«Я их лично поймаю и привлеку к уголовной ответственности! – думал Коробейников. – Я их научу искусство любить!»
Ехать домой, чтобы потом возвращаться, не хотелось. Он позвонил жене, а потом весь вечер бродил в треугольном брезентовом плаще вокруг скульптур и подозрительно разглядывал всякого, кто к ним приближался.
Какой-то молодой кандидат паук проходил мимо девицы, остановился, закурил и принялся ее разглядывать.
– Проходи, чего уставился? – сказал ему Коробейников. – Никогда не видел?
– Дед, что с тобой?! – весело изумился кандидат наук. – Ты откуда такой взялся? Из какой эпохи? Я тут стою, понимаешь, и облагораживаюсь искусством, как вдруг выползает какой-то динозавр и спрашивает, чего я тут стою.
«В самом деле, – смутился Коробейников. – Человек облагораживается, а я на него рычу».
– Вот вы, извиняюсь, ученый человек, да? – примирительно спросил Коробейников. – Тогда объясните мне про атомы. Они что, везде одинаковые?
– Обязательно.
– И в камне, и в живом теле? – уточнил Коробейников.
– Обязательно. А в чем дело?
– Выходит, камень может ожить? Вот, к примеру, эта статуя… вы не смейтесь… она может ожить?
– Ожить? – переспросил веселый кандидат наук. – Отчего же не может? Может. Были даже исторические прецеденты. Например, у скульптора Пигмалиона…
Коробейников затаил дыхание.
– …который проживал в Древней Греции, однажды ожила мраморная статуя по имени Галатея. Под воздействием любви… Знаете, есть такое сильное чувство. Факт. А статуя Командора у Пушкина?
– А что с ним случилось? – жадно спросил Коробейников.
– С кем?
– С Командором… С Пушкиным я знаю.
– Ожил Командор. От ревности. Тут все дело в биополе. Сильное чувство порождает сильное биополе, и тогда оживают даже камни. Или возьмем портрет Дориана Грея…
– Портреты, значит, тоже?! – восхитился Коробейников.
Кандидат наук задумался.
– Нет. Портреты оживать не могут. У них нет третьего измерения. Портреты – нет, а статуи – могут. Это не противоречит законам природы. Вроде давно доказано, что живое возникло из неживого. Более того, это не противоречит современному научному мироощущению.
– Значит, не противоречит? – обрадовался Коробейников.
– Не противоречит.
– Спасибо за консультацию!
Когда поздним вечером дождь наконец прекратился и отдыхающий народ со всего санатория потянулся в летний кинозал смотреть на разбушевавшегося Фантомаса, Коробейников прихватил одеяло, спустился на пляж и спрятался в лодочной будке. На него упало весло, перед ним в темноте плескалось Черное море, а сверху из санатория доносились отчаянные вопли Луи де Фюнеса. Под плеск волн и доносившиеся вопли он уснул.
Проснулся он, когда Фантомас кого-то душил.
Коробейников спросонья выглянул в окошко и тут же испуганно пригнулся. У лодки с отброшенным брезентом стояли три громадные тени, а женский голос читал по слогам статью из энциклопедии на «П»:
– «Пи-гма-ли-он из-ва-ял ста-ту-ю жен-щи-ны не-обыкно–вен-ной кра-со-ты и на-звал ее Га-ла-те-ей». А мой называл меня Машкой. Я, говорит, свою Машку слепил за три дня и за три тысячи.
Коробейников боялся дышать, это был не сон.
– Не плачь, Маша, – отвечал ей необыкновенный мужской бас. – Я твоего деятеля найду и прихлопну, как муху.
– Не надо тут никого хлопать, а надо отсюда удирать, – сказала третья тень в облегающем комбинезоне. – Надо отчаливать, пока не закончился фильм.
– Это точно, – вздохнул каменный шахтер. – Нет времени за ним бегать. Подадимся на Донбасс.
– Нет! Только в Таврию! – строго ответил женский голос. – Там понимают искусство.
– Как хочешь, дорогая, – испугался шахтер. – В Таврию так в Таврию. Я только хотел сказать, дорогая, что на Донбассе…
– Уже дорогая… – ревниво перебил парень-ядерщик.
– Потом разберемся, кто кому дорогая! – прикрикнул женский голос. – Взломайте склад, возьмите там сапоги и плащ, надоело голой ходить. В библиотеке прихватите энциклопедию на «Т». Но осторожно, завхоз где-то здесь крутится. А я найду весла и якорь. А кувшин утоплю… не тащить же его в Таврию.
– И молоток утопи, – сказал шахтер.
– И эту рухлядь тоже, – сказал парень.
Две громадные тени вышли за ворота лодочной станции и начали подниматься к санаторию. Коробейникова трясло: он представил, что будет, если ожившая Галатея войдет сейчас в будку за веслами.
Но женский силуэт с кувшином направился не к будке, а к морю. Это спасло завхоза. Галатея на берегу размахнулась и швырнула кувшин за волнорез, а Коробейников выбрался из будки и побежал в санаторий.
В санатории выли собаки от страха перед ожившими статуями. Коробейников мчался к летнему кинотеатру, ничего не соображая. Фантомас бушевал из последних сил. Материальный склад был уже взломан – Коробейников чувствовал это всеми фибрами своей завхозной души. Сейчас скульптуры лезли в библиотеку…
Где этот заслуженный деятель? Он один сможет остановить свою Галатею!
