– Как за чем? – удивился Василий Иванович. – А вы что, не узнаете?
– Нет! – дружно ответили Анька со Стасиком.
– Вообще-то, это Москва, – сказал Василий Иванович, но, заметив более чем удивленные лица Аньки и Стасика, тут же пояснил: – Ну, не совсем Москва, конечно. Точнее, не та Москва, которую вы обычно видите. Это… как бы вам попонятнее объяснить… это как бы другая сторона Москвы. Которая недоступна взгляду обычных людей. И не взгляду тоже. Попасть сюда не может никто.
Но, взглянув на Аньку, Стасика, Марту и Сеню, поправился:
– Точнее, почти никто.
– А почему же мы тогда здесь? – задал вполне резонный вопрос Стасик.
– Прравильный вопррос! – поддержала его Марта. – Гуляли мы себе с Сеней, никого не тррогали. Потом рраз, и вдрруг этот пенек афрриканский к нам прривязался. А потом рраз, и мы здесь! Интерресный поворрот! Прравда, Сеня?
Сеня, до этого стоявший в сторонке и усиленно делавший вид, что его здесь как будто и нет вовсе, робко кивнул головой. Словно ожидавшая этого его кивка, рядом с ним, как из-под земли, выросла Останкинская телебашня. Затем, словно передумав, она медленно растворилась в воздухе и появилась уже в другом месте.
– Что-то она зачастила сегодня, – поморщился Василий Иванович. – Не иначе как к дождю. Похоже, нам надо бы найти место поудобнее.
– Пелагея Аполлинарьевна! – крикнул он в сторону стола.
Ворох бумаг, лежавших на столе, зашевелился и из него высунулась мышиная мордочка.
– Ленинская библиотека вас устроит? – поинтересовалась она.
– Отличное место! – обрадовался Василий Иванович. – Хоть сто лет думай, лучше не придумаешь.
– Будет сделано! – отрапортовала Пелагея Аполлинарьевна.
И махнула хвостиком. После чего непонятно откуда взявшееся на краю стола яичко упало и разбилось. А все стоявшие около стола просто взяли и исчезли. Как будто их и не было вовсе. Увидев это, Останкинская башня от удивления приземлилась точно в озеро, еще не успевшее оправиться от совсем недавнего приземления в него Колобка. В ответ озеро немедленно вскипело от возмущения. И, словно для разрешения неизбежных после этого инцидента споров и разбирательств, сразу же рядом появилось здание Московского городского суда. Но, пожалуй, на этом месте лучше их оставить и отправиться вслед за нашими героями…
Глава 6Другая сторона Москвы(часть 2-я)
– И все-таки, Иваныч!
– И не проси!
– А я и не прошу. Я настаиваю! Я требую, в конце концов!
– Это сколько угодно! Ты слишком ценный сотрудник, чтобы я на это пошел!
– Тогда я сам пойду! Нет, не пойду! Покачусь! На скорости звука! Чтобы ты не слышал того, что я о тебе говорить буду!
– Ты не имеешь права!
– То есть я не имею права восстановить свою репутацию?
– Ты все видишь в неправильном свете!
– А ты вообще ничего не видишь! Ни в каком свете! Очки поменяй или иди мышей лови лучше!..
Примерно на таких вот повышенных тонах протекал диалог между Колобком и Василием Ивановичем на глазах у ничего не понимающих остальных членов «команды». Они только изумленно переводили взгляд с одного участника этой более чем оживленной беседы на другого и обратно. Примерно, как при игре в теннис: туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда… Правда, вот до победного мяча никак не доходило – оба противника были полны решимости и сдаваться никто не собирался.
– О чем это они? – в конце концов поинтересовалась Анька у Бабая.
Тот в ответ только пожал плечами:
– Понятия не имею. Сам в ентом… как его… в шоке, вот.
– Просто все это время Колобок работал «под прикрытием», – любезно пояснила Пелагея Аполлинарьевна, похоже, бывшая в курсе вообще всего. – Кажется, так это называется в правоохранительных органах. И работал очень успешно. Так, ему удалось помочь обезвредить банду «волков клыкастых», долгое время безнаказанно разбойничавших на лесных тропинках под видом «санитаров леса». Поимка хорошо огранизованной медвежьей группы, вскрывавших и грабивших многочисленные ульи – это тоже целиком его заслуга. Операция же по поимке неуловимой до его появления преступницы по кличке «Рыжая», объявленной в международный сказочный розыск, вообще войдет в историю следовательского дела как образец безупречности.
– Постойте, постойте! – замотал головой Стасик. – А вы ничего не путаете? Это тот самый Колобок? Из сказки? Который «по сусекам метен, по амбарам скребен»? Его же лиса, вроде бы, съела. И волк с медведем там совсем никакими не преступниками были, а просто съесть Колобка хотели. И вообще: «он от бабушки ушел, он от дедушки ушел». Они его испекли, а он их бросил. Нехорошо это!
– Молодой человек, – усмехнулась Пелагея Аполлинарьевна, – на самом деле это была всего лишь его «легенда». Знаете, что это такое?
– Знаем, знаем, – нетерпеливо махнула рукой Анька, захваченная ее рассказом. – Все смотрели эти боевики про полицию и «работу под прикрытием». А дальше-то что?
– А дальше кто-то, то ли по недосмотру, то ли специально, допустил «утечку» информации, – продолжила Пелагея Аполлинарьевна. – А недобросовестные сказочники раструбили об этом по всему свету. Так, замечательный работник, прекрасный сын и просто хорошее и качественное хлебо-булочное изделие, Колобок, стал в глазах всех каким-то глупым хвастуном и черствым пугалом. А у тех, кто с ним общался в жизни, просто «бандитом с большой дороги».
