«Интересно, мне будет очень больно?»
Да! — выдохнуло пламя, вскарабкиваясь на динамики.
Дверь стала вратами ада. Воздух — раскаленным шаром.
Глаза слезились, Хитров натянул на лицо кофту.
Самое время попрощаться с женой. Передать Юле последние наставления. Пафосная сцена из голливудского фильма.
«Думай о боевиках, идиот! Как поступил бы на моем месте живучий Стэтхем?»
Мысли плавились, словно изоляция. Покров над головой вспучился, огонь вспарывал материю.
«Кино, кино, кино», — зацикленно бормотал Хитров.
И понял внезапно, надежда всколыхнула грудь.
— Где-то здесь…
Он кинулся к задней стене и принялся разгребать складки занавеса, выковыривать пальцами мякоть пенопласта. Одежда взмокла, пот и дым слепили. Он наощупь пробрался к ближайшему стулу, подхватил его и начал скрести ножками по стене, выскабливая белые комья.
«Ну же! Умоляю!»
Блок отвалился, за ним была «родная» стена и оконце, закупоренное тряпьем.
До ремонта чердак использовался как проекционная комната: отсюда крутили кино, через бойницу картинка попадала на экран актового зала. И сама каморка была будто подвешена под сводами зала, над входом, за спинами зрителей.
Он застал еще должность киномеханика, проекторы и ксеноновые лампы на верхотуре.
Легкие саднило, пенопласт в трех метрах от него съеживался и капал. Потолок накренился. Искры падали на плечи.
Кашляя, Хитров расчистил проем. И увидел за тряпками сцену, несколько часов назад оглашавшуюся голосами поэтов.
«Застряну!» — ужаснулся он, но тело проскользнуло в проем, и тут же за спиной обрушилась горящая ткань. Он перевернулся на живот, свесился, цепляясь за края. Ноги болтались в пустоте.
Не боясь расшибиться, он отпустил подоконник и безболезненно приземлился на пол актового зала. Устоял на ногах.
Сверху из проекторного окошка валили клубы дыма.
«Я жив!» — он посмаковал эту новость.
И вспомнил, что где-то поблизости рыскает маньяк-пироман. Руки ходили ходуном. Роняли ключи. Он с трудом осилил замок и вынырнул в вестибюль. Второй этаж заволокло марево. Хитров посмотрел на чердачные мостки. За дверями уже бывшей репетиционной базы клокотало пламя.
Хитров поковылял прочь, тщась выкашлять из легких гарь. Вскрикнул как умалишенный, заметив что-то в боковом холле.
«Это он!» — сигналил разум.
На чердаке грохало и стреляло.
Хитров стоял, заглядывая в холл. Там перед кабинетом знахаря сидел Чупакабра.
Раньше Хитров видел мертвецов только в гробах, теперь увидел откинувшимся на спинку стула. Подбородок сторожа был задран, рана на шее раскрылась дополнительным усмехающимся ртом. Кровь обагрила тельняшку, ватник, спортивные штаны.
Валик Чупакабра вскрыл себе глотку осколком бутылочного стекла.
«Не он, — подумал Хитров, глядя на скорченное тело несчастного пьяницы. — То, что вернулось к нему, заставило устроить пожар, а потом уничтожило отработанный материал».
Хитров отлепился от холла и мертвеца и побрел на улицу.
Со стороны центра выли, приближаясь, сирены.
Как в фильмах про Джона Маккейна. Но Хитров знал, что это не финал, что до титров еще ой как далеко.
Телефон клацнул, приняв сообщение.
Он воззрился на монитор. На фотографию Ларисы в прозрачной сорочке.
«Не проворонь», — подписала Лариса селфи.
Хитров прижал телефон к губам и зажмурился.
44
В холодном гостиничном номере им было жарко.
— Боже, Ермаков, — воскликнула она, примащиваясь на его голой вздымающейся груди.
— Ты волшебная, — произнес он.
— Самая обычная, — она наморщила носик. Ему нравилось, как ее пальцы изучают его тело. Прощупывают, мнут.
— Чем ты планируешь заниматься? — спросил Андрей.
— Собраться с силами и пойти покурить, — она потянулась. — А потом проверить, остались ли силы у тебя.
— Голосую за. Но я про долгосрочные планы вообще-то. Что ты будешь делать после Нового года?
— Сейчас слово вспомню. Прозябать — вот. Буду активно прозябать и вырождаться.
— А серьезно?
— Серьезно — не знаю. Деньги есть пока, в стриптиз возвращаться не хочу, да и не возьмут меня. Учиться, наверное. Так ведь все бывшие стриптизерши говорят? Освою специальность. Или не освою…
— Слушай, — он потерся носом о ее кудри. — У нас на телевидении парень уволился. Вакансия освободилась. Гостевой редактор.
— А что нужно делать?
— Находить героев для передач. Ты человек общительный, мобильный, у тебя бы получилось.
— Хочешь любовницу на канал протащить?
— Я своего сумасшедшего приятеля-уфолога пытался туда устроить, но он совсем безалаберный.
— А специальное образование?
— Само собой. Университет гостевых редакторов.
— Блин! — она откатилась от него. — Неожиданное предложение.
— Но ты реши в ближайшее время. Пока место не занято.
Ника посмотрела на него из-за вьющихся прядей.
— А вакансии звукорежиссера у вас нет? Устроишь Толю, будем рядом всегда.
— Я был бы не против.
