Деревянные камеры с полом и потолком были построены из толстых лиственничных бревен, изнутри гладко затесанных и настолько прочных, что рабочие на раскопках пилили и кололи их на дрова. Помимо глиняной посуды в камерах были деревянные корытца, блюда, чаши, бочонки, черпаки, ковши, ведра, ложки и т. д. Сохранились и более мелкие деревянные предметы: модели лука, кинжалов, мечей и даже шпильки. Имелись также остатки одежды из меха и кожи: шапки, шубы, ремешки, тесемки. В гробницах лежали остатки мумифицированных тел, кучки пепла сожженных трупов, кости и черепа, которые хранились ранее где-то в другом месте. Под головы умерших подкладывались камень, обрубок дерева, деревянная или кожаная подушка. Вместо этого иногда делалось возвышение из земли и мелких зерен проса, прикрытое тканью или мехом. Благодаря высоким подголовникам, черепа и плечи скелетов оказались приподняты. В могиле, обнаруженной Е. Кокашкиным, на дне было сооружено ложе на четырех высоких тумбах, сделанных из корня дерева. В результате перелома поперечин средние части досок спустились, а близ стен остались приподнятыми. Из-за этого Хубековой показалось, что «покойники сидели». На всех черепах были погребальные маски, тонко залощенные, сплошь окрашенные красной краской или расписанные узорами в виде крупных спиралей. Сняв одну маску, любопытная казачка, как говорилось, нашла зеленую шелковую ткань, покрывавшую все лицо. А. В. Адрианов нашел кусочки такой же шелковой материи, которые прикрывали глаза и рот умершего.
Ценными находками оказались погребальные куклы в рост человека и одетые так же, как настоящие покой-пики. Это были кожаные чучела, туго набитые жесткой травой. Их сделали из кожаных мешков различных размеров и форм, которые составляли руки, ноги, туловище и другие части тела. Мешки сшивались на скорую руку через край из лоскутков, а все детали чучела скрепляли жилами и ремешками. Головы мастерили из кома травы, обтянутого кожей и шелком, на котором изображали черты лица. На одной из голов был шелковый капор. Лица двух кукол закрывали гипсовые маски. Чучела развалились на части и перемешались с человеческими черепами и пеплом. Сохранились накладные и вплетенные косы, но установить, кому они принадлежали — чучелам или людям, было трудно. Не удалось установить и назначение некоторых предметов.
А. В. Адрианов, а, позже и С. А. Теплоухов предполагали, что куклы изображали тех, кто сопровождал умерших в загробный мир. Наиболее увлекательную и обстоятельную интерпретацию предложил Л. Р. Кызласов, который провел аналогии между оглахтинскими находками и погребальными куклами хантов. Как и другие народы, ханты хоронили покойников со всеми необходимыми им для ведения нового хозяйства в потустороннем мире принадлежностями. Считалось, что покойник, а вернее, его «тень», начнет новую жизнь: в «царстве теней» он появится младенцем, начнет расти, а через год достигнет зрелости. Но будучи ребенком, он не сможет самостоятельно стать на ноги. Чтобы ему помочь в этом, хайты изготовляли куклу. В течение года ее кормили, поили, одевали, умывали, укладывали спать. Кукла была изображением умершего. Чаще всего ее делала вдова для своего мужа. Сначала изготавливалась маленькая кукла, а потом побольше. Когда же проходил год и считалось, что умерший «вырос», то куклу делали размером в нормальный человеческий рост. После этого ее клали в могилу, где лежал покойник. Тень умершего возвращалась к его телу, причем вполне взрослой и самостоятельной. В Оглахтинском могильнике куклы иногда лежали поверх скелетов. Л. Р. Кызласов считал, что куклы как раз и были вместилищами «тени» того человека, которого погребли здесь. Этот манекен сбрасывался в могилу спустя некоторое время после смерти сородича.
С. А. Теплоухов в свое время раскопал могилы, похожие на оглахтинские на речке Таштык, левом притоке Енисея. С тех пор племена, которые хоронили в могилах не только мертвецов, но и погребальные куклы, ученые стали называть таштыкскими, жившими в степях Енисея с I в. до н. э. по IV–V в. н. э. Это уже были, видимо, предки древних хакасов. Именно они изготовляли гипсовые маски. У них же возник обычай сжигать трупы на погребальных кострах, а пепел захоранивать. Сначала сжигали не всех умерших, а лишь немногих взрослых, но со временем этот обычай распространился на все население. Кладбища этих племен своеобразны. Наибольшая часть территории отведена под грунтовые ямки, которые располагались ровными рядками. Их десятки и сотни. На дне ям устроены низкие срубы. На другом участке кладбища стоит несколько каменных склепов. Это неглубокие, но просторные котлованы под высокими бревенчатыми крышами. Котлованы плотно окружены каменной стеной, а изнутри облицованы плитами и бревнами. Намертво замуровывали тех, кого клали в глубокие ямы. Крышку сруба засыпали землей, на поверхности оставляли лишь небольшой холмик. Каменные же склепы долго стояли открытыми. В них время от времени через специальный вход вносили новых покойников. Лишь когда гробница полностью заполнялась умершими, на крыше и стенках склепа разжигали костры, и души усопших с языками пламени возносились, по представлениям древних, в «страну предков». По краю кладбища вкапывали длинные параллельные ряды камней, иногда высоких. Перед ними устраивались ежегодные поминки. Между плитами и в их основании клали приношения: один-два сосуда с напитком, несколько кусков баранины или говядины.
