кновенной внимательностью О'Харе о том, что сначала они с Персивалем были друзьями, что Персиваль обожал ее, но не переходил при этом дозволенных границ. Затем он окончательно уверил ее в искренности своих чувств и дал понять, что будет счастлив на ней жениться.
Все это она излагала мягко и с самым скромным видом. Держалась Роз очень прямо, чуть приподняв подбородок. Она рассказала О'Харе, как впервые заметила, что Персиваль оказывает Октавии большее внимание, нежели положено слуге. Мисс Октавия хвалила его, часто давала поручения, выполняя которые он должен был находиться от нее поблизости.
— И вы не ревновали, мисс Ваткинс? — с невинным видом спросил О'Хара.
Не забывая о внешних приличиях. Роз скромно потупилась и отвечала, как бы не заметив ядовитых ноток в голосе прокурора:
— Ревновала, сэр? Как я могла ревновать кого-то к такой леди, как мисс Октавия? Она была прекрасна, воспитанна, образованна. Что я такое по сравнению с ней!
Роз помолчала секунду, затем продолжила:
— Да он бы на ней и не женился, об этом даже думать смешно! Ревновать к другой служанке, такой же, как я сама, это еще понятно. Он бы мог уйти к ней, жениться, создать семью. — Роз взглянула на свои маленькие крепкие руки и снова вскинула глаза. — Нет, сэр, мисс Октавия просто забавлялась, а ему это вскружило голову. Я раньше думала, такое может случиться разве что между горничной и безнравственным хозяином. Но чтобы леди…
Она потупилась.
— По-вашему, между ними все-таки что-то произошло, мисс Ваткинс? — спросил О'Хара.
Глаза служанки широко раскрылись.
— О нет, сэр! Я ни на миг не допускаю, что мисс Октавия могла на такое пойти. Думаю, Персиваль много чего себе напридумывал. А когда понял, что свалял дурака, он вышел из себя, вспылил…
— У него вспыльчивый нрав, мисс Ваткинс?
— О да, сэр… Боюсь, что да.
Последней по счету свидетельницей, вызванной, чтобы обрисовать облик и наклонности Персиваля, была Фенелла Сандеман. Она взошла на возвышение в блеске черной тафты и шорохе кружев. Большой чепец был сдвинут чуть назад, эффектно обрамляя неестественно бледное лицо, ненатурально густые волосы и розовые губы. Издалека Фенелла казалась дьявольски привлекательной женщиной, удрученной нынешними прискорбными обстоятельствами.
Но Эстер, ни на секунду не забывавшей, что идет борьба за жизнь человека, появление миссис Сандеман показалось напыщенным и нелепым.
О'Хара встал и обратился к Фенелле с преувеличенной вежливостью, словно боясь нечаянным словом разрушить ее хрупкую эфемерную красоту:
— Миссис Сандеман, насколько мне известно, вы вдова и проживаете в доме вашего брата сэра Бэзила Мюидора?
— Да, — ответила она с самым отважным видом, вызывающе улыбнувшись и вздернув подбородок.
— И вы… — Он замялся, как бы припоминая, о чем хотел спросить, — живете там уже около двенадцати лет?
— Верно, — согласилась Фенелла.
— Тогда вам, без сомнения, должны быть хорошо известны все проживающие в доме лица: нравы, склонности, радости и беды, постигшие их в последнее время, — заключил обвинитель. — О каждом у вас наверняка сложилось собственное мнение, основанное на наблюдениях.
— Да, это так.
Она взглянула на него, и соблазнительная улыбка коснулась ее губ. В голосе Фенеллы зазвучала знакомая хрипотца. Эстер готова была спрятаться под лавку, но рядом сидела леди Беатрис, не попавшая в число свидетелей. Оставалось молчать и терпеть. Эстер покосилась на леди Мюидор, но лицо той было надежно прикрыто густой вуалью.
— Женщины очень внимательны к людям, — продолжала Фенелла. — Нам приходится быть такими — это наша жизнь…
— Совершенно верно. — О'Хара улыбнулся в ответ. — А в собственном доме вы сами нанимали слуг до того, как ваш супруг… покинул этот мир?
— Конечно.
— Стало быть, вы вполне можете судить об их достоинствах и характере, — заключил О'Хара, бросив мимолетный взгляд на Рэтбоуна. — Что вы можете сказать о Персивале Гэрроде, миссис Сандеман? Какова ваша оценка? — Он предостерегающе вскинул бледную руку, как бы заранее защищаясь от возможного возражения Рэтбоуна. — Основанная, конечно, на том, что вы видели сами, проживая на Куин-Энн-стрит.
Фенелла опустила глаза. В помещении стало очень тихо.
— Как слуга он был неплох, мистер О'Хара, но человек он заносчивый и алчный. Любил хорошо одеться и поесть, — тихо, но очень отчетливо проговорила она. — Он слишком высоко себя ставил, и его приводила в бешенство мысль о том, что Бог каждому положил предел и назначил свое место в жизни. Он вскружил голову этой бедной девочке Роз Ваткинс, а затем вообразил себе… — Фенелла вскинула глаза на обвинителя, и страстная хрипотца в ее голосе зазвучала явственней. — Право, не знаю, как бы выразиться поделикатнее. Буду весьма обязана, если вы поможете мне это сделать.
Эстер услышала, как леди Беатрис гневно выдохнула и судорожно стиснула свои лайковые перчатки.
О'Хара мигом пришел на помощь Фенелле.
