скончалась до того.
Трудно было определить, что делал мой отец, но он, несомненно, что-то делал. Однажды его даже пригласили сотрудничать в какую-то неприметную частную фирму для выполнения секретного государственного заказа. Отец подкинул им несколько сумасшедших идей и мог бы еще долго продолжать свою работу за казенный счет, но вскоре разругался там с какими-то имевшими влияние людишками. Конечно, теперь я понимаю, что именно хотел создать мой отец; им же нужно было совсем другое.
Наш гараж, в котором давно уже не было автомобиля, превратился в научную лабораторию с пузатыми зелеными аквариумами, где варились и клокотали разные насыщенные бульоны. Запах там был, как в морге. Отец вечно что-то солил, перемешивал и пропускал сквозь аквариумы электрические разряды. От этих молний в гараже все трещало и вздрагивало, а на стенках аквариумов появлялись загадочные капли — они всплывали, погружались, сталкивались и соединялись между собой в причудливые виноградные гроздья. В детстве я часами завороженно наблюдал за этими разноцветными пузырями и забывал уходить в школу.
Наши соседи оказались на редкость добрыми людьми и не совали нос в чужие дела, даже когда взрывом снесло крышу с нашего гаража. Мы их не интересовали, они сами там что-то кипятили.