Чем хороши мои командировки — из десяти дней если управлюсь за два-три, то остальные мои. Вернулся, осмотрелся, весна, то, се и написал Мише Ковальчуку рассказ. Первый экземпляр отсылаю ему, как работодателю, второй — Вам. В общем, я решился писать серию рассказов о майоре (командор, инспектор) и роботе. Этот первый. («Чья планета» к этой серии уже не стыкуется.) Кажется, получилась сущая безделка. Порвать не решился, спрятать подальше тоже рука не поднялась... и Миша написал, чтобы прислал ему хоть что-нибудь, хоть хохму какую-нибудь... Ох! Ну, не буду оправдываться — что вышло, то вышло; а следующие, думаю, будут поинтересней. <...>
<...> Я все еще живой и все еще пишу свою повесть. Она еще будет долго писаться. Наверно, и весь следующий год. Так мне и надо. Давно следовало садиться и спокойно писать, а я бегал по редакциям, семинарам и всяким кружкам.
Новостей никаких. Несколько рассказов повылетали из сборников, но это не новости, а обычное дело. Такая себе житейская скука,— как тут не удариться в веселую фантастическую повесть!
<...>
Закисает НФ. Все ждут подъема, как в 60-х годах, а откуда же ему взяться, если печатают одну пейзажную лирику с героикой, а молодежь (молодые т. е. писатели), которая должна этот подъем жанра осуществить, пишет то, что печатают — беззубое и отвлеченное. А повесть моя выходит наполовину сатирическая — на нижнюю половину,— а кому это нужно? Вот и думаю... <...>
<...> А я все повесть пишу. Про то, как будут жить в галактике через тысячу лет. Из жизни XXX века, значит. Ничего хорошего: там намечается межгалактическая война и много разных треволнений. Большая повесть, переходящая в роман. Уже стр. 150 есть, а будет триста. Впрочем, не знаю. Доконает она меня, хотя, надеюсь, наоборот. Весь год еще буду писать.
Работаю на работе. Рисую всякую колбасу и продуктовые натюрморты. Езжу по городам Одесской области в командировки. Как Вы говорите: то, се.
С трудом повесть дается, особенно большая. Много всяких линий и завязок с развязками, героев много, каждый в свою сторону тянет. То и дело что-то рвется, начинаю клеить. То начало в конец тащу, то конец в середину. Кусков разных много. Ох! <...>
<...> Выражаясь канцеляритом, я обеспокоен состоянием нашей переписки и хочу объяснить: я в последний год полностью нахожусь в состоянии «ОТКЛ.» — дерусь со своей повестью — и это будет еще долго продолжаться. Прошу не обращать на меня никакого внимания! Не думать, что вот был такой Боря Штерн, но у него оказалась гайка слаба, и он был да весь вышел.
Я есть, и обещаю Вам сильную, нескучную, нетрадиционную, веселую, грустную и толстую повесть; а сейчас нет никакой охоты к говорильням, семинарам и всяким литературным делам.
Я справлюсь, Вам не будет за меня стыдно.
Но со временем. <...>
<...> Я впервые за два года доволен собой. Повесть моя сильно продвинулась. Есть уже 160 стр., и, главное, я ими доволен. В конце сентября я ушел в отпуск, мои родители приехали к нам из Киева, а я уехал к ним, в пустую квартиру, накупил съестных запасов на три недели, мой братик Сашка Штерн выдернул из телевизора предохранители и ушел, закрыв меня и ключ забрав. Вот и все. И некуда было деться, кроме как писать повесть.
Летом Вы читали первую часть — а сейчас уже середина третьей части, и вообще, дело идет к концу — хотя кончать так же трудно, как и начинать. А сейчас ощущение хорошей езды: мотор повести работает ровно, ритмично, цель мне понятна (хотя то и дело приходится в разведывательных целях съезжать на разные проселки и узнавать «дорогу в Город»). Все же я не могу выразить в двух словах (или в двух фразах, или на двух страницах), «что автор хочет сказать в своей повести» — но и не очень этим озабочен, потому что все это филологическая развесистая клюква... ну, не хочу в эти дебри лезть. <...>
<...> Дал себе слово не писать Вам до тех пор, пока не закончу повесть — это было разумно, потому что Ваше доброе отношение к лошадям в конце концов надо оправдывать (еще пять лет назад я держался на уровне хорошего ученика, подавал надежды и знал, что достоин писать Вам письма, но потом наступил явный застой, борьба с повестью, с самим собой и прочая чепуха). Держался стойко, не писал Вам — хотя очень хотелось; а сейчас не выдержал. Много всего накопилось.
<...>
В июне (вот-вот) выходит в «Химии с жизнью» мой «Производственный рассказ №1». Когда в марте подписывал авторский экземпляр, никаких редакторских правок не было (единственно, вычеркнули портрет Карла Маркса — ладо); а в конце мая вдруг известили, что рассказ уже сверстан и что в последний момент зачеркнуты какие-то строки, касающиеся «у них» и «у нас», и что ничего уже изменить нельзя, и что рассказ выйдет в таком виде. В общем, чувствую, что они превращают рассказ в обычную юмореску о нерадивом директоре завода. Зачем мне это? Не знаю.