Народ уже выходил из кинотеатра. Там все закончилось благополучно – Фантомаса опять не поймали.
– Старика в берете не видел? С хвостиком? – спросил Коробейников у Бори, не пропускавшего ни одного фильма.
– А вон идет со старухой.
Заслуженный деятель искусств выходил из кинотеатра с молодой дамой и, что называется, вешал ей на уши лапшу.
Она глядела ему в рот, а он рассказывал, как много у него врагов и соперников в творческом плане. Не дают работать. Ломают статуи. Им бы только заказ урвать. Везде завистники, под каждым кустом. В прошлом году, например, ему заказали скромный поясной бюст начальника книготорга. Надо было сразу лепить! Но пока завез глину, то-се… ни книг, ни торга, ни начальника. Заслуженный работник, кто бы мог подумать…
– Она ожила! – вскричал Коробейников, налетая на заслуженного деятеля и размахивая руками. – Быстрей! На пляж! Ваша Галатея ожила!
Заслуженный деятель внимательно оглядел Коробейникова, постучал пальцем по своему лбу и повернулся к даме.
Коробейников схватил его за куртку:
– Они собрались плыть в Таврию!
– Чего ты кричишь? – тихо сказал заслуженный деятель, вырываясь и оглядываясь. – Я завтра уезжаю в Брюссель на симпозиум, пусть себе оживает. Пусть что хочет, то и делает. Пусть ее вдребезги разобьют. Я работу сделал. Что я вам – нанялся ее сторожить?
Он отбросил руку Коробейникова, забыл про свою даму и пошел по аллее, громко бормоча:
– Галатея… Таврия… Химволокно… Я говорил на худсовете – преждевременно! Народ не поймет! Нет… голую бабу им подавай!
С этого момента Коробейников стал разбираться в искусстве. Он хотел крикнуть вслед: «Катись отсюда, Пигмалион!», но ему в сердце будто врубился отбойный молоток. Он упал на асфальт, а дама завизжала.
К удивлению врачей Коробейников очнулся в сентябре. Лето куда-то подевалось… Рядом сидела его жена и вязала.
Он сказал ей:
– Искусство нельзя… того… до лампочки. А то все они разбегутся.
Потом он заснул, и ему приснилось, что он сам был когда-то каменной статуей с блокнотом в руке, и вот… того… ожил под влиянием сильного чувства.
ПРОИЗВОДСТВЕННЫЙ РАССКАЗ № 1
Завод находился в городе Н-ске на юге европейской части страны и носил звучное название «Алитет», — оно произошло из двух слов: «алюминиевое литье». Директор завода Сергей Кондратьевич Осколик заперся в своем кабинете и ожидал телефонного звонка.
Звонок. Осколик схватил трубку.
— С вами будет говорить Зауральск.
— Спасибо, девушка… Алло, Зауральск?
— Сергей Кондратьевич… люминия…
— Слышу тебя, Лебедев! Что с алюминием? Сколько алюминия?
— …волочи… люминия…
— Девушка, ничего не слышно!
— Ваш Лебедев говорит, что они, сволочи, не дают ему алюминия.
— Не может быть! Они срывают поставки! У нас договоренность! Лебедев! Девушка!
— Кроме того, он говорит, что железная дорога не дает вагонов под алюминий.
— Лебедев! Ты слышишь? Не уезжай! Умри там!
— Он говорит, что командировочные закончились.
— Передайте: зарплату вышлем телеграфом. К празднику персональная премия!
— Он говорит, что еще не был в отпуске.
— Девушка, передайте ему, что…
— Связь с Зауральском прервана.
Сергей Кондратьевич откинулся в кресле и вздрогнул — прямо перед ним стоял незнакомый человек с протянутой для рукопожатия рукой. Человек как человек, но в запертый кабинет он войти не мог… значит, влетел в окно.
— Директор родственного вам предприятия, — представился незнакомец.
— Очень приятно, — сердито буркнул Осколик. — Как вы сюда попали?
Незнакомец опустил руку, посмотрел в окно и уклонился от прямого ответа:
— Будем считать, что вошел в дверь. Не это сейчас важно. Я слышал, что у вас трудности с сырьем?
— Завод завтра остановится, — ответил Осколик.
— Могу помочь. У меня скопились большие запасы алюминия. Для начала… тридцати тонн достаточно? Платформы стоят у ворот, позвоните на проходную, чтобы пропустили.
Тридцати тонн алюминия хватило бы заводу до конца недели. Но что все это значит? Сергей Кондратьевич не имел никакого религиозного образования, но сразу вспомнил сюжеты о сделках с дьяволом. Он внимательно осмотрел незнакомца. Похож. Нос горбатый, шевелюра лохматая, на ногах… на ногах заграничные туфли. Хвост, наверно, пропустил в штанину. В обмен на земные блага дьявол всегда требует…
«Лезет в голову всякая чушь…» — подумал Осколик и снял трубку:
— Проходная? Тетя Даша, посмотрите, стоят ли у ворот какие-то платформы с алюминием.
— Вам ответят, что их нет… но они там, — поспешно предупредил незнакомец.
— Как это понимать? Алло… Нет никаких платформ? Спасибо, тетя Даша… — Осколик сжал трубку в кулаке и спросил: — Вас выгнать или вы сами уйдете?
— Прикажите открыть ворота, — потребовал незнакомец. — Платформы там есть, но они… они находятся в другом временном измерении. Откройте ворота, они въедут.