— Не верю я в такие хэппи-энды. Предпочитаю наслаждаться текущим моментом.
— Но…
— Пошли курить, — она встала, демонстрируя свою ослепительную наготу. Надела трусики. Балахон прикрыл подтянутые ягодицы.
Он облачился в джинсы и свитер на голое тело.
Лампа возле лестницы то включалась, то выключалась, темнота выплескивалась из-за угла и тут же всасывалась обратно. Сквозняк леденил ступни. В курилке стояли столик с пепельницей и два облезлых кресла. Ника забралась на сиденье с ногами, щелкнула зажигалкой.
Он устроился на подлокотнике. Не успел прикурить, как в кармане зазвонил телефон.
— Толик, — пробормотал он, поднося мобильник к уху: — Ты чего не спишь?
И тут же отбросил шутливый тон. Голос друга с трудом узнавался.
— Да тут не до сна в общем-то.
— Включи громкую связь, — шепнула Ника, встревоженная реакцией Андрея.
— Что произошло? Ты где?
В динамике шумел ветер, фоном разговаривали какие-то люди.
— В ДК.
— Кто там с тобой?
— Кого тут только нет. Начальство, полиция, пожарные.
Андрей и Ника переглянулись.
— Не могу долго говорить. После того как я вас провел, я пошел в нашу каморку. Там был Чупакабра. Он рассыпал по полу кинопленку и облил скипидаром. Напал на меня, шандарахнул усилителем.
«Чупакабра? — ахнул про себя Андрей. — Безвредный алкаш?»
— Он сказал мне, перед тем как вырубить: «Пятый ключ поворачивается».
Ника смачно выругалась.
— Привет, Ковач, — сказал Хитров.
— Привет, Толь. Как ты себя чувствуешь?
— Как несостоявшееся жаркое. Чупакабра поджег конуру и запер меня внутри. Я вылез в актовый зал через оконце. Повезло, что Чупакабра этого не предусмотрел.
— Он сбежал?
— Нет, он мертв. Перерезал себе глотку напротив кабинета нашего уважаемого Матая.
«Марионетка, — подумал Андрей, — их используют как марионеток».
— Нам приехать? — спросила напряженная Ника.
— Нет, все уже закончилось. Чердак потушили, показания следователям я дал. Отделался испугом и шишкой. Поползу домой. Успокаивать Лару и родителей.
— Дружище, — Андрей подыскивал слова, — как нас угораздило, дружище?
Кто-то окликнул Хитрова.
— Иду, — крикнул он и сказал в трубку: — Мы привлекли его внимание. Оно хочет нас устранить.
— Ты в рубашке родился, Толь, — сказала Ника.
— Надеюсь, — усмехнулся Хитров. — Простите, что испортил настроение.
— Отдыхай, — сказал Андрей, — выспись как следует.
Минуту они молчали, потом Ника прижалась к нему.
— Мне страшно.
«И мне», — подумал он.
Издалека раздался щелкающий звук, словно гнули колоду пластиковых карт.
Боль обрушилась на Андрея, ему показалось, что кувалда размозжила коленные чашечки. Что крысы вгрызлись в мякоть икр. Подобное было у Эдгара По, да, крысы и заточенный маятник. Невидимое лезвие полоснуло по щиколоткам. Ноги подкосились, он ухватился за кресло.
Обескураженная Ника метнулась на помощь.
— Что? Что такое?
— В номер, — процедил он сквозь зубы, — скорее!
Ничего общего с ревматическими болями роста это не имело. Мышцы натягивались винтом, ступни норовили вывернуться, сломаться, а кости — полезть из штанин. Твой скелет ненавидит тебя и желает отринуть маскировку плоти.
Едва перебирая конечностями, он ковылял за Никой. Девушка поддерживала за локоть. Колени хрустели, снаружи нарастал щелкающий звук.
В пустых комнатах ночной гостиницы копошились тараканы.
У лестницы стояла костяная кукла. Тощий силуэт, похожий на узника концлагеря. Свет вспыхивал и гас, и в его мигании детали куклы непрерывно двигались, словно перетасовывались. Поднимались и опускались ключицы, позвонки сокращались. Длинная шевелящаяся тень простиралась к людям, тонкие руки-ветки сновали по стенам. Царапали вылинявшие обои. Кукла заклокотала и пошла вперед. Ее ребра клацали, как дополнительная пасть, как капкан, лицо-череп злорадно ухмылялось.
Превозмогая боль, Андрей похромал к номеру. Что-то кричала Ника. Шева скользила по коридору, щеря высеченный на плоской костяной плашке рот. В очерченных узором глазницах вращались глаза-шары.
Щелк… щелк… щелк… — крутились шарниры.
Андрей ввалился в номер, Ника захлопнула дверь и ринулась к одежде.
Щелк! Щелк! Щелк!
Андрей упал на колени. Он ждал, что коленные чашечки разобьются, точно фарфор или яичная скорлупа, из них выльется гнилой белок. Муравьи и крысы орудовали в полых костях, расширяли туннели в мясе.
Он таращился на дверь — сейчас она приоткроется, и желтая рука ощупает притвор.
Ника возникла в поле зрения, заслонила дверь.
— Уйди! — задыхаясь, выкрикнул Андрей.
Она отскочила к нему. На дверной ручке остался болтаться замок Лили. Незастегнутая дужка напоминала вопросительный знак.
Щелк!
Шева замерла напротив двери. По фанерованному шпону пробежали юркие ручонки.
Андрей оперся о кровать, приподнялся.