Вообще, что-то в лесу сдохло... меня стали печатать. В сентябрьский номер «ХиЖ» взял «Чью планету?». Она валялась у них с 1975 года, вдруг прислали на подпись авторский экземпляр. А ведь это старый экземпляр со старым сюжетом; не тот с искусственным спутником Земли, который у Вас! Неделю назад отправил им этот новый вариант, но они так спешат, что, боюсь, не обратят на него внимания. И наконец, в декабрьский номер взяли «Деда Мороза».
И с такими новостями разве мог я все не бросить, чтобы дописать повесть! Прямо какой-то медовый месяц у меня с «Химией», просят (!) присылать что-нибудь еще, и повесть тоже. Не знаю что и думать: то ли они там так обеднели на фантастику, что набросились на меня, то ли я подхожу к юморному стилю «Химии», то ли вообще изменилась обстановка в НФ. Последнее вряд ли. <...>
<...> Повесть закончил. То есть, написал слово «конец». Второй месяц читаю ее потихоньку, но Вам не высылаю. Рано. Сыро. Она, конечно, закончена в том смысле, что записана в черновике. Многим доволен и очень доволен. Но показывать Вам ее рано, потому что многим недоволен. Повожусь с ней до весны — как раз будет три года. Медленно, а что делать...
В декабрьском № «Химии» должен быть мой «Дед Мороз». Купить журнал негде, придется выпросить в библиотеке, как и «Чью планету».
Меня вдруг прибалты стали переводить. Сначала в Вильнюсе, а вот теперь в Риге перевели «Сум. Короля». У них там республиканские науч-поп журналы «Наука и техника». Еще и разрешение спрашивают — разрешите, мол, перевести. Ладно, переводите. Уж. <...>
<...> Все, снимаю с себя зарок не писать Вам! Мои тяжелые времена, кажется, позади. Опять записалось. Мне есть, что показать Вам. Пока рассказ, но на подходе небольшая повесть в сто страниц. Рассказ вроде бы ничего. Посмотрите, пожалуйста. Опровергаю законы Азимова! Ну, не то чтобы опровергаю, но закладываю мину. Ну, не то, чтобы закладываю мину... а так, небольшая критика по грамматической части. Ну, не в Азимове там дело. Там о людях... В общем, это уже третий рассказ о майоре Бел Аморе. Первый «Чья планета?», второе —«Дело — табак» (я его Вам тоже высылаю, Вы читали его в рукописи года четыре назад, я изменил по Вашему совету концовку насчет «замедления времени» — там было нелогично. Этот рассказ опубликован в «Природе и человеке», но имена инспектора и робота они не изменили. Читайте «Бел Амор» и «Стабилизатор»). Вот третий рассказ. Попробую еще с этим героем.
Я по-прежнему скитаюсь по Сибирям.
<...>
Эх, Сибирь, Борис Натанович! Ну, там народ! Со всего Союза. У всех хвост пистолетом, стариков нет, все от 20 до 50-ти. Слабый не выживает. Тюмень, нефть, Клондайк, Джек Лондон! Летайте самолетами! Я за эти полтора года побывал в: Нижневартовске, Сургуте, Тюмени, Уфе, Минске, Ужгороде, Новосибирске. В Куйбышеве и Свердловске только выглянул в аэропорт, к сожалению. Ну, носит! Вахтовый метод работы. Вахта один месяц в две смены, второй месяц отдыха. Две смены это, конечно, одно название, на самом деле работаем нормальный рабочий день. Разрисовываем нижневартовские детские сады. Зарплата генеральская. Это один плюс. А самый главный плюс: у меня появилось время для писания. Шесть месяцев в году свободных. И кроме того — ожил. Как оставил эту тихую сонную Одессу... Здоровье, конечно, гроблю, жизнь походная. Но ничего. <...>
<...> Извините меня, что не ответил вовремя на Ваше письмо. Причина такая уважительная, что хуже не надо. У меня умер отец. О своей духовной катастрофе помолчу уж, но смерть отца повлекла для меня и катастрофу семейно-бытовую. Мать осталась одна в Киеве, жена с дочкой в Одессе, сам я работаю в Сибири... голова кругом. Посмотрите мое расписание за последние два месяца и удивитесь.
28 октября — Ковальчук и Бабенко известили, что состоится семинар, и передали через проводника «Москва—Киев» мандат для отпущения меня с работы. Мандат сей был выписан на Нижневартовский горком партии (!?) —мое строительное начальство очень уж удивилось бы, а горком там в самый раз.
1 ноября — лечу из Киева в Нижневартовск. За три дня навожу там полный порядок, представляюсь научным фантастом (в отделе пропаганды и агитации глаза на лоб), получаю резолюцию «помочь, отпустить, оплатить» и все прочее.
4 ноября лечу из Н. Вартовска в Москву, но по погодным условиям самолет заворачивают в Киев — значит, в Киеве остаюсь на праздники.
9 ноября из Киева в Москву.
10 ноября — 24 ноября семинар в Малеевке — совсем не отдых. О семинаре ниже.
25 ноября улетел из Москвы в Н. Вартовск.
26 ноября получил телеграмму о смерти отца.
27 — улетел из Н. Вартовска в Киев.