У моих родителей был садовый участок – клочок земли, который я с детства ненавидел всеми фибрами моей души. Каждое лето по несколько недель безвылазно я «дышал свежим воздухом» вдали от городских друзей, окучивая картошку и пропалывая грядки. Еще приходилось поливать рассаду из лейки, колоть дрова, вырывать сорняки за забором, ходить с канистрой на родник за водой и сдыхать от вселенской тоски! Городскому подростку пребывание на садовом участке противопоказано: оно отупляет и вселяет чувство собственной неполноценности. В неплодородную сухую землю уходят жизненные силы, и созидательная энергия организма растрачивается почем зря.
Проехав с километр вдоль садовых участков, водитель остановился. Справа от нас, на еще не засеянном овсом поле, торчал геодезический знак. Слева отсыпанная щебнем дорога вела в глубь садовых участков.
– Малышев сказал: «От геодезического знака три аллеи вперед – и в сады». А как считать аллеи, если знак напротив дороги стоит? – Водитель озадаченно осмотрелся, включил рацию: – Сто первый, Сто первый, ответь Сто пятому. Сто первый, ответь! Мать твою, здесь никакая радиосвязь не работает. Как поворот искать будем? Если промажем, то домик адвоката до ночи не найдем.
Я невесело вздохнул. Места мне были знакомые. Садовый участок моих родителей располагался в этом районе.
– Малышев называл еще какие-нибудь приметы? – спросил я.
– Там, говорит, лог есть, а под горой родник течет.
– Поехали прямо, я скажу, где поворачивать.
У приметного домика, похожего на старинную сторожевую башню, мы свернули на неширокую аллею. Справа и слева от нас, защищая участки от воров и любопытных прохожих, потянулись разномастные заборы. Людей за заборами не было. Холодно. По факту погода середины мая соответствовала концу апреля.
– Помнится, – сказал я, – идешь в детстве вдоль этих заборов, а вокруг, как кочки на болоте, торчат задницы, обтянутые трико синего цвета. Все до единого дачники, и мужчины, и женщины, все в синтетическом трико. Как униформа какая-то: сверху – обноски, которым дома не место, а снизу – трико. На ногах резиновые сапоги, в руках – грабли. Как вспомню, так вздрогну!
– Андрей Николаевич, – подал голос эксперт, – у тебя где-то здесь участок был?
– Аллей шесть вправо и через гору наверх. От трамвайной остановки до участка ровно полтора часа пешком. Если с поклажей, то пока дойдешь, все на свете проклянешь. Родителям-то что, они дойдут до участка, перекусят, водочки выпьют, и силы восстановились. А мне, пацану, каково? Меня водкой не угощали… А я бы выпил. Залил сорокоградусной тоску по городу.
Пейзаж за окном автомобиля был наглядной иллюстрацией моих слов о тоске. Все вокруг, куда ни посмотри, было уныло, серо, безрадостно. На дорогах – лужи и грязь, на деревьях и кустарниках – ни листочка. Жизнелюбивые сорняки только-только начали пробиваться вдоль заборов. Вороны, не найдя пропитания, покинули эти места. Редкие садоводы, черт знает зачем приехавшие в такую погоду на участок, сидели безвылазно в своих домиках-избушках, топили дровами круглобокие печки-буржуйки.
У спуска в лог мы остановились. Вдоль дороги с правой стороны рядком стояли легковые автомобили. Первый из них – «девятка» Малышева.
– Приехали! – сказал водитель, выключая двигатель.
Я вышел из машины, обошел лужу, вскинул руки к небу и, обращаясь к свинцовым тучам, громко продекламировал выдуманную мной строку из Священного Писания:
– И сказал Бог: за грехи ваши тяжкие я заставлю вас работать на участках мичуринских! И будете вы в поте лица своего выращивать на них кривой огурец и побитый проволочником картофель, и будете зарабатывать ревматизм и радикулит. Аминь! Да будет так.
– Хватит орать! – вышел из калитки Малышев. – Я тебя сюда не за этим позвал.
– Николай Алексеевич, – я за руку поздоровался с начальником, – откройте секрет: на кой черт вы меня дернули из дома, если сами выехали на место происшествия?
– Я хочу, чтобы ты осмотрел место убийства и высказал свое мнение. Если оно совпадет с моим, то мы на верном пути.
«Ого! – подумал я. – Мои акции растут, а Геннадия Александровича Клементьева – падают. Раньше он был главным советником Малышева. Не случилось ли чего? Может, раскодировался и снова запил?»
– Начнем с машины, – предложил я.
«ВАЗ-2105» вишневого цвета стоял на обочине дороги между вспомогательной пешеходной аллеей и логом. Машина была забрызгана грязью, государственные номера не читались. Все дверцы автомобиля были открыты, у водительского места работал кисточкой эксперт.
Я заглянул в салон автомобиля. Заднее сиденье было вымазано потемневшей от времени кровью. На стекле и правой дверце отчетливо просматривались отпечатки окровавленных пальцев.
– Они специально так наследили? – спросил я у Малышева. – В первый раз вижу, чтобы убийцы отпечатки пальцев со стекла не стерли. В машине ничего не нашли?
– Андрей Николаевич, мне такие поверхностные суждения не нужны, – строгим тоном выговорил мне начальник. – Ты глубже к вопросу подходи, а руками разводить, как базарная баба, любой постовой сумеет.
