Семейка наконец переехала, а на следующий день должен был явиться бульдозер.
Друзья всю ночь готовили Дом к эвакуации, сам он не мог пошевелиться.
Ему снились кошмары, он вздрагивал, просыпался. Наверху пронеслись слухи, что Дом помирает. Откуда только взялись древние лачужки и землянки, бродят вокруг, шушукаются, шарахаются от нового фуникулера. У шашлычной присели кривые бараки и хромые сараи, просят милостыню у проходящей мимо казармы. Дом изумляется, думает — что за бред? — силится встать во весь рост, крикнуть во весь голос, но только хрипит и хлопает форточкой.
Но тут на Люксембургском бульваре появляются пьяные кабаки и трактиры, грязные притоны и ночлежки, игорные дома и веселые заведения. Перед Домом пляшут какие-то деревянные остроконечные заборы, он силится убежать от них, но сомнения начинают терзать его — а не плюнуть ли на все, не уйти ли с веселой гоп-компанией? — как вдруг он слышит голос профессора и просыпается.
— Пора, голубчик, — говорит Особняк. — В Суздале все подготовлено, вас ждут не дождутся хорошие люди.
И Дом наконец понимает, что Суздаль, конечно, очень хороший город, но ведь тогда погибнет его девственная мечта о жемчужине у моря!
— Нет, профессор, я остаюсь, — сказал Дом.
Он решил рискнуть в последний раз.
Все утро бульдозер рычал, корежил мостовую и тщетно пытался снести ветхий флигель. Зрелище не уступало прошлогоднему пожару.
Когда бульдозер выдохся, его заменил подъемный кран. Он раскачал на канате трехсоткилограммовую болванку и запустил ее, целясь в окна. Болванка срикошетила, обрушилась на шашлычную и разнесла ее вдребезги — к счастью, никто не пострадал, кроме буфетчицы, у которой погибли под развалинами три ящика с левой водкой. Ошарашенного водителя сняли с подъемного крана и препроводили на алкогольную экспертизу. Ко всеобщему удивлению, он оказался трезвым, но шашлычной от этого легче не стало.
Что делать?
Кто-то предложил взорвать дом динамитом; сами решить не решились, позвонили в Киев. Там страшно удивились — кому это в голову взбрело?!
Черт с ним, пусть стоит, что за дебаты вокруг какого-то флигеля! Пускай стоит, может быть, это в далеком прошлом архитектурный памятник.
И Дом стоял месяц, второй, третий и угрюмо ждал. Сухов и Короткевич боялись к нему подходить и даже помирились на этой почве. Иногда Мирзахмедский приводил на смотрины остро нуждающихся в жилье граждан, они разглядывали внутреннее состояние дома и уходили невеселые.
Их можно было понять: развалины шашлычной, таинственные события, дурная слава.
Роковой дом.
Но вот однажды.
Когда пришла весна.
Пришел в жилуправление.
Один из главных героев этой длинной истории.
Молодой человек двадцати трех лет.
Виктор Сергеевич Андрианов.
И предъявил разрешение горсовета на вселение в таинственный дом.
— А вы кто такой будете? — подозрительно спросил Мирзахмедский.
— М-маляр я, — неуверенно ответил Виктор Сергеевич.
— Маляр?! — обрадовался Мирзахмедский и повел показывать квартиру. — Сносить не будем, живи вечно! Странный дом, но к нему надо по-человечески подойти… Жаль, маляров не хватает.
Дом угрюмо молчал. Он давно не верил словам. Он разглядывал нового жильца и думал: шугануть его прямо сейчас или подождать, пока уйдет Мирзахмедский?
— Романтический такой флигелек… — раздумывал вслух Виктор Сергеевич. — Всегда хотел иметь свою комнату… а тут целая квартира.
— Главное не дом, а кто в доме живет, верно? — подбадривал Мирзахмедский. — Грузовик для переезда за счет жилуправления, грузчики… за мой счет.
И Виктор Сергеевич переехал в свой новый дом, но на трамвае.
Он ласково похлопал дом по дверному косяку и вошел. Он побродил по комнатам, повыглядывал в окна, покачал головой при виде разрушенного балкона. Потом он пошел в жилуправление, взял стремянку и принялся заделывать огромную трещину в стене.
— Тебя как зовут? — наконец сердито спросил Дом.
— Витька, — ответил Виктор Сергеевич. От испуга он чуть было не свалился со стремянки, хотя и ожидал чего-то подобного.
— Ладно, посмотрим, — пробурчал Дом.
Они зажили вдвоем, присматриваясь друг к другу. Дом много спал и восстанавливал здоровье; Витька или спал, или читал, или шлялся по улицам, подсчитывая, сколько живет в Отраде алебастровых львов.
— А почему «Витька», — однажды спросил Дом. — Почему не по имени-отчеству?
— С детства повелось, охотно отвечал Виктор Сергеевич. — Витька да Витька, вот потому и Витька.
— Ты где работаешь?
— Нигде.
— Это как?
— Пока нигде. Из института вытурили.
— А институт у тебя какой был?
— Художественный.
— Да ну! — с уважением воскликнул Дом. — А чего ж ты не рисуешь?
— Вдохновения нет.
— Ладно, посмотрим, — опять буркнул Дом.
Ночью он завел будильник и разбудил Виктора Сергеевича в семь утра.
