На остальных островах архипелага, несмотря на многочисленные события их новейшей истории, время как будто остановилось. Полное отсутствие экономического развития компенсируется здесь бурной политической жизнью. Почти сразу же после того, как Коморские острова обрели независимость, их президент был свергнут в ходе восстания (первого из четырех), организованного французским наемником Бобом Денаром, ветераном войн в Алжире, Катанге, Родезии и других горячих точках. После недолгого периода беспорядков президентское кресло занял революционер по имени Али Суалих, и после этого дела начали развиваться еще интереснее. Али был франкофобом и маоистом и имел свои собственные представления о демократии. Чтобы очистить Коморы от колониального наследия, он приказал сжечь все государственные документы о гражданском состоянии, а чтобы обеспечить себе легитимность, снизил возрастной ценз до 14 лет. Он был своего года Че Геварой, кумиром детей и подростков. Благодаря этому маневру ему удалось организовать референдум по поводу своего правления.
Примерно во время всей этой катавасии я и сидел в отчаянии на берегу Мохели. Большой мир почти ничего не знает о Коморах, и когда я прибыл в Морони, то пребывал в счастливом неведении относительно происходящего на островах хаоса. Все, что я знал, — это то, что летом 1977 года на Коморские острова было крайне трудно попасть. Здесь мой рассказ возвращается к главной теме данной книги. Я приехал на Коморские острова, чтобы продолжить изучение лемуров. Мое исследование началось за несколько лет до этого на Мадагаскаре. Как вы, возможно, знаете, лемуры — это приматы, обитающие только на этом острове. Они представляли интерес для моего исследования потому, что около 50 миллионов лет назад у лемуров и людей имелся общий предок. Это огромный срок, и хотя мы с лемурами и состоим в некотором родстве, в нашем генеалогическом древе они отстоят от нас куда дальше, чем обезьяны или высшие приматы. Несмотря на то что в своем островном уединении лемуры активно развивались, в некоторых важных аспектах они остались гораздо более примитивными, чем люди. Значит, если мы хотим узнать, как жили и функционировали наши предки в раннем кайнозое, нам следует обратиться к лемурам. С другой стороны, если волею судеб какого-нибудь исследователя, например меня, перестанут пускать на Мадагаскар (это повод для отдельной истории), то ему больше некуда будет податься. Вернее, почти некуда. Несколько видов лемуров (всего их насчитывается более 50) в течение последнего тысячелетия были завезены на Коморские острова, сумели прижиться там и сформировать популяции. Итак, лемурологу, которому закрыт доступ на Мадагаскар, остается только одно — ехать на Коморы.
Самка мангустового лемура с о. Мохели, Коморские острова. Eulemur mongoz принадлежит к роду, насчитывающему еще как минимум пять видов (некоторые ученые считают, что их куда больше — до 11). Это довольно типичное млекопитающее, которое напоминает нам, что в природе редко встречаются роды, насчитывающие один вид, такие как наш. Рисунок Ника Амороси.
Вот почему я оказался в Морони. Но как только я вышел из самолета, сразу же понял, что совершил ужасную ошибку. Атмосфера здесь была жутковатой, в воздухе летали хлопья пепла — как я потом узнал, весь остров сжигал свидетельства о рождении и браке и документы на землю. Кроме того, было невозможно найти чиновников, у которых я привык получать разрешения и помощь в экспедициях. Я знал, что на Гранд-Коморе нет лемуров, поэтому мне казалось логичным, что я должен немедленно ехать на другие острова, где лемуров в избытке, а политических событий, судя по поему прошлому опыту, не происходило вовсе.
На сей раз опыт меня подвел. Я отправился в местный офис AirComores и купил билет в один конец до Мохели, следующего острова в архипелаге. При отлете никаких формальностей проходить не пришлось, но когда я спустился по трапу на грязную посадочную полосу в месте назначения, передо мной оказалась парочка подростков, один из них поигрывал автоматом Калашникова. Второй улыбнулся мне, объяснил, что они с товарищем — члены молодежного революционного движения, и предложил остановиться в отеле от их организации (по неприлично высокой цене). Отель? Для Мохели это было что-то новенькое. Тем не менее это был не первый и не последний случай в моей жизни, когда мне делали предложение, от которого я не мог отказаться. Я сел в предложенный военный джип, а парень с автоматом устроился за рулем. После недолгой поездки по ухабистой дороге мы добрались до места. Отель оказался руинами того, что совсем недавно еще было благоустроенным домом менеджера иланг-иланговой плантации.
Теперь он превратился в настоящую зону бедствия. Вся сантехника была вырвана, электрогенератор и проводка украдены, крыша проседала. Меня провели в грязную комнату, где не было ничего, кроме крыс, мусора и гор кирпича, и потребовали плату за неделю вперед. Забрав мои деньги, хозяева попрощались со мной, сели в джип и исчезли.
