И они пошли. И потренировались. Чем это закончилось, вы, наверное, уже догадались. По всей видимости, елочка очень хотела вернуться в свой родной лес. Но дойти до него она не смогла, потому что споткнулась и растянулась на полу прямо посередине комнаты. Вместе со всеми развешанными на ней новогодними игрушками, гирляндами и шарами. В результате Анька и Стасик были подвергнуты самому суровому наказанию – родители теперь называли их не иначе, как Анной и Стасом, и предложили подумать над своим поведением дома, вместо того чтобы идти со всеми праздновать Новый Год на улицу.
– Все! Больше никаких чудес! – решительно сказала Анька и засунула «чудо-очки» куда подальше.
Но чудо – вещь непредсказуемая и своенравная. И если не пускать его в дверь, то оно может залететь в окно. А может вообще, кряхтя и держась за поясницу, вылезти прямо из стены. Что в следующий момент и произошло…
Глава 3Странное знакомство
– До чего же у вас тут неудобно все устроено. То есть построено, – пробурчал некто, вываливаясь прямо из стены и с громким стуком падая на пол.
Хотя даже трудно было сказать, некто это был или нечто. Настолько странное существо предстало перед глазами Стасика и Аньки. Оно было столь необычным, что вряд ли возможно его описать. Казалось, что оно постоянно меняется. То это было что-то бесформенное и лохматое с очень злыми глазами, очень большими зубами и очень острыми когтями. То это был мрачный и угрюмый старик в шапке-ушанке, залатанном-перелатанном армяке[4] с большим мешком за плечами и почему-то в лаптях. А то, вообще, это было что-то, как будто составленное или собранное из самых злобных и опасных хищников. Которые при внимательном рассмотрении почему-то оказывались не такими уж злобными и опасными. А совсем даже наоборот. В общем, очень и очень странное существо это было. Которого, честно говоря, и быть-то не должно. Да и не бывает вовсе.
– Э-э… А вы кто, собственно? – осторожно поинтересовался Стасик.
– Кто, кто… Дед Пихто! – пробурчал незнакомец и сердито зыркнул на него из-под густых лохматых бровей, отряхивая с себя штукатурку.
– А вот врать нехорошо! – укоризненно покачала головой Анька. – Никакой вы не дед Пихто. И даже ни капельки на него не похожи.
– Это почему это не похож?! – возмутился незнакомец.
– Потому что «дед Пихто» – это на самом деле никакой не дед, а «свернутая форма фразиореплики-ответа диалогического фразеологизма», – объяснил ему начитанный Стасик.
– Чего-о-о?! – от удивления незнакомец даже разинул рот.
– Объясняю для непонятливых, – вздохнул Стасик.
– Это, чтобы вам понятно было, он так тупых называет, – охотно пояснила Анька незнакомцу.
Незнакомец насупился, но на всякий случай промолчал. Между тем, Стасик вошел во вкус и тоном бывалого лектора продолжил свое высоконаучное объяснение:
– Функция фразеореплик-ответов на вопросительные слова заключается в отклонении вопросительной реплики, как неуместной, и употребляется при нежелании отвечать на поставленный вопрос. Таким образом совершенно ясно, что вы пытаетесь скрыть от нас свое настоящее имя и просто морочите нам головы.
Однако, похоже, от всего сказанного Стасиком голова заморочилась у самого незнакомца. Во время объяснения Стасика он постоянно тряс ею, время от времени хватаясь за нее руками, словно пытаясь удержать в ней хоть часть услышанного. Хотя удержать в голове, а уж тем более понять это, наверное, смог бы даже не каждый филолог.
– Ты сам-то понял, что сказал? – тихонько шепнула Анька брату.
– Вообще-то, не очень, – признался Стасик. – Но тут главное – ошеломить собеседника. После чего можно брать его «тепленьким».
– Уже можно и не «брать», – усмехнулась Анька. – Я, кажется, знаю, кто это.
И она еще раз окинула внимательным взглядом, похоже, действительно не на шутку ошеломленного незнакомца, все еще трясшего головой.
– И кто же? – заинтересовался Стасик.
– Да ты его тоже знаешь. Им нас родители в глубоком детстве пугали, когда пытались спать уложить. А мы никак не укладывались. Это же бабайка! Им все родители раньше непослушных детей пугали. Он и к нам приходил, но ничего у него не получилось.
– И никакой я не бабайка, а Бабай! – обиженно шмыгнул носом незнакомец. – Никакого уважения к старшим! Нехорошо енто! Неправильно!
– Ой, извините дяденька Бабай! – издевательски поклонилась ему Анька и строго спросила: – А детей маленьких хорошо пугать? Правильно?
– А что делать, ежели работа у меня такая? – развел руками Бабай и гордо добавил: – Можно сказать, профессия. Семейная. Наследственная.
– Только теперича все. Ни работы, ни профессии нету, – тяжело вздохнул он. – Безработный я нынче.
– Что так? – поинтересовался Стасик. – Уволили?
– Сам ушел. По собственному желанию, – угрюмо сказал Бабай. – Разве ж нынешних детей напугаешь? Они таких ужасов и монстров в ентих кинах, да в кампутерах своих насмотрелись, что их уже ничем не проймешь. И енто теперь не работа, а мучение. Сплошной мрак и ужас. Я ентих детей уже и сам боюсь.