— Что за черт, в такую рань! — удивился тот.
— Иди на чердак, взгляни на Ренуара.
— Настоящий? — шепотом спросил Виктор Сергеевич, спустившись с чердака.
— На толкучку не понесешь?
Витька обиделся, а Дом почувствовал, как внутри у него начала затягиваться огромная трещина.
— В общем так… — сказал Дом. — Ты неплохой богомаз, листал я твои альбомы. Осенью первым делом вернешься в институт…
— Не примут.
— А за что тебя вытурили?
— Да так… — отмахнулся Витька.
— Ясно. Лето впереди, напишешь пару картин на уровне мировых стандартов — сразу примут.
— Какие стандарты? — рассердился Виктор Сергеевич. — Денег нет на краски!
— Слушай, я для тебя все сделаю! — горячо зашептал Дом, и его волнение передалось Виктору Сергеевичу. — Ты неплохой парень… хороший, только дурной. Будешь учиться у лучших галактических художников, писать живыми красками объемные картины, увидишь такое, чего никто на Земле не видел… ты кто, дворничихин зять? Чего вы все ходите и на жизнь жалуетесь?
— Всю ночь Виктор Сергеевич не спал, курил. С восходом солнца он сел на обломки шашлычной и набросал портрет Дома. Дому портрет не понравился:
— Себя не узнаю. Зайди со стороны фуникулера.
— Давно не рисовал, — оправдывался Витька. — У тебя случайно нет такой кисти, чтобы сама…
— Нет, — вздохнул Дом, наращивая балкон. — Искусство дело темное.
Виктор Сергеевич тоже вздохнул и поплелся с мольбертом к фуникулеру.
В сентябре Виктор Сергеевич предъявил работы за зимнюю сессию, и его вернули в институт на курс ниже. Дом наврал ему — никаких художников он не знал, никаких живых красок в природе не существовало — рисовали везде одинаково: карандашом на бумаге, кистями на холстах. Виктор Сергеевич вскоре понял это, но не рассердился.
Приходил Мирзахмедский, разглядывал портреты Дома, уважительно называл Витьку Виктором Сергеевичем, поздравлял с Днем рождения, жаловался на сердце.
Заглянул как-то Сухов поговорить по душам, но Дом слегка чихнул, и Сухов сразу раскланялся.
Иногда в их жизни случались несчастья: повадилась к Витьке богема пить водку, лапать пальцами Ренуара и обо всем знать. Дом сразу вспомнил сынка-хулигана. Вскоре двое богемцев поскользнулись на лестнице, а на третьего упало что-то тяжелое.
В конце рассказа Виктор Сергеевич сильно загрустил. Кошки в саду мяукали, мешали ему спать. Не было у него ни друзей, ни… хороших знакомых.
Однажды Витька сказал Дому:
— Ты, старик, того… причепурись. Сегодня у нас будут гости.
— Кто? — поинтересовался Дом. — Если волосатые и бородатые — не пущу.
— Один гость будет. Без броды.
Дом понял и засуетился.
Пришла блондинка Витькиных лет.
— Знакомься, — сказал ей Виктор Сергеевич. — Мой Дом.
— Я Людмила, — представилась блондинка.
— Очень приятно, — ответил Дом.
Блондинка несказанно удивилась, а Виктор Сергеевич наплел ей что-то про спрятанный магнитофон.
Весь вечер они разглядывали Ренуара. Виктор Сергеевич очень стеснялся, наконец вышел на кухню и сказал Дому:
— Ты отвернись, что ли…
Дом отвернулся и стал смотреть на темное Черное море и на пустой пляж на его берегу.
ДЕД МОРОЗ
Начальник отдела дошкольных учреждений подошел к окну. За окном стояло морозное тридцатое декабря и показывало начальнику кукиш. На улице ни души - город Нефтесеверск добывал предновогоднюю нефть.
«Что же делать? - подумал начальник. - Платить из государственного кармана? В принципе, можно из государственного... хотя и беспринципно. Не платить... Значит, два детских сада будут жаловаться, и справедливо».
Начальник опять выглянул в окно. Под окном стоял старик с седой бородой и, состроив из ладони козырек, заглядывал в кабинет начальника.
Этому что надо?
Старик отошел от окна и направился за угол к входной двери отдела дошкольных учреждений.
«Если б с улицы набрать, - подумал начальник. - Вот таких бичей божьих... а ведь он ко мне!»
И верно: приоткрылась дверь, и в кабинет просунулась седая борода.
- Входите, входите! - засуетился начальник.
- У вас веника нету? - спросил старик.
- Входите, и так грязно!
Старик затопал ногами, потом снял шапку и принялся сбивать снег с пальто. Снег таял на полу, начальник раздумывал, как бы половчее уговорить старичка.
- Очень рад, - сказал начальник. - Вы-то мне и нужны! Давненько вас поджидаю.
Старичок заморгал от удивления.
- Видите ли...
- Все вижу. Почтенный возраст... старикам везде у нас почет. Курите, если курите.
Старик поспешно достал кисет и начал крутить козью ножку.
- Где работаете, на буровой? - продолжал начальник, раздувая ноздри от давно позабытого запаха махорки. - Внуки в детском саду устроены? Нет? А, внуков нет... Но мы все для вас сделаем... устроим, разберемся, откликнемся. Но и вы нам должны помочь. Вы уважаете теперешнюю молодежь?