Ника продемонстрировала, как от пощипывания твердеет и набухает сосок.
— Скажи, прикольно?
— Целый день бы игрался.
— Разрешаю.
Их языки сплелись, его руки скользили по ее животу, приподнимали, взвешивали груди.
— Тебя возбуждает заниматься сексом в квартире с привидениями?
— Да, — признался он.
— Тогда никуда не уходи.
Она спрыгнула с его колен и удалилась в ванную.
— Раздевайся, — крикнула из-за стены, и он стал срывать одежду, путаясь в штанинах.
Он слушал бой собственного сердца и немного переживал, что Ника исчезнет, оказавшись миражом, еще одним призраком из прошлого.
Но она появилась в дверном проеме, обнаженная. Скульптор, лепивший ее тело, был чертовым гением. Андрей любовался сильными стройными ногами, широкими бедрами, выпуклостью идеально гладкого лобка. Груди целились в потолок вздернутыми сосками.
Недаром японцы скопом валили поглазеть на русскую красавицу.
Он словно ожидал, что она исполнит для него приватный танец. Но Ника подошла и села сверху, обвила руками, потерлась изгибами. Он взял свою затвердевшую до отказа плоть и направил в тесное и удивительно мокрое, обволакивающее горячей смолой. Ника издала гортанный стон. Медленно опустилась, нанизываясь, поерзала попкой.
— Соскучилась по тебе очень, — прошептала она доверчиво.
Он уткнулся в ложбинку между раскачивающихся ядер ее грудей, а она двигалась вверх и вниз, быстрее и быстрее, и ноготки впивались в его ребра. Ее черты исказились, лицо стало почти некрасивым и одновременно прекрасным. Андрей зарычал от переполняющего душу восторга.
Призраков не существовало.
32
Хитров гнал автомобиль по вечернему городу. Он не находил места от злости, презирал себя за малодушие. Лет десять никто не делал ему замечания по поводу внешнего вида, не называл геем из-за того, что он носит в ухе кольцо. Да черт бы с ним, с кольцом и геями. Понервничал и забыл. Эти подонки угрожали ему. А он — это и Лара, и Юла тоже.
«Какой идиот! — застонал Хитров. — Продиктовать адрес неизвестно кому! Почему я ключи им не вручил от квартиры?»
Он проскочил поворот к родительскому дому. Направил машину на юг. За швейной фабрикой сбавил скорость. Свернул на парковку, где стояло несколько автомобилей, включая служебные, оборудованные мигалками, «приоры».
Посидел минут пять, решаясь, рассматривая фасад и бело-синюю табличку «Полиция». В юности милиционеры не воспринимались им как защитники, они сами источали угрозу. Снимая форму, они шли пить пиво с ребятами вроде Солидола. Ему хотелось верить, что город поменялся в лучшую сторону, и охранники порядка следуют лучшим мировым образцам.
В конце концов, он законопослушный гражданин и платит налоги…
Завибрировал телефон. Папа. Он отклонил звонок — позже перезвонит.
Пошел к отделению, к Скотланд-Ярду, как в шутку называли дежурную часть горожане.
Приемная пахла потом и чебуреками. Стены, крашенные в больничный зеленый цвет, навевали тоску. Под подошвами скрипел щербатый паркет. Из-за запертых дверей в длинной кишке коридора доносились суматошные голоса. Кто-то хохотал. Безумно, на одной и той же ноте.
— Я вас слушаю, — за стеклом пошевелилась живая глыба.
— Мне нужно сообщить об угрозах.
Дежурный позвонил кому-то.
— Следователь сейчас спустится.
— Спасибо. — Хитров отошел в угол. Стал разглядывать фотороботы преступников. Черно-белые морды напоминали орков из иллюстраций «Властелина колец».
Иногда мимо проскакивали гражданские, мужчины и женщины, и широкоплечие опера в бронированных латах. Вбежала, волоча за собой полицейского, овчарка, обнюхала обувь Хитрова, вильнула хвостом.
— Ну, где он? — спросил дежурного пожилой толстяк в штатском.
— Я здесь, — Хитров отлепился от стены.
У следователя был такой вид, словно он не спал пару суток. Щеки поросли седой щетиной, в уголках цепких глаз скопилась слизь.
— Идем, — следователь потопал по коридору, пихнул ближайшую дверь, извинился перед кем-то, закрыл дверь и пошел в кабинет напротив. В пустой комнатушке стоял стол, два стула, вешалка и полутораметровый сейф. Над сейфом висела карта России.
Следователь грузно уселся за стол, пригласил пострадавшего.
— В ногах правды нет. Капитан Сибирцев.
Фраза прозвучала, как цитата с указанием автора.
«Хорошая фамилия», — подумал Хитров и представился.
Капитан вынул из ящичка лист бумаги, щелкнул ручкой.
— Что у вас?
— Двадцать минут назад возле почты я столкнулся с двумя парнями. Они назвались «муниципальным патрулем».
— Первый раз слышу.
— Вот и я, — взбодрился Хитров, — там было темно, и на них были камуфляжные куртки вроде формы. Они потребовали у меня представиться, продиктовать адрес и место работы. И всё записали.
— И зачем вы их послушались?
— Я же говорю, я принял их за полицейских.
— Так.
