— Вы никогда и ничего не принимаете на веру, не так ли? — хмыкнул Фламбо. Отец Браун смущённо потупился:
— Не то чтобы… Просто я проводил после обеда одну из дам, и она любезно показала мне место, где произошло вызвавшее столько пересудов свидание, пояснив, что наблюдала за ним, спрятавшись за клумбой рододендронов в своём саду. То есть она, конечно, утверждала, будто решила прополоть клумбу, и только поэтому стала невольной свидетельницей тайной встречи, однако, — тут священник слегка усмехнулся, — я позволю себе усомниться в словах достойной миссис Блитчли. Так или иначе, от её садика с клумбой до места свидания довольно далеко. Я, конечно, близорук, но сомневаюсь, что и вы, с вашим орлиным взором, сумели бы разглядеть лицо девушки. Вдобавок, вторая свидетельница — мисс Кэтрин Лонгли — утверждает, будто шляпка на мисс Друзилле была с вуалью, и у меня есть некоторые основания полагать, что вуаль в тот день не поднималась…
— То есть девушка — не Друзилла Хартли? — нетерпеливо спросил Фламбо.
Отец Браун кивнул.
— Но кому потребовалось выдавать себя за неё? И кем был таинственный незнакомец? А главное — откуда он взялся и куда потом делся?
— Во всей этой истории, — печально вздохнул отец Браун, — переплелось несколько очень грустных, пускай и относительно безобидных, сказок и одна крайне жуткая, замешанная на крови и смерти. Соответственно, и сказочников оказалось несколько. Сначала, позвольте, я отвечу на ваш последний вопрос, дорогой друг. Куда подевался ухажёр девушки, выдающей себя за Друзиллу Хартли? Всё очень просто — он исчез в тот момент, когда свидание закончилось.
Фламбо во все глаза смотрел на старого друга. Как никто другой, он хорошо знал, насколько отцу Брауну чужды мистика и оккультные практики. Маленький священник всегда твёрдо стоял на коротких толстых ногах, а те, в свою очередь, опирались на твердь земную или на что-нибудь столь же обыденное, вроде булыжной мостовой либо паркетного пола. Затащить отца Брауна в эмпиреи не сумел бы сонм факиров совокупно с ордой спиритуалистов. И поэтому раз отец Браун говорит то, что слышат уши Фламбо, значит, материалистическая разгадка существует. Ведь так?
Наверное, сомнения Фламбо слишком явственно отобразились на его лице, поскольку отец Браун охнул, всплеснул руками и пустился в объяснения:
— Я опять сморозил несусветную глупость, да? Прошу меня простить: я задумался слишком сильно, вот и пропустил несколько звеньев в цепи рассуждений. Попробую сначала. Если девушка — не мисс Хартли, а только изображает её, то почему бы мужчине не притвориться ухажёром мисс Хартли, исполняя свою роль так же, как неизвестная девица исполняет свою? Для маскарада подобного толка не требуется много вещей: байронический плащ, высокий цилиндр с полями, скрывающими верхнюю часть лица, какие-нибудь фальшивые усы — и вот перед нами типичный портрет героя-любовника из современной комедийной пьесы, поставленной провинциальным театром. Ну а стоит мужчине снять всё это, как он волшебным образом преобразится в человека, знакомого каждому жителю деревни. Кому в голову придёт подозревать доброго соседа, в то время как умы сплетников занимает таинственный поклонник мисс Хартли? Вот так они и разыграли свой маленький спектакль.
— Они? — переспросил Фламбо. Отец Браун кротко склонил голову:
— Мисс Ортанс Хартли и её брат Бернард, конечно. Сёстры одного роста, а шляпка Друзиллы скрыла черты лица. Что же до маскарадного костюма Бернарда, то в Хорнтон-лодже хватает подобного добра: наряды давно ушедших эпох мирно соседствуют в сундуках с одеждой более поздних времён, извлекаясь периодически на свет Божий для проведения костюмированных вечеров. Сельские помещики бережливы, они не выбросят добротное платье лишь потому, что оно вышло из моды; да здесь и не следят особенно за капризами столичных кутюрье. Поэтому молодому Хартли ничего не стоило перевоплотиться в романтического незнакомца. А дорога, возле которой прогуливались фальшивая мисс Друзилла Хартли и её притворный ухажёр, ведёт не только в Сент-Эндрюс-Чёрч и дальше, к железнодорожной станции. У неё два конца, у этой дороги.
— Да, — мрачно сказал Фламбо. — И второй упирается в Хорнтон-лодж.
— Да, — эхом отозвался священник.
Вечерело. Тени, скопившиеся в углах галереи, углублялись и наливались чернотой, а портреты окутывала предзакатная мгла, в которой терялись фасоны тёмных платьев почтенных вдовиц и мундиры давно отслуживших своё полковников; выделялись лишь яркие пятна на месте лиц и рук.
— Зачем же они это сделали? — наконец глухо промолвил Фламбо, глядя, как кроваво-красное солнце медленно опускается за горизонт.
Отец Браун ответил не сразу. Некоторое время он задумчиво следил из окна за лакеями, разносящими подносы в толпе гостей с привычной лёгкостью и сноровкой, а затем словно бы нехотя произнёс:
— Людям свойственно называть любовью странные вещи, не имеющие отношения ни к любви, ни даже просто к доброте. Учитывая это, по крайней мере один из этой парочки, а то и оба, действовали, исходя из собственных представлений о любви.
