Сэм застонал. Король Джон демонстративно сплюнул на пол. Это окончательно вывело Сэма из равновесия.
— Мердо, Джоно! — закричал он. -- Я не позволю плевать на мой пол даже наследнику Плантагенетов! Пользуйся плевательницей или убирайся вон!
Джон побагровел от ярости, и Сэм постарался успокоиться. Время было неподходящим для ссор. Тщеславный экс-монарх мог смертельно обидеться из-за этого конфликта, который был, в сущности, пустяком. Сэм сделал примиряющий жест и сказал:
— Забудь об этом, Джон. Плюй куда захочешь. — Он, однако, не мог удержаться, чтобы не добавить: — Конечно, при условии, что я тоже буду обладать привилегией плевать в твоем доме.
Джон прорычал что-то нечленораздельное и сунул в рот плитку шоколада. Своим тоном он хотел показать, что очень рассердился, но, учитывая важность предстоящего обсуждения, сохраняет полное самообладание.
— Эта тварь, Хаскинг, позволяет себе слишком много. Я говорю — мы слишком долго лизали его черные лапы. Его требования замедлят строительство судна...
— Корабля, Джон, — сказал Сэм. — Это Корабль, а не судно.
— Корабля, пусть будет так. Я говорю — давайте захватим Соул Сити, перебьем людей Хаскинга и заберем себе копи. Тогда мы сможем делать алюминий прямо там, на месте. И мы можем там же строить Корабль. А чтобы иметь уверенность, что нам никто не помешает, мы захватим все владения между Пароландо и Соул Сити.
Пожалуй, Сэм склонялся к мысли, что этот средневековый разбойник прав. В течение месяца страна могла приготовить достаточное количество оружия, чтобы осуществить предложение Джона. Правда, Публия и Тайфана были настроены дружелюбно и регулярно снабжали древесиной фабрики и заводы Сэма. Однако вполне возможно, что оба государства стремились накопить побольше железного оружия, чтобы в неожиданный атаке разгромить Пароландо.
По-видимому, дикари, жившие за Рекой, вынашивали такие же планы.
— Я не думаю, — сказал фон Ритгофен, — что Хаскинг собирается производить обмен людьми из расчета один на один. Но он не прислушается ни к каким разумным аргументам, пока мы не пошлем на переговоры с ним черного. Он сказал, что моя посольская миссия — оскорбление для него, потому что я — пруссак и, в придачу, барон. Но он простит нам эту обиду, если в ближайшее время мы пошлем к нему достаточно важную персону — желательно, члена Совета. Только черного.
Сигара вывалилась у Сэма изо рта.
— Но у нас нет черного советника!
— Совершенно верно. И Хаскинг сказал, что нам необходимо выбрать в Совет хотя бы одного африканца.
Джон запустил пятерню в свои рыжие волосы, его блеклые голубые глаза сверкнули.
— Этот раб думает, что он может вмешиваться в наши внутренние дела! Я говорю — война!
— Не горячись, Джон -- то есть, я хочу сказать, Ваше Величество. Согласен, тут есть причины для гнева. Однако надо смотреть правде в глаза. Мы можем прекрасно защитить свою страну, но у нас недостаточно людей, чтобы захватить обширную территорию и подчинить ее население.
— Подчинить? — вскричал Джон. — Мы прикончим половину, а остальных закуем в цепи!
— Мир сильно изменился с тех пор, как ты умер, Джон. Как признано, существуют более эффективные способы порабощения ближних, кроме кровавой резни. Я, однако, не хочу глубоко вдаваться в этот вопрос. Полагаю, мы выберем — или назначим — временного члена Совета. И потом пошлем его к Хаскингу.
— Но в Хартии нет положения, по которому можно было бы избрать временного члена Совета, — сказал Лотар.
— Мы изменим Хартию, — ответил Сэм.
— Для этого необходимо созвать народное собрание.
Джон фыркнул с отвращением. В свое время он и Сэм Клеменс вели длительные споры относительно прав народа.
— Есть еще одно дело, — сказал Лотар, усмехаясь, но со скрытым раздражением в голосе. — Хаскинг просит, чтобы мы разрешили Файбрасу посетить Пароландо. Файбрас особенно интересуется нашим самолетом.
Джон взорвался снова:
— Он хочет послать к нам шпиона!
— Не думаю, — сказал Сэм. — Файбрас возглавляет штаб Хаскинга. Он инженер и, если не ошибаюсь, имеет степень доктора физики. Как вы нашли его, Лотар?
— Он произвел на меня большое впечатление, — ответил фон Ритгофен. — Он родился в 1974, в Сиракузах, штат Нью-Йорк. Его отец был черным, а мать — наполовину ирландка, наполовину индианка. Он был во второй партии, высадившейся на Марс, и первым достиг орбиты Юпитера...
Холодок пробежал по спине Сэма. Люди сумели это сделать, подумал он. Они высадились на Луне и достигли Марса... Жюль Верн и Уэллс были правы! Фантастично — но не более фантастично, чем этот мир.
— Мы рассмотрим этот вопрос сегодня на Совете, Джон, — сказал Сэм. — Если, конечно ты не возражаешь. Мы проведем выборы еще одного, временного советника. Что касается меня, то я отдаю свой голос Айзи Каберу.
— Был ли Кабер рабом или нет? — спросил Лотар. — Я не знаю этого. Хаскинг сказал, чтобы мы не вздумали прислать к нему кого-нибудь вроде дядюшки Тома.
