То ли тому виной мягкий украинский климат, то ли сказывается извечное жизнелюбие южанина, но «странной литературе» Штерна, в отличие от угрюмоватого постмодернизма российского образца, присуща какая-то веселая, даже озорная человечность. Например, «Записки динозавра», впервые опубликованные в либеральной «Химии и жизни» в оформлении блестящего мастера соц-арта и тоже трогательно-человечного Г. Басырова — повесть о престарелом ученом, продавшем душу дьяволу за возможность свободно работать, говорить то, что думаешь, и без помех творить добро. Ситуация при всем своем абсурде вполне близкая сердцу советского человека. Нам удалось побеседовать с Борисом Штерном сразу после вручения ему «Улитки».
«ЛГ» —«Надо избавляться от старых мифов и не создавать новых» — эти слова принадлежат герою вашей повести"Записки динозавра», мудрому старому ученому. Это и ваше мнение?
Б.Ш.— Это мой главный герой так считает. Интересное мнение, но не мое. Все земные цивилизации (неземные — не знаю) строились на мифах. Все. От египетской до советской. Когда первая обезьяна сочинила себе Историю, она превратилась в человека. Без мифов нет культуры. «Солнце всходит и заходит», «Ленин всегда живой», «Если в кране нет воды, воду выпили жиды» — это мифы; но как без них? А я считаю: от старых мифов надо избавляться, но при этом создавать новые, более удобные. А без мифов — скучно. «Волга впадает в Каспийское море» — это верно, но скучно.
«ЛГ»—«Записки...» — гимн «Хомо сапиенс сапиенс»...
Б.Ш.— Ну уж... гимн. Миф.
«ЛГ» — ...и одновременно это еще и хроника одного дня редакции академического научно-популярного журнала. Вы ведь начали печататься именно в таком журнале>в «Химии и жизни». Но повесть была опубликована уже в 1990 под самый занавес. А вы ведь начинали раньше, в 70-х. И как это было?
Б.Ш.— Ну, как... как у всех. По молодости и наивности рассылал свои рассказы в разные редакции. Отвечали — на письма трудящихся положено было отвечать. Однажды послал в «Химию и жизнь». Странное, кстати, название... Слово «химия» в русском языке неоднозначно, вызывает разные ассоциации. Менделеев. Химическое оружие. Химичить. Или: попасть, угодить «на химию» (облегченный ГУЛАГ). В общем, химики мне ответили: нравится, берем. Напечатали с десяток рассказов и большую повесть. Вообще в застой «Химия и жизнь» («Наука и жизнь», «Знание—сила») была как отдушина. Очень я люблю этот журнал, его сотрудников и его первого главного редактора академика Игоря Васильевича Петрянова-Соколова, в Дубне в бане парились, царство ему небесное.
«ЛГ» — Премия «Бронзовая улитка» самым недемократическим образом присуждается лично Борисом Натановичем Стругацким. То есть именно он из всего списка выбрал именно вашу повесть. А вы причисляете себя к его ученикам?
Б.Ш.—Да. Шеф. Мэтр. Учитель. В 1971 году я на один день дезертировал из армии, чтобы познакомиться с Борисом Стругацким. Это длинная история. И ушел от него окрыленным и воодушевленным. Все обошлось — патруль меня не поймал. Насчет «Бронзовой улитки» —это не премия, а приз. Стютюетка. Но очень приятно. Присуждается недемократическим образом? При чем тут демократия — приз Бориса Стругацкого присуждает сам Борис Стругацкий. Хозяин — барин.
«ЛГ» — Но в сборнике «Время учеников» не захотели участвовать...
Б.Ш.— Не делайте под Стругацкого, делайте под себя.
«ЛГ» — Я впервые узнала, что есть такой Штерн, когда попался на глаза в «Химии и жизни» рассказ «Дом». Про небольшой Дом в южном городе. К нему в гости ходили, и он в гости ходил, спрашивал: «Как здоровье мадам Особняк?» Сразу мелькнула мысль, что это где-то в Одессе...
Б.Ш.— «Итак, я жил тогда в Одессе». В Отраде. Отрада — это такой одесский район, для тех, кто не знает. Отрада, Аркадия, Молдаванка, Бугаевка... Я 17 лет жил в Одессе, филфак там закончил.
«ЛГ» — Кстати, как поживает украинская фантастика?
Б.Ш.— Вы неправильно сделали ударение. Сейчас украинская интеллигенция требует от русской интеллигенции ставить ударение в слове «украинский» не на «а», а на «и» —украИнский. Вроде эстонского «Таллинн» с двумя «н». Или Алматы. Как поживает украИнская фантастика? Недавно в Спилке письмеников читался доклад «Куда плывет корабль фантастики?». Я не пошел. Плывет куда-то... Если вниз по Днепру плывет, то в Черное море. Если вниз по Волге — то в Каспийское...
«ЛГ» - А как поживает Спилка Письменников?
Б.Ш.— Слава Богу, драк и сжигания чучел не было. Но есть признаки тихой медленной деградации.
«ЛГ» — Понятно. Но если перейти от литературной жизни к собственно литературе... Точнее, к фантастике. С ней тоже далеко не благостно. Что на Украине, что в России. Нынешняя фантастика стала какой-то недоброй, жесткой, если не жестокой. А вы раньше были писателем добрым.