— Вы, очевидно, хотели сказать, мэм, что он питал несбыточные надежды относительно одной из ваших родственниц?
— Да, — подтвердила она с напускной скромностью. — Об этом неприятно говорить, но я вынуждена… Много раз я замечала, что он ведет себя весьма вольно с моей племянницей Октавией. Я видела это также по выражению его лица, а мы, женщины, в таких вещах никогда не обманываемся.
— Понимаю. Вас, должно быть, это весьма огорчало?
— Естественно, — отвечала она.
— И что же вы предприняли, мэм?
— Предприняла? — Фенелла заморгала и уставилась на прокурора. — А что тут можно было предпринять, дорогой мой мистер О'Хара? Если Октавия не протестовала против этих знаков внимания, что же я могла ей сказать?
— А она не протестовала? — О'Хара удивленно повысил голос и, как бы невзначай бросив взгляд на публику, снова повернулся к Фенелле. — Вы уверены в этом, миссис Сандеман?
— О, вполне, мистер О'Хара. Мне очень жаль, что приходится говорить об этом, да еще в присутствии такого количества людей. — Голос ее зазвучал несколько сдавленно. Эстер чувствовала, какое напряжение испытывает сейчас леди Беатрис. Ей даже показалось, что она готова вскрикнуть. — Но бедняжку Октавию, кажется, развлекали его ухаживания, — безжалостно продолжала Фенелла. — Конечно, она полагала, что все ограничится словами… Да и я сама полагала точно так же, иначе бы я непременно обратилась к ее отцу. Увы, мне и в голову не приходило, чем все это обернется!
— Естественно, — согласился О'Хара. — Уверен, да и все мы уверены, что, заподозри вы возможность столь трагического финала, вы бы сделали все, чтобы предотвратить его. Ваши показания весьма важны для правосудия, и мы понимаем, сколь нелегко вам стоять здесь и обо всем этом нам рассказывать.
Затем он уточнил подробности непозволительного поведения зарвавшегося лакея и спросил, не поощряла ли в этом Персиваля сама Октавия, и вновь получил утвердительный ответ.
— Еще одно уточнение, прежде чем вы нас покинете, миссис Сандеман, — как бы только что вспомнив об этом, сказал О'Хара. — Вы упомянули, что Персиваль был алчен. В отношении чего?
— В отношении денег, конечно. — Фенелла устремила на обвинителя ясный взгляд. — Ему нравились вещи, которые он вряд ли мог приобрести на свое жалованье.
— Откуда это вам известно, мэм?
— Он был хвастлив, — просто ответила она. — Однажды он рассказал мне, что имеет… кое-какие побочные доходы.
— В самом деле? И какие же? — с невинным видом спросил О'Хара, словно речь шла о состоятельном и уважаемом человеке.
— Он многое знал об окружающих, — сказала Фенелла с недоброй улыбкой. — Незначительные секреты, мелкие грешки, которые люди хотели бы скрыть от своих знакомых. — Она слегка пожала плечами. — Горничная Дина, например, гордится своей семьей, а на самом деле она подкидыш и никакой семьи у нее нет. Ее хвастовство раздражало Персиваля, и он дал ей понять, что все о ней знает. Старшая служанка Лиззи — кстати, весьма заносчивая особа — когда-то имела любовника. Персиваль также об этом знал. Возможно, он знал что-то и о Роз, но что именно — сказать не могу. Ну и тому подобные мелкие секреты. Брат кухарки — пьяница, сестра судомойки — слабоумная.
О'Хара не смог скрыть отвращения, но к кому оно относилось, к Персивалю или к самой Фенелле, — сказать трудно.
— Удивительно неприятный человек, — произнес он вслух. — А как он узнавал эти секреты, миссис Сандеман?
Фенелла, казалось, не заметила холодка, прозвучавшего в его голосе.
— Я думаю, он вскрывал чужие письма, — сказала она, пожав плечами. — Принимать почту было его обязанностью.
— Понимаю.
Он еще раз поблагодарил ее, а затем поднялся и грациозно вышел вперед Оливер Рэтбоун.
— Миссис Сандеман, ваша память заслуживает всяческих похвал, и мы весьма обязаны вашей точности и наблюдательности.
Фенелла взглянула на него с любопытством. Рэтбоун был куда более интересным мужчиной, чем О'Хара.
— Вы очень добры.
— Нисколько, миссис Сандеман. — Он плавно повел рукой. — Уверяю вас. Скажите, а не донимал ли этот сластолюбивый, алчный и лживый лакей своими ухаживаниями других леди? Миссис Киприан Мюидор, например? Или миссис Келлард?
— Понятия не имею.
Она была удивлена.
— Или вас, например?
— Ну…
Фенелла застенчиво опустила ресницы.
— Пожалуйста, миссис Сандеман, — настаивал Рэтбоун. — Сейчас не время для излишней скромности.
— Да, он пытался… перейти границы обычной предупредительности.
Несколько присяжных глядели на Фенеллу, ожидая продолжения. Один из них — мужчина средних лет и с бакенбардами — был явно смущен.
— То есть он ухаживал и за вами? — продолжал свой натиск Рэтбоун.
— Да.
— И как же вы поступили, мэм?
Фенелла взглянула на адвоката широко раскрытыми глазами.
— Поставила его на место, мистер Рэтбоун. Я хорошо знаю, как надлежит обращаться с зарвавшимися слугами.
Леди Беатрис, сидевшая рядом с Эстер, застыла.