– Какой кошмар! – ахнула Анька. – Могу себе представить, что он чувствует.
– Вряд ли, – покачала головой Пелагея Аполлинарьевна. – Как-то втайне от Василия Ивановича я говорила с ним. Он признался, что держится из последних сил и вот-вот может сорваться. Это просто личная трагедия какая-то.
– А что Василий Иванович? – поинтересовался Стасик.
– А что Василий Иванович? Он не хочет терять такого ценного сотрудника, поэтому не отпускает Колобка, – развела лапками Пелагея Аполлинарьевна. – И его тоже можно понять. В последнее время темные силы подозрительно сильно активизировались. И чтобы понять что же происходит, очень нужно, чтобы там внутри у нас был «свой человек». Ну, не человек, конечно… Но вы меня поняли.
– Поняли, – вздохнула Анька. – Но я и Василия Ивановича тоже понимаю. Ведь как Колобок в эту свою роль бандита вжился! Я сразу поверила, что он такой на самом деле и есть! Он просто гениальный актер!
– Он хороший, – тихо произнес Сеня. – Он нас с Мартой спас. От чего-то очень плохого. И очень-очень черного.
– Геррой! Кррасавец-мужчина! – поддержала его Марта. – Добррый! И совсем даже не черрствый! Я знаю! Потому как парру рраз его клюнула. Очень даже с хоррошим вкусом оказался товаррищ! И не ворр! Мой ррубль не стыррил, а веррнул.
– А я бы обязательно стыррила. Даже сама у себя. Не удерржалась бы. Но это рраньше. «Э-эх, было врремечко!» – подумала она про себя, но вслух ничего не каркнула.
– А мне очень стыдно, – тяжело вздохнув, признался Бабай. – Стыдно, что я поверил, будто такой прекрасный хлебо-булочный изделий, как Колобок, мог так зачерстветь и испортиться. Никогда не смогу себе этого простить. Теперь на душе просто кошки скребут.
Словно в подтверждение этих слов из-под его армяка раздались скребущие звуки и отчетливое мяуканье.
– Эй, вы поосторожнее с этим! – заволновалась Пелагея Аполлинарьевна. – Сами знаете, что любое сказанное здесь слово может в любой момент материализоваться.
– Пардон! Виноват! Запамятовал! – от волнения Бабай почему-то перешел на ломаный французский (наверное, во Франции он тоже кого-то успел попугать), но тут же спохватился и перешел на дореволюционный русский: – Виноват-с. Запамятовал. Просто давненько сюда не заглядывал. Все дела неотложные да мирские заботы, знаете ли…
– А может, вы нам все-таки объясните, куда мы попали. И зачем? – обратился Стасик к Пелагее Аполлинарьевне, видимо, от волнения машинально (или в ее случае правильнее было бы сказать: мышинально?) жевавшей кусочек газеты.
А так как он был воспитанным мальчиком, то добавил:
– Приятного аппетита, кстати.
Пелагея Аполлинарьевна смутилась и, быстро спрятав газетный обрывок у себя за спиной, хвостом задвинула его куда подальше.
– Вредная привычка, – смущенно пояснила она и помрачнела. – Приобрела ее во время пожара в Александрийской библиотеке, где я тогда «библиотечной крысой» работала. До сих никак не могу от нее избавиться. И, кстати, к аппетиту, а уж тем более приятному, это никакого отношения не имеет. Потому как вся нынешняя пресса на редкость невкусна и неаппетитна. Более того, просто вредна для здоровья. Вот помнится при царе-батюшке Николае Первом возьмешь, бывало, к примеру, свежий номер пушкинского «Современника», а в нем тебе и Пушкин, и Гоголь, и Тургенев, и Жуковский, и Вяземский. Э-эх, да что там говорить!.. О чем мы, кстати, говорили?
– О том, куда мы попали и зачем, – подсказала ей Анька.
– А, ну да, – кивнула Пелагея Аполлинарьевна. – Но начать, я думаю, стоит с Начала…
С Начала – именно с большой буквы. Почему, вы поймете чуть позже.
И она начала рассказ. Начала она его издалека, очень издалека. Не то чтобы с самого основания мира, но где-то близко к этому. Оказывается, в то время и люди и все, как их называют теперь, сказочные и мифические (назовем их сверхъестественные) существа жили бок о бок и вполне себе мирно сосуществовали. Конечно, не без ссор и не без конфликтов. Но куда же без них-то? Без них на самом деле и жизнь не жизнь. Любая нормальная семья вам это подтвердит. А жили тогда все именно большой, иногда дружной, иногда не очень, семьей. Так проходили годы, десятилетия, века… И, казалось, ничто не может этого изменить. Но это так только казалось.
Потому что была некая сила, которую никак не устраивало такое положение дел. Имя этой силе было Тьма. И хотя испокон века неразделимо существовали Свет и Тьма, День и Ночь, которые поочередно сменяли друг друга, но Тьма всегда хотела править миром в гордом одиночестве. Однако, пока люди и сверхъестественные существа жили в мире и согласии и поддерживали друг друга, ей это было не под силу. И тогда Тьма придумала гениальный принцип (его потом, в XVI веке, еще раз придумал итальянский философ и государственный деятель, Никколо Макиавелли) «разделяй и властвуй». С его помощью ей удалось рассорить людей и сверхъестественных существ, убедив их, что они совершенно разные и потому должны быть враждебны друг другу.