Почему таштыкские племена одних людей хоронили в ямах, а других в обширных каменных гробницах-склепах? С. А. Теплоухов считал, что за этим скрываются различия в хронологии. Он высказал убеждение, что сначала всех хоронили в ямах, а позже стали сооружать каменные склепы. Но С. В. Киселев видел в этих различиях иной социальный признак. По его мнению, в могилы клали рядовых общинников, простолюдинов, а в склепы — представителей аристократических родов или семей. Л. Р. Кызласов же считает, что разные погребальные сооружения отражают две этнически разные группы населения. Иным словом, единого объяснения пока нет.
Знаменитые оглахтинские могилы полны вещей, причем многое из найденного было сделано из дерева, бересты, меха, кожи, т. е. из несохранявшихся, как правило, материалов. Таштыкцы не клали в склепы настоящего оружия. Они старались даже украшения погребальной одежды сделать из коры либо кожи. По некоторые предметы покрывали тонкими золотыми листочками. Ими обкладывали деревянные пряжки, бусы, пуговицы, обшивали ворот и обшлага платья, что придавало пышность погребальной одежде.
В склепах, обычно сожженных, лучше сохранились деревянные предметы: скульптурки людей и животных, остатки церемониальных зонтов, лаковых чашечек, резной утвари. И все же это — малость по сравнению с тем, что было положено первоначально. Оставалось надеяться на удачу в будущем…
Работая в зоне водохранилища, на обоих берегах Енисея, у бывших сел Аешка, Новая Черная, под горами Барсучиха и Тепсей наша экспедиция рассчитывала на такую удачу. Глядя на мои поиски, жена чабана из села Новая Черная рассказывала, будто где-то поблизости кулаки закопали ценный клад и, вздохнув, добавила: «Вот бы Вам его найти». Из вежливости мы соглашались, хотя интересовало нас другое: многочисленные заплывшие от времени ямы, на которые вряд ли обращали внимание местные жители. А между тем ямок были сотни, они покрывали весь склон горы.
Копать было трудно. Лето стояло дождливое. К тому же наступало рукотворное море и порой приходилось расчищать скелеты, стоя по колено в воде. Срубы сохранились плохо, и мы, кроме сосудов, почти ничего не находили. Успокаивало лишь то, что удалось заметить новые детали погребального обряда, а среди находок попалась уникальная костяная булавка с навершием в виде двух горных козлов с подогнутыми ножками. Это изящное, высокохудожественное изделие стало одним из ценных экспонатов Эрмитажа. Еще более повезло под горой Тепсей, где М. П. Грязнов нашел в склепе деревянные обугленные дощечки с изображениями, вырезанными острием ножа. Рисунки запечатлели бегущих оленей, лосей, медведя, волка, а также всадников, пеших воинов с луками и стрелами, иногда в боевых доспехах. На дощечках представлены картины битвы, угона добычи, погони. Уникальные деревянные миниатюры, очевидно, служили иллюстрациями героического эпоса и исторических повестей таштыкского народа.
Погребальные куклы, найти которые мы мечтали, не встретились. Но их назначение все же неожиданно раскрылось и совсем по-новому. Давно замечено, что таштыкцы хоронили пепел сожженного на погребальном костре не в сосуде или коробке, а в чем-то сооруженном из травы. Поскольку иногда сожженные косточки человека находили в комках травы, археологи предположили, что останки умерших помещали внутрь своеобразных травяных гнездышек. В 1968 г. в склепе под горой Барсучиха, на левом берегу Красноярского моря, М. П. Грязнов обратил внимание на то, что остатки трупосожжений лежат очень плотными овальными кучками, как будто ими ранее были набиты узкие пакеты или мешочки наподобие кулька. В тот же год среди рукописей А. В. Адрианова удалось найти упоминание об обнаружении в куртках травяных оглахтинских погребальных кукол сожженных человеческих косточек. Может быть, кульки с пеплом помещали внутри самих человекообразных кукол-манекенов? Гипотеза заманчивая, но подтвердить ее могли лишь новые находки кукол. А. В. Адрианов раскопал в Оглахте далеко не все могилы, но кроме него никто из археологов это место не посещал и со временем его забыли. В 1969 г., вооружившись точными описаниями места расположения могильника и его фотографиями, сделанными А. В. Адриановым, я с несколькими сотрудниками отряда отправилась в горы. Весь день мы лазали по склонам, но безрезультатно. Вечером нам повстречался чабан. Мы разговорились, показали ему фото. Чабан жил в этих местах недавно, не знал ни названия гор, ни разыскиваемого нами лога. Казалось, помочь он ничем не мог. Но напоследок я рассказала ему историю, случившуюся в горах с Егором Кокашкиным. Выслушав, чабан подтвердил: «Всякое люди болтают. Вот здесь за горой я отару пасу, трава хорошая, а напарник мой не пасет, мертвецов боится, тоже, говорит, сидячих находили, а там-то и вовсе нет ничего». Мы заволновались, заторопились, спустились с чабаном с. горы и увидели заросшие березняком раскопки А. В. Адрианова. Нераскопанные ямки действительно малоприметны, но их было здесь очень много. Правда, неограбленные гробницы в Оглахтах — редкое чудо. Но одна такая была здесь летом этого же года раскопана Л. Р. Кызласовым. Она имела вид сруба площадью 5 м