Надо заметить, речь у Бабая была довольно странная. Некая смесь какой-то причудливой и давно забытой простонародной речи века этак восемнадцатого с обильным вкраплением современных слов и выражений. Правда, тоже весьма причудливо измененных. Кстати, говорят, что именно после ночной беседы с Бабаем Грибоедов в свое время и придумал это знаменитое «смешенье языков: французского с нижегородским» в своей известной комедии «Горе от ума». А может, это только так говорят. Кто знает!
– И как же вы теперь? – внезапно проникся сочувствием к безработной нечистой силе Стасик.
– Да как придется, – пожал плечами Бабай. – Перебиваюсь, пымаешь, случайными подработками. Сейчас вот устроился на полставки в мерканское посольство. На место выбывшего из строя ихнего бугимена. Которым мерканские родители своих детишек пугают.
– А чего это он выбыл-то? Он же, вроде, крепкий такой мужчина был. И довольно страшный, – вспомнила Анька увиденные ею как-то фильмы ужасов про бугимена.
– Вот именно, что был. Слабак ентот ихний бугимен оказался, – Бабай презрительно сплюнул, а на паркете осталось большое выжженное пятно.
Бабай незаметно наступил на него лаптем, чтобы скрыть причиненный полу ущерб, и продолжил:
– Не выдержал сурового русского гостеприимства. И теперича лечится на исторической родине. Тоже мне, родственничек!
– Это как? Вы что, с бугименом родственники? – удивился Стасик.
– Ну, дык, – кивнул Бабай. – Дальние. Двоюродные братья по линии троюродной бабушки от пятиюродного прадедушки.
– Как у вас все запутано, – покачал головой Стасик.
– Да, мы не ищем легких путей! – гордо сказал Бабай. – Но, ваще-то, я здесь по делу. Важному. У меня для вас сообщение.
– Это, типа, ты еще и курьером подрабатываешь? – усмехнулась Анька.
– А вот издеваться совсем необязательно! – буркнул Бабай. – В кои-то веки хотел доброе дело сделать… Ну, и ладно! Не очень-то и хотелось. Пропадайте тут, ежели вам так хочется, а я пошел.
Бабай гордо развернулся и пошел по направлению к стене. Когда он уже почти скрылся в ней, Стасик опомнился и закричал ему вслед:
– Эй! Минуточку! Я не понял: что значит «пропадайте»?!
– А что тут непонятного? – высунулся Бабай из стены. – Был и нету. Вот и пропал, значица.
– Это как это «нету»? – вмешалась Анька. – Типа, совсем нету, что ли?
– А то как же еще-то? – удивился Бабай. – По частям это пусть вас в каком-нибудь мерканском фильме ихней бензопилой пилют. А у нас все без обману, честь по чести – пропал, так, значит, пропал целиком. То бишь, весь без устатку. И никаких гвоздей!
– «Никаких гвоздей» – это хорошо. Нам только гвоздей еще здесь не хватало. Только вот с чего бы это нам вдруг пропадать, а? – поинтересовалась у него Анька.
– Дык, я об чем и толкую! – оживился Бабай. – Попросил меня Палыч весточку вам передать.
– Какой еще Палыч? – перебил его Стасик.
– Да что ж это такое-то? – пригорюнился Бабай. – Ой, бяда! Ой, бяда!
– А что такое? Где беда? – на всякий случай огляделась Анька по сторонам, но никакой видимой беды не заметила.
Однако Бабай уже вошел в раж и, раздраженно отмахнувшись от нее, увлеченно продолжил причитать. Судя по его энтузиазму и горящим глазам, причитать о чем-то давно наболевшем, но невысказанном:
– Вот что тырнет злокозненный заморский, да ЕГЭ наш доморощенный и дурной с неокрепшими умами отроков неразумных делают! Совсем историю свою позабыли и от корней оторвались! И теперь не то что про родной край, про раен свой никакого понятия не имеют! Даже про памятник близлежащий… то есть, близстоящий ничегошеньки не знают! А ведь огромного ума и большущей души памятник, даром, что каменный!..
Причитал Бабай весьма умело и со знанием дела. Виден был большой опыт и закалка бывалого оратора. Где надо, возвышал голос до дрожи, а в особо проникновенных местах – и до раскачивания люстры на потолке. Где надо понижал голос до трагического шепота. Так, что даже слышно было капанье воды из неплотно закрытого крана на кухне. В нужных местах Бабай не забывал, как бы в смятении духа, основательно припечатывать себя кулаком по лбу и пускать скупую мужскую слезу по своей небритой щеке.
– Смотри, соседей не залей, – пробормотала Анька, отходя подальше от стремительно разраставшейся на полу лужи из этих его скупых, но весьма обильных слез.
– Это ты про памятник в сквере, что ли? Которого все Палычем зовут? – дошло, наконец, до Стасика. – Так ведь он же памятник! Как это он мог весточку послать?
– Молча! – огрызнулся Бабай и тяжело вздохнул. – Ничего-то вы, видно, не поняли. Хотя и сумели как-то чудо-очки сконстролить. И с их помощью делов всяких чудесных, но зело необдуманных, успели натворить.
– А ты откуда знаешь? Подглядывал, что ли? – подозрительно посмотрела на него Анька. – Не нравишься ты мне, Бабай Бабаевич. Ой, не нравишься!