— Оч-чаровательно! И что теперь делать?
Думать логически. Если я попала в один из этих проходов идиотских, будь они прокляты, то Кир немедленно же за мной придет. Правда ведь? Или нет? Он же говорил, что вот так вот провалиться нельзя… Черт, но что там делал Кай? Хотя, какая разница!? Главное, что он жив!
— Черт! Что ж так холодно.
Кир все не появлялся, а я, как ни старалась, так и не смогла нащупать дверь назад. Слабо представляю себе, как можно в таком холоде найти дверь по излучаемому холоду, или как там красавчик говорил? О том же, чтобы увидеть чертову дверь, даже и не мечтаю. Ибо расслабиться все равно не получится. В конце концов, я плюнула и даже пытаться перестала. Задрала подол некогда белого платья выше колен и побрела в сторону видневшихся вдалеке домиков.
Минут через десять я за резиновые сапоги и теплую одежду готова была душу продать, если бы только покупатель нашелся. А еще хотелось встретить, хотя бы кого-нибудь. Потому что тишина вокруг стояла пугающая. Из всех звуков был лишь шелест дождя, да еще чавканье моих ног по дороге. Наверное, только поэтому мне удалось услышать звук открывающейся двери. Легкий скрип — и шагах в тридцати от меня появляется высокая фигура в плаще. И мне бы обрадоваться и попросить помощи, но нет! Я замерла на мгновение, словно заяц испуганный, потом еще выше подняла в конец испорченное платье и нырнула в кювет, в кусты.
Лежу в кустах, думаю о том, что неизвестный заметит мое белое платье. Бросаю на себя испуганный взгляд и еле сдерживаю облегченный вздох. Нет, все нормально. Платье давно не белое. Коричневое? Серое? Все равно. Главное, что незаметное.
Лежу дальше, слушаю шлепанье дождя по листьям, дрожу, пытаюсь определить, в какую сторону двинулся неизвестный, мог ли он меня заметить, и почему я вообще от него прячусь. Прикидываю, долго ли еще тут валяться. Если долго, то так и коньки отбросить можно. Решаю высунуться и посмотреть, свободен ли путь и неожиданно слышу испуганный шепот:
— Совсем сдурела, чучело?! Тебя увидит — и нас найдет, лежи тихо!
Поворачиваю голову и не вижу никого.
— Кто здесь?
— Мы здесь… тихо лежи, говорю… я скажу, когда он уйдет, мне видно…
Ну, если видно, то, конечно, ладно… Лежим, молчим, я трясусь, думаю тяжкую думу в стиле «что ж я невезучая-то такая». Еще думаю о том, что заболею я в результате этого вояжа, однозначно. Бронхитом. Или воспалением легких. У Маринки Бабыдовой воспаление легких было, я помню. У нее вся задница в следах от инъекций была, когда она из больницы вернулась. Она Светке после отбоя за жвачку «Love is» показывала, а я лежала, забравшись с головой под одеяло, и в дырочку подсматривала. Сегодня бы то одеяло очень бы в тему пришлось…
— Эй! Ты там не уснула? — раздалось у меня за спиной и я от неожиданности подпрыгнула.
Как выяснилось, в кустах нас пряталось много. Я, коротко стриженная мрачная девица в шерстяном платье и жилетке на меху — везет же некоторым — и два чумазых малыша непонятного пола и примерно четырехлетнего возраста.
— Ты тут откуда? — спросил первый, а второй задумчиво достал из носа козявку и немедленно ее съел.
— Я не знаю… я тут случайно…
— Понятно, что не нарочно, — прокомментировала хмурая девица и отвесила подзатыльник второму из малышей. — В чарусу специально никто не полезет…
Мелкий на подзатыльник не обиделся, только язык показал и опять палец в нос засунул.
— Выбираться надо… — вздохнула девица и скептически на мое платье посмотрела.
— У нас вообще-то лето было, вот я и… — поднимаю подол двумя пальцами и реверанс изображаю. — Я подумала, может, вон в той деревне можно будет одежду попросить…
— Нельзя, — девица вздохнула тяжело и спросила недовольно:
— Тебе сколько лет вообще?
— Двадцать шесть, а какое это имеет…
— Двадцать шесть! — передразнила она. — А ведешь себя хуже Лютика с Ромашкой! В деревню нельзя соваться. Это же чаруса…
— А что делать? Я замерзла ужасно…
Если она еще раз вздохнет, я ее ударю, честное слово!
— Будем из тебя мужика делать.
— В смысле?
— В смысле, переодеваться и волосы стричь. У меня мужской костюм есть. Для себя сперла, но тебе нужнее…
Волос было жалко. Но волосы же не зубы, отрастут. Сдираю с себя свое некогда шикарное платье с глубоким декольте. Никаких больше вырезов и разрезов! Сапоги зимние, штаны ватные и свитер норвежский. И телогрейку. Пока же стою в одном белье, тоже не очень-то и сухом, кстати, и руку за одеждой тяну. А девица меня за руку эту мою хватает и произносит:
— О! Мой! Бог! — и влюбленных глаз с моего браслетика не сводит.
— В чем дело?
— Планы меняются! Мужика из меня делать будем… Мелкие, нам нереально повезло!