— Из-за любви они убили сестру? — недоверчиво спросил Фламбо.
— Нет, — печально отозвался отец Браун. — Друзиллу Хартли убили не они.
— Отец, я бесконечно преклоняюсь перед вами, но я гасконец, а не британец, и моего терпения может не хватить…
— Звонят в гонг, — отец Браун, казалось, не расслышал горячности в голосе Фламбо. Между бровями священника пролегла горькая складка, а сам он, казалось, в один миг состарился на добрый десяток лет. — Идёмте скорее, нам нужно успеть.
— Успеть куда? Отец, вы меня пугаете…
— Успеть переписать последнюю страницу этой сказки… хотя я скорее назвал бы её греческой трагедией. Я не хочу, чтобы нам с вами досталась роль плакальщиц. А по пути подумайте вот над чем: почему горничная Грэйс решила поискать хозяйку в комнатах для прислуги? С кем она ожидала увидеть там мисс Друзиллу?
— Стало быть, существовал ещё один мужчина? Тот самый поклонник? — воскликнул Фламбо, совершенно сбитый с толку.
— Я бы не назвал его поклонником, — отдуваясь, буркнул отец Браун: скорость, с которой он передвигался, заставила маленького священника изрядно попотеть.
— А как бы вы его назвали?
— Преследователем. Убедитесь, пожалуйста, что мисс Ортанс не выпьет ни капли из своего бокала. Это важно. Справитесь?
Фламбо молча кивнул. Когда речь шла о чём-то практичном и понятном — пробежать по Рю де Риволи с двумя полицейскими, зажатыми подмышками, незаметно вытащить бриллианты из кармана занятого беседой банкира или элегантно отобрать бокал у хорошенькой девушки — на силача-гасконца всегда можно было положиться.
Они выскочили в просторный холл на первом этаже и побежали дальше. По случаю тёплой погоды ужин подавали на огромной полуоткрытой веранде, выходящей в сад. Ночные бабочки уже проснулись и безуспешно бились в стёкла газовых фонарей, зажжённых по случаю приёма. Одуряюще пахло экзотическими цветами, букеты которых красовались на каждом из накрытых столов.
Бернард Хартли готовился произнести первый тост. То ли из-за неестественного освещения, то ли по иным причинам, но кожа молодого человека казалась бледной, словно у трагического героя старинной пьесы, а глаза блестели ярче обычного. В фигуре юноши появилась значительность и даже важность, плечи Бернард расправил, подбородок вздёрнул вверх, и вообще держался с неприсущим ему достоинством. Веди он себя подобным образом раньше, мелькнуло в голове у Фламбо, и Хартли-старшему не пришлось бы краснеть за сына.
Рядом с братом стояла Ортанс. Облачённая в чёрное, с единственной ниткой жемчуга, поблёскивающей в простой причёске, она выглядела ещё выше и стройнее. И моложе, как бы странно это ни звучало. Совсем юная девушка, пережившая недавно ужасную потерю — из тех, которые могут подкосить и человека в годах.
При виде младших Хартли в сердце Фламбо зашевелились самые мрачные предчувствия. Вся атмосфера нынешней вечеринки в память Друзиллы была пронизана ощущением надвигающейся беды, и указания на грядущую трагедию казались столь же ясными и видимыми, что и огни Святого Эльма на мачтах судна, входящего в полосу шторма. Веселье там, где уместна печаль; праздничный лёгкий ужин вместо поминальной тризны; шорох светских пересудов, а не молитва за душу невинно убиенной девушки… Фламбо понимал сейчас мистера Траунстайна, не желавшего приезжать на эту, по сути, кощунственную пародию даже на языческие проводы покойника, и задавался лишь одним вопросом: неужели никто из присутствующих не чувствует холодного дыхания неотвратимости, чёрным шлейфом веющего между гостями?
Бернард Хартли поднял бокал и ясным, звонким голосом произнёс:
— Леди и джентльмены, большое вам спасибо за то, что приехали сюда, в этот дом, превратившийся из райского сада в место скорби, и помогли нам выполнить последнюю волю сестры. Я верю, что все вы любили Друзиллу… кое-кто, скорее всего, даже сильнее меня, — Бернард мельком поглядел в сторону Леонарда Траунстайна, — и вам больно и пусто в мире, где её нет. Она ждёт всех нас в лучшем из миров, и я… что за дьявол?
Последняя фраза явно не была предусмотрена тостом, но вполне естественна, когда кто-то ловким тычком выбивает у вас из руки бокал.
— О, простите, я страшно неловок, — отец Браун с виновато-растерянным видом глядел на учинённое им безобразие. — Может, возьмёте ещё? Тут полно лакеев.
— Будьте вы прокляты! — наполовину прошипел, наполовину простонал Бернард. — Будьте вы трижды, четырежды прокляты! Что вы наделали? Ортанс! Ортанс, не пей!
— Не волнуйтесь, — Фламбо уже держал в руках бокал, ловко выхваченный им из рук девушки. — Мисс Ортанс ничего не угрожает.
На лице Ортанс Хартли застыло странное выражение.
— Мне ничего не угрожало бы, мистер сыщик, даже если б вы не провернули свой замечательный трюк. Я выбросила бокал с ядом, взяв взамен другой, самый обычный. Да, Бернард, — девушка повернула голову к брату, стоящему в бездумном оцепенении, глаза её горели вызовом и отчаяньем, — я предала тебя так же, как Друзиллу.