– Николай Алексеевич, не требуйте от меня по ботве определить плод! Осмотрю дом, вынесу суждение.
– Пошли! – Малышев, как радушный хозяин, жестом предложил войти в калитку.
Садовый участок адвоката Машковцова оригинальностью планировки не отличался. Слева – дом, справа, в конце участка – туалет-скворечник. Между ними – вытянутый вдоль дороги участок земли, на котором просматривались осевшие после зимы грядки и еле заметные лунки из-под картошки. Вдоль внутреннего и внешнего забора высажены плодовые кустарники.
Садовый домик адвоката состоял из центрального шлакозаливного куба и жилой деревянной мансарды. Со стороны огорода к основной постройке были пристроены единая с домом веранда и летняя терраса. У моих родителей и дом, и планировка участка были точно такие же, но у адвоката на участке была одна приметная деталь – большая строительная бочка. В таких огромных емкостях на стройке греют гудрон перед заливкой крыш.
– Видать, с водой здесь не очень, – сказал я, кивая на бочку. – Хорошая вещь. Если воду не подадут, то можно из бочки поливать.
– Здравствуйте. – От террасы отделились мужчина и женщина, подошли к нам.
Мужчина показался мне знакомым, а вот женщину я точно видел впервые. Внешность у нее была примечательная, и если бы мы раньше сталкивались, то я наверняка бы вспомнил ее. На вид незнакомке было лет двадцать пять. Глаза карие, рот узкий. Нос у девушки был карикатурно большим, с горбинкой посредине. Со стороны лицо незнакомки выглядело по-птичьему: небольшая голова и выдающийся вперед мощный клюв.
«Ее папа – Буратино, – решил я. – Зря деревянному мальчику приписывают любовь к Мальвине. У него другая избранница была».
– Вы меня не узнаете? – спросил мужчина, при близком рассмотрении оказавшийся ровесником девушки-птицы. – Вы к нам на завод в прошлом году приезжали и объяснение у меня брали.
Сквозь остатки дурмана после бессонной ночи с больным ребенком я припомнил: было дело! В шестом цеху завода «Сибтеплотехника» подрались двое рабочих, один из них пустил в ход отвертку и проткнул обидчика.
– Я – Виктор Торпенко, – пояснил молодой человек, – а это моя супруга Бронислава, дочь Юрия Эдуардовича.
«Ну и имечко! – отметил я. – У меня началась неделя редких и вычурных имен: Вероника, Лиза, Бронислава. Кто следующая будет? Феодора?»
– Как вся эта история началась, – продолжил зять адвоката, – мы места себе не находили, а про мичуринский совсем забыли. Холода же стоят, делать тут нечего. Пока пешком до участка дойдешь, в грязи по колено вывозишься. Машины в гараже нет, так бы на ней доехали.
– Вчера вечером мы решили съездить на участок, – вступила в разговор Бронислава. – Приехали, а тут…
– Ну что же, – взял я инициативу в свои руки, – пойдемте, посмотрим, что тут есть, кроме автомобиля на обочине. Кстати, промозглая погода сыграла всем нам на руку. Людей на садовых участках нет, по дороге никто не шмыгает. Если бы было тепло, то за две ночи колеса с беспризорной машины точно бы сняли.
Через веранду мы вошли в дом. В небольшой квадратной комнатке слева от входа стояла печка-буржуйка. Дымоход из нее вел на второй этаж, в мансарду. В комнате было одно окно, прикрывающееся двухстворчатыми ставнями. Рядом с окном стоял обеденный стол, напротив него – панцирная кровать. Матрац на кровати на зиму был свернут в рулон, постельное белье хозяева забрали домой. Рядом со столом было два стула: на одном из них сидел, уткнувшись головой в стол, мертвый мужчина, второй стул валялся на полу. Тут же лежал труп второго незнакомца. Судя по позам покойников, они сидели за столом и умерли с разрывом в несколько секунд: один из них остался на месте, второй, откинувшись на спинку стула, рухнул вместе с ним на пол.
На столе стояли початая бутылка водки «Пшеничная» и три восьмидесятиграммовые граненые стопки. Закуски не было. Сбить водочную горечь мужчины собирались водой из большой металлической кружки.
– Хоть бы щавель у веранды сорвали, – задумчиво сказал я.
– Какой, к черту, щавель! – эмоционально возразил Малышев. – Ты сам представь, они только что приехали с налета. Нервы на пределе. За ними три трупа и девчонка, которая их могла запомнить. Они, рискуя всем на свете, проехали через весь город, а ты о закуске толкуешь! У них с собой целая сумка с деньгами – дело выгорело! Масть пошла. Тут в самый раз опрокинуть по стопочке и расслабиться.
– Мощное зелье в этом пузыре, – показал я на водку. – С метилового спирта они бы так резко не окочурились.
– Теперь посмотри в угол, – предложил Малышев.
За кроватью лежал окровавленный молоток, пол возле него был залит засохшей кровью. К металлической части молотка прилипли два коротких волоска.
– Выводы? – спросил начальник.
– Как минимум три человека вошли в дом. Один из них, по всей видимости, хозяин, принес с веранды три стопки, достал водку. Отвлекся и получил удар молотком по голове. Пока он валялся без чувств, его соучастники раскрыли бутылку, выпили по стопке и мгновенно умерли. Вопрос – куда делся третий человек?