«Ставший однажды рабом остается рабом навсегда», — подумал Сэм. — «Даже когда раб восстает, убивает или гибнет сам — в знак протеста против рабства — он все равно не думат о себе как о свободном человеке. Он был рожден и воспитан в мире, пропитанном гнилым духом рабства, и каждая его мысль, каждое движение несут неистребимый отпечаток рабства. Кабер родился в 1841 в Монтгомери, Алабама, он научился читать и писать, он служил секретарем в доме своего хозяина и убил его сына в 1863, он бежал на Запад и стал ковбоем, а потом — шахтером. Он погиб от копья индейца сиу в 1876; бывший раб был убит человеком, который не желал становиться рабом. Кабер в восторге от этого мира, потому что здесь никто не пытается снова обратить его в рабство. Но он раб — раб в собственном сознании, в реакциях своих нервов. Хотя он высоко держит свою голову, при свисте хлыста он покорно склонит ее — раньше, чем он поймет, что делает...»
Зачем, для чего человек снова возвращен к жизни? Души людей, мужчин и женщин, несут неизгладимую печать их прежнего земного бытия, и этот тягостный груз нельзя снять — никогда и ничем. Сторонники Церкви Второго Шанса заявляли, что человек может измениться — измениться полностью. Но они были всего лишь группой мечтателей, одурманенных Жвачкой Сновидений.
— Если Хаскинг назовет Кабера дядюшкой Томом, Кабер убьет его, — сказал Сэм. — Я считаю, что мы должны послать Кабера.
Джон кивнул головой. Хитрая усмешка скользнула по его губам. Сэм бросил взгляд на водяные часы.
— Наступило время инспекционного обхода. Прошу извинить меня, Джон, я буду готов через несколько минут, — Сэм уселся около своей конторки, чтобы закончить записи в дневнике.
Это дало возможность Джону первым выйти из дома, как подобало бывшему королю Англии и доброй части Франции.
Сэм догнал группу, включающую Джона и шестерых членов Совета, около химической фабрики. Они постарались как можно быстрее миновать фабричную территорию. Даже гиена извергла бы свой завтрак, вдохнув сложную смесь запахов от азотной и серной кислот, от продуктов перегонки древесины в спирт, ацетон, креозот, от чанов с формальдегидом и человеческими экскрементами. Затем советники были поджарены и оглушены на железоплавильном заводе и в кузнечных мастерских. Они покрылись белой пылью на фабрике, перерабатывающей известняк. На их волосах осели хлопья сажи от гончарных печей. На алюминиевом заводе они были снова поджарены, оглушены и осыпаны пылью.
Оружейная мастерская, расположенная на вершине холма, в данный момент не работала. Если не считать отдаленных шумов, здесь было спокойно. Вид, который открывался отсюда, никто не назвал бы идиллическим. Перекопанная земля, спиленные деревья, черный дым от заводов и фабрик, застилающий горы...
Ван Бум, уроженец конца двадцатого века, наполовину голландец, наполовину зулус, главный инженер Пароландо, встретил их. Это был высокий человек с темно-бронзовой кожей и курчавыми волосами. Его рост достигал шести футов трех дюймов, а вес — двухсот пятидесяти фунтов.
Он радушно приветствовал Сэма и, с холодной вежливостью, Джона, но не улыбнулся,' как обычно.
— Работа выполнена, — заявил он, — но я хотел бы высказать некоторые соображения. Эту штуку можно рассматривать как превосходную игрушку; она выглядит довольно устрашающе, способна наделать много шума и убить человека. Но в целом она излишне расточительна и неэффективна.
— Вы держите речь прямо как конгрессмен в палате представителей, — усмехнулся Сэм.
Ван Бум провел советников в высокие ворота построенного из бамбука здания мастерской. Внутри обширного помещения стояли верстаки; на одном лежало нечто среднее между старинным ружьем и гранатометом. Ван Бум поднял оружие. Даже в его больших руках ружье казалось чудовищно огромным. Он шагнул обратно к выходу, и остальные потянулись за ним на солнце.
Световые блики заиграли на серебристо-сером металле ствола, Ван Бум провел ладонью по гладкому полированному прикладу и сказал:
— Это — ружье модели «Марк 1». Названо так потому, что сам Босс придумал его.
Сэм расцвел в улыбке.
— Это однозарядное ручное оружие с кремневым ударным механизмом, — продолжал инженер. — Посмотрите, как нужно его заряжать. Вы посылаете рукоятку затвора вперед и нажимаете на ствол вниз, — ружье переломилось в его руках подобно охотничьей двустволке. — При этом взводится ударный механизм. Затем в казенную часть ствола вставляется метательный снаряд шестидесятого калибра, сделанный из бакелита. За ним закладывается заряд черного ружейного пороха, — инженер достал из висевшей на его поясе сумки бакелитовую «пулю» величиной в палец, загнал ее в ствол и заложил завернутый в плотную бумагу пороховой заряд. — Теперь следует поднять ствол — ружье готово к стрельбе.
Помощник Вам Бума принес большую деревянную мишень и установил ее на расстоянии двадцати ярдов. Инженер поднял ружье.
— Подойдите ближе, джентльмены, — сказал он. — При прохождении снаряда через воздух его поверхность сильно нагревается и частично выгорает; таким образом, появляется дымовой след, который вы сможете увидеть. Эффективный радиус поражения составляет около пятидесяти ярдов, но точность попадания на расстоянии более тридцати ярдов не очень хорошая.