— Они сказали, что я нахожусь в общественном месте в неподобающем виде. И что я должен снять сережку, — он показал на кольцо в ухе. Чем дольше он говорил, тем более глупой и несущественной казалась ему самому стычка. От волнения вспотели подмышки, футболка клеилась к спине.
Капитан Сибирцев смотрел на него ничего не выражающим взглядом.
— Снять сережку?
— Да. Потребовали снять сережку, потому что я, мол, позорю город.
— Ну и?
«На фига я сюда приперся?» — мысленно возопил Хитров.
— Из почтамта вышла моя знакомая и вспугнула их. Но один из мордоворотов шепнул мне: «Я знаю, где ты живешь».
— Так и шепнул?
— Ну, он назвал мне мой собственный адрес. И это был намек, понимаете? Неприкрытая угроза.
Глаза следователя сместились на карту. Прошлись от Чукотского автономного округа к Мурманску.
— Это всё? — с тоской спросил он.
— Поймите, — оправдывался Хитров, — у меня маленькая дочь. А если эти люди действительно придут ко мне? И вообще, кто-то разгуливает по улицам, прикидываясь патрулем…
Сибирцев горестно вздохнул и пододвинул Хитрову бумагу.
— Пишите заявление.
— А что писать?
— То, что вы мне рассказали.
Хитров сосредоточенно согнулся над листом. Пока он черкал свое сочинение, дважды звонила Лариса, но он отбивал вызов.
— Готово.
— И телефонный номер оставьте.
— А что дальше?
— Дальше? Я передам заявление вашему участковому, пускай возьмет на карандаш.
Хитров поднялся. Он чувствовал себя вымотанным, опустошенным.
— Мой вам совет, — сказал следователь, массируя переносицу, — цацку снимите, и проблем не будет. Взрослый человек, отец, — он брезгливо кивнул на ухо Хитрова: — Негоже.
Хитров вышел на парковку, встал, ловя ртом холодный воздух, подставляя лицо ветру. Телефон снова заиграл Лу Рида.
— Привет, Лар. Ты прости, у меня тут такое…
— Толь, — прервала жена, — соседка звонила, тетя Женя. Кто-то нашу квартиру взломал. Дверь нараспашку.
Первой мыслью было: «Дочь в безопасности».
— Ограбили? — спросил он.
— Твой папа туда поехал. Вещи не тронуты, всё на месте.
— Может, теть Женя спугнула грабителей?
— Толь, папа сказал, что замок выглядит так, словно дверь выломали изнутри.
Стоя на парковке у полицейского отдела, Хитров подумал:
«Оно выбралось из квартиры».
33
— В детстве, — проговорила она, — я боялась Бабая. И Саша подарил мне плед. Специальный, из «антибабайной» шерсти. Он был очень мягким и защищал от всего на свете. Я заворачивалась в него с головой, и там было мое королевство.
«Нам сейчас не помешал бы такой плед», — подумал Андрей, лаская ее спину.
Она лежали под одеялом. Ника прильнула виском к его груди, свернулась в позе зародыша. Трогательный живой комочек. Мышцы ныли от приятной усталости.
«Нужно заняться спортом», — отметил он.
Ее ногти скользили по внутренней поверхности его бедра.
— Все самое страшное уже случилось. Мамы не стало, отца, брата. А теперь это… Ты в Бога веришь?
— Верю, кажется, — сказал он. — В каком-то смысле эти шевы — доказательство его существования. Не хочу думать, что есть уродливое потустороннее зло и нет никакого противовеса.
— Тогда почему мы не молимся? Не используем святую воду, кресты? Не позовем священников?
— Такое только в ужастиках срабатывает. И, помнишь, даже в фильмах нужна, помимо распятий, вера. Настоящая, а не та, что у нас. Без «кажется».
Загробный мир представился продутой ветрами степью. Низкие тучи клубятся над редкими деревьями и бурьяном, вдруг из высохшей земли вырастает к небу бетонное здание, внутри в кабинетах возятся люди, души, обреченные на вечные будни за пятнадцать тысяч рублей в месяц.
— Надо ее найти, — сказала Ника, помассировав его яички, — веру. Бога. Ты, когда венчался, ничего такого не почувствовал?
— Одухотворения? Знаешь, я в те дни постоянно был одухотворен.
— Венчание — это очень серьезный шаг.
— В нашем случае спонтанный.
— А ее уход был спонтанностью?
Андрей замолчал, и она сказала, убрав руку с его мошонки:
— Прости, можешь не отвечать.
В памяти впервые за долгое время всплыл образ… не Маши. Другой женщины. Образ, подавленный им, вычеркнутый. Зеленоглазая, русая Оля ворвалась в жизнь упругим юрким вихрем, разворотила крепость, созданную им с Машей. «Ничего тут уже не построишь», — сказал небесный прораб.
А Оля ведь предупреждала: «Я чего ни коснусь, все превращается в прах».
Он и Олю проклинал, и Богдана удалил из друзей нажатием специальных клавиш. Но правду проговаривал только сейчас. Девушке, с которой у него было общее прошлое, общие призраки и фантастический секс.
— Полтора года назад, — сказал он, тщательно подбирая слова, — к нам на канал пришла молоденькая практикантка. У нас с ней завязались отношения. Бурные, губительные. Маша мне очень доверяла. Говорила, что за мной как за каменной стеной, что я не предам никогда. Хвалила меня постоянно, а хвалить было не за что. Потом нашла Олины сообщения.