Эти события привели меня в не самое лучшее расположение духа. Я вышел из разваливавшегося дома и прошел несколько километров по пыльной дороге до Фомбони — главного (и единственного) города на острове. Город практически вымер, но в какой-то грязной лавке мне удалось купить пару банок мясных консервов, риса и спичек. С ними я вернулся в свою резиденцию. Туда же той ночью пришел Бако Мари. Во время моих предыдущих приездов на Мохели Бако возил меня по острову на своем мотоцикле. Сейчас он был полон революционного пыла, и меня это очень нервировало. Бако рассказал мне, что, к сожалению, популяция лемуров, которую я изучал в предыдущие годы, исчезла из этих мест. Позднее из-за потоков беженцев это произошло и в других частях острова. Итак, смысла оставаться на Мохели не было.
На следующий день я отправился в офис AirComores за билетом на следующий остров — Анжуан. Агент компании очень вежливо сообщил, что с радостью продал бы мне билет, но не может этого сделать, пока я не покажу ему свою выездную визу. Выездную визу? Я же путешествую внутри страны. И когда я вылетал из Морони, от меня никто не требовал виз. «Тем не менее, месье, чтобы уехать с Мохели, вам нужна виза. Без нее мы не сможем выдать вам билет», — сказали мне. А где я могу получить такую визу? Конечно же, у «Революционной молодежи»!
Тем же вечером, после наступления темноты, меня посетил посланник весьма представительного и учтивого человека, который был префектом Мохели до объявления независимости. Приглушенным голосом гость предложил встретиться с префектом, но тут же предупредил, что меня никто не должен видеть, иначе меня могут ждать ответные меры с обеих сторон. Я пробрался в затемненный дом префекта и нашел бывшего чиновника в состоянии сильнейшего волнения. Он рассказал мне, что правительство распущено и остров терроризирует банда тинейджеров с автоматами — местные хунвейбины. Их власть поддерживается группой военных из Танзании, которые стоят лагерем на берегу. Префект описывал мне ужасы, которые творила «Революционная молодежь», и заявлял, что ничего на острове не происходит без их разрешения. «Месье, — завершил он свой рассказ, — вы должны немедленно покинуть это место!»
Вот только для этого мне необходима была выездная виза. Чтобы ее получить, нужно было обратиться к «Революционной молодежи». Я снова отправился в Фомбони и нашел там группу 14-летних подростков обоих полов, которые болтали, курили травку (Али Суалих легализовал марихуану) и лениво поигрывали разнообразным оружием. Я потребовал выдать мне визу на выезд и тут же получил отказ. Когда я спросил почему, мне ответили, что у них нет штампа. Как вы можете понять, последующие несколько визитов за визой закончились тем же.
Так что, когда я сидел на берегу и смотрел на приближающуюся лодку, у меня были все основания отчаиваться. Было очевидно, что местные хунвейбины никуда не отпустят дойную корову, с которой можно свободно получать прибыль, и я не знал, что они сделают со мной, когда деньги закончатся. Не то чтобы я хотел узнать это на практике. Если бы я отказался платить за свою комнату, последствия могли бы быть плачевными. Кроме того, в отсутствие лемуров ничто не могло отвлечь меня от размышлений о моем бедственном положении (особенно после того, как в моем радиоприемнике сели батарейки). Вполне естественно, что в какой-то момент лодка на горизонте привлекла мое пристальное внимание. Постепенно она становилась все больше и больше, пока наконец я не понял, что лодка приближается к берегу, примерно к тому месту, где я стоял. Когда ее нос воткнулся в песок в нескольких ярдах от меня, я увидел на борту двух человек, измученных морской болезнью. В них я узнал своих собеседников из аэропорта в Дар-эс-Саламе. Они переночевали в моей развалюхе, а на следующий день мы все вместе отправились в штаб-квартиру «Революционной молодежи».
Придя в себя после морского путешествия, бородатый парень с лицом Иисуса оказался весьма харизматичным персонажем, который быстро сумел очаровать бунтующих подростков. Через несколько дней они буквально ели у него из рук, а один из них раздобыл кусок линолеума и аккуратно вырезал на нем штамп выездной визы. После того как визы оказались в наших паспортах, мы втроем наконец-то сели на самолет до Анжуана и его дикой природы.
Любой, кто знаком с чудесными Коморскими островами и их доброжелательными жителями — смесью африканцев, арабов и малагасийцев с каплей европейской крови, — желает им более спокойного и благоприятного будущего. Но вот прогнозы для коморской флоры и фауны неутешительны. Когда я впервые приехал на Коморы в 1974 году, население всех четырех островов архипелага составляло около 250 тысяч человек. Сегодня на трех островах проживает как минимум в три раза больше людей. Даже на Майотте, где природе угрожает производство, а не бедность, популяция лемуров за последние 10 лет значительно сократилась, и это очень серьезная проблема.
Большинству популяций лемуров на Мадагаскаре угрожает вымирание. Майотта — единственная страна обитания этих животных, управляемая развитой нацией, которая при желании могла бы принять меры для их защиты.