Я ничего не понимаю, а девица раздевается и говорит быстро-быстро:
— Во имя Изначального! Мы третью неделю по чарусам мыкаемся, устали, намерзлись… — протянула мне свои чулки и продолжила:
— А с детьми, знаешь, как сложно. Продвигаемся медленно, от полыньи до полыньи один раз четыре дня шли. И страшно все-таки! С детьми-то! Чарусники детей чуют…
Чулки одеваю и нижнюю юбку беру рассеянно, а она все продолжает:
— А тут ты. Я тебя, как на дороге увидела, сразу поняла, что ты не из Ищеек. Ни одна Ищейка в таком виде в полынью не сунется, конечно! Значит, либо как мы, беглая, либо случайно провалилась…. Случайно?
— Уж не нарочно, — бормочу я, платье натягивая.
— Мы теперь в столицу по прямой рванем! И никто нам слова не скажет! И главное, тебя-то Ищейки точно ни в чем не заподозрят! — и смеется радостно.
И так мне жаль ее расстраивать, ну, просто язык не поворачивается сказать, что я ни черта не понимаю. Поэтому я жилетку застегиваю аккуратно, жду, пока девица полностью оденется, а потом вздыхаю и грустно спрашиваю:
— Тебя как зовут?
— Вишня.
— Так вот, Вишенка. Я во всей этой белиберде ничего не понимаю. Я… я как бы… — тут я на шепот перехожу, — из другого мира…
— А чего шепчешь-то? Мы тоже, слава Изначальному, не из этого…
— Я про то, что миров много только неделю назад узнала, — уже нормальным голосом уточняю я.
Вишня даже не погрустнела и жизнерадостно произнесла:
— Да какая разница! Научишься! Главное, что ты замуж за эту неделю выйти успела. А остальное все — ерунда!
Что, простите?
— А?
— Браслет, говорю, из рукава достань, а то не видно…
Я. Красавчика. Убью.
***
Ночь. Лес. Костер. Сижу — реву. Потому что, во-первых, обидно, а во-вторых, злость на себя. Рыдаю тут из-за этого… когда рыдать надо, потому что… и всхлипнуть даже не могу, как следует. Спят же все, разбужу…
Сижу. Соплю рукавом вытираю и на огонь смотрю. Мелкий дождь все еще моросит, но мы из еловых веток навес устроили, так что жить можно. Размазываю слезы по щекам и итоги дня подвожу.
Первое. Кир сволочь и врун. Но об этом потом.
Второе. Кай жив. И тут все тоже непонятно. Но об этом тоже потом.
Третье. Я попала в чарусу. Попасть сюда несложно, потому что чарусники свои силки по всем мирам раскидывают. И, да. Кир сволочь. Ничего мне не объяснил толком про эти миры чудовищные, а здесь все так непонятно…
— Ты что же, даже не знаешь, что такое чаруса? — Вишня, когда поняла степень моей неосведомленности, впала в состояние критическое. — А что ты знаешь вообще?
— Про двери между мирами вот знаю…
Я на Вишню старалась не смотреть, потому что она явно ждала продолжения, а я… я всё… я, стараниями красавчика, вообще ничего не знаю, как выясняется.
— Что, это все? — она заорала так, что с соседнего дерева недовольно взлетели две галки, а малышня оторвалась от лепки блинчиков из грязи и осуждающе на нас посмотрела.
Ну, что тут сказать? Я только плечами пожала.
— Я бы твоему мужу голову оторвала…
Мужу… Моему мужу… как-то я оказалась неожиданно не готова к этому словосочетанию.
— Не ты одна…
— Чаруса — это такая подреальность, понимаешь? — объясняла Вишня, пока мы чавкали через поле к лесу. — Она как бы есть, но словно бы и нет. Потому что время тут не движется. И вообще, все, что здесь есть — иллюзия. Иллюзия дождя, леса, деревни… Ничего этого нет на самом деле. Есть только чарусники и их вечный магический голод. Ну, и физический тоже… Так что мы тут типа сбежавший обед…
— Они что, людей жрут?
Как-то мне поплохело вдруг.
— Они всё жлут… — прокомментировал Ромашка — Ромуил — он был старшим из близнецов и ужасно этим гордился.
— Жрут, — согласилась Лютик — Лютиция — и двумя ногами прыгнула в лужу. — Шначала магию вшю шожрут, а потом и шамого шеловека на кушочки порежут и пожарят. Или шварят… А мы шегодня ешть еще будем?
Вишня им только пальцем грозила все время и велела взрослых не перебивать. Но разве они послушают?!
— Чарусники — существа целиком магические и почти бестелесные. Им магия как воздух нужна. Поэтому они и устраивают ловушки для неопытных носителей. Опытный-то полынью сразу почувствует… А еще чарусу можно как тайный ход использовать.
— Это как?
— Ну… смотри, это же не совсем другой мир. Это как бы подреальность. Пиявка, которая присосалась к мирозданию и тянет из него соки. Или, даже не пиявка, а дождевой червяк. Червяки интересные, мы в школе учили. Они внутрь себя землю всасывают…
— Фу!!! — тут мы с Лютицей были солидарны, но Вишня нашего недовольства не заметила даже.
— И вот мы попадаем внутрь чарусы вместе с куском реальности, точно так же, как земля попадает внутрь червяка. Он нас через себя пропускает…
Трижды фу! Я себе эту мерзость даже представить не могу.
— … а потом мы выходим с другой стороны, в другой точке реальности, но в то же мгновение.
Нет, как рассказчик Кир все-таки был лучше. От его сказок хотя бы не тянуло расстаться с завтраком.
— Что значит, в то же мгновение?
— Просто время здесь не движется. Я же говорила. Вот мы с мелкими по чарусам уже третью неделю выход к столице ищем. А в реальности прошло около суток…