Б.Ш.— Я и сейчас добрый. Написал вот громадный роман — «Эфиоп, или Последний из КГБ». Добрый он или не добрый... не знаю. Но веселый. А раз веселый, значит добрый. В нем восемь частей, первая называется «Эфиоп твою мать».
«ЛГ» —А что это вас в Эфиопию занесло?
Б.Ш.— Одна из линий романа — история арапа Петра Великого, только наоборот. Во время гражданской войны украинского хлопчика Сашка Гайдамаку вывозит из Крыма французский шкипер, негр. Спасает хлопчику жизнь, доставляет его в Эфиопию и дарит тамошнему императору. Цель — генетический эксперимент: в четвертом поколении вывести из хлопчика африканского Пушкина. Сашка запускают в императорский гарем, где он трудится не за страх, а за совесть.
«ЛГ» — Гарем-то откуда? Эфиопия, вроде, страна христианская.
Б.Ш.— Потому что это не совсем Эфиопия. Страна, в которую попал хлопчик, называется Офир. Вообще-то для симметрии должна быть Эфиопия, но в какой-то момент я понял, что описывать Эфиопию не смогу, потому что там не был. А сфантазировать некий обобщенный африканский Офир — вполне. Юрий Нагибин говорил, что писатель должен знать о предмете либо все, либо ничего.
«ЛГ»—А что писалось легче? Роман или рассказы?
Б.Ш.— Рассказы. Я вообще рассказчик. Роман дается трудно — это, скорее, несколько рассказов, объединенных общим стержнем. Истории, а вернее, история. Альтернативная. Что было бы, если бы... например, Антон Павлович Чехов в моем романе умирает не в 1904, а в 1944 году. Что он делал эти сорок лет? Почитайте.
«ЛГ»— И где же должен выйти «Эфиоп»? В Киеве?
Б.Ш.— «Эфиоп» должен выйти поближе к осени в питерском издательстве «Терра Фантастика» в содружестве с московским издательством ACT. Издатели мне очень помогли, купили еще недописанный роман на корню, а то бы я писал его до скончания этого тысячелетия. В Украине же издательства дышат на ладан. Рад бы сотрудничать дома с киевским «Альтер-Прессом» и харьковским «Вторым блином» — издатели они толковые и энергичные, но их забивают налогами и прочей чепухой. Ну, а литературная коммерция... или коммерческая литература... Я писатель неторопливый.
«ЛГ» — Кого из современных фантастов стоит читать?
Б. Ш.— Наших. Я всегда подозревал, что англо-американская фантастика в массе своей скучна, неинтересна, но такого маразма никак не ожидал. Неохота составлять обоймы, по хорошие писатели — не «фантасты», а просто писатели — это В. Рыбаков, М. Успенский, А. Лазарчук, Э. Геворкян, М. и С. Дяченко, Е. Лукин, С. Логинов, Брайдер и Чадович (иностранцы из Минска), Олди (хоть и иностранец, или, вернее, иностранцы, но из Харькова).
«ЛГ» — Ну и как сейчас живется писателю-фантасту? Хуже или лучше, чем раньше?
Б. Ш.— Писать с годами становится все труднее, это точно. А лучше или хуже — не знаю. Тогда мало печатали или вовсе не печатали — ну и плевать было. А сейчас деньги зарабатываются намного непонятнее, чем раньше. Получаешь гонорар — и надо его растянуть неизвестно на сколько. Обратно, конечно, не хочется, но существование какое-то муторное. Раньше мы жили в казарме, а теперь живем в бардаке.
«ЛГ» — Но в бардаке все-таки веселее.
Б. Ш.— Поначалу, может, и веселее... но тоже надоедает.
«Литературная газета», 1997, № 33, 13 августа
В спокойные времена пять лет — срок вполне обозримый. Во времена смутные пять лет — целая эпоха. Ощущение совсем иное. Я, например, помню, как «Иптерпресскон» дышал атмосферой какого-то напряженного и радостного ожидания — вот-вот все наладится: выйдут новые книжки, талантливые получат заслуженное признание, халтурщиков отвергнет привередливый читатель, наконец-то можно будет зарабатывать писательским трудом, и так далее, и так далее... Потом, год спустя, эти надежды несколько поувяли.
Ну, и конечно, все были моложе.
И все были живы.
Когда я беседовала с Борисом Штерном, я воспринимала эту беседу как одну из многих. Талантливый писатель, неглупый, веселый, да еще земляк, да еще получивший только что престижную премию... Ну, поговорила с ним, а могла бы выбрать кого-то другого, примерно такого же масштаба...
Это теперь выясняется, что такого же масштаба — нет.
И что этот разговор со Штерном был практически последним.
Надо сказать, сам он воспринял это интервью гораздо серьезней, чем я. Это, если честно, видно и по легкомысленным вопросам, которые я ему задавала, и по его вдумчивым, осторожным, взвешенным ответам. Попросил прислать готовый текст в Киев. Е-мэйл тогда еще не был в ходу, что теперь трудновато представить, почта работала так же паршиво, правил он долго — потому и интервью это вышло аж в августе. Но все-таки вышло — за что спасибо тогдашнему редактору Отдела Литературы Алле Латыниной, любящей фантастику и отлично понимающей, кто есть кто.