Кроватка стояла около родительского дивана, вплотную. Мама с папой спали, крепко обнявшись.
Я взглянул на девочку. Просунул руку под одеяло. Под моими пальцами билось сердце — быстро-быстро. Грудь судорожно приподнималась, опадала, девочка подхрипывала и кряхтела. От нее полыхало таким жаром, а косточки такие тонкие, и вся она такая крошечная…
Она сильно срыгнула. С подбородка в складочку шейки текла густая молочная слюна. Неужели сестра умрет? Вначале, когда она только родилась, врачи боялись, что умрет. Долго не отдавали ее домой, она лежала в стеклянном ящике, опутанная трубочками и проводками, а мы стояли вокруг и пялились, как в аквариум.
Я подоткнул ей одеяло.
Личико белое-белое, а волосы черные-черные. Говорят, за нее надо молиться, но я не знаю как.
— Давай уж, вылечись побыстрее, если выживешь, — прошептал я.
Мама пошевелилась и открыла глаза.
— Что ты, мой родной? — она протянула руку.
— Ничего, — пробормотал я и так же, крадучись, ушел в свою комнату.
Посмотрел за окно, на заросший сад. На крыше гаража распевал дрозд.
А он лежит там, за сервантом, с паутиной в волосах.
Что же он там делает?
Глава 5
За завтраком я спросил, что будет с гаражом.
— Когда там все расчистят?
Мама хмыкнула, вздохнула и перевела взгляд на потолок.
— Надо кого-то найти, нанять, — ответил папа. — Но пока это не важно, сынок. Не сейчас.
— Ну и хорошо, — согласился я.
Папа в тот день взял отгул, чтобы снова заняться домом. Мама опять собиралась с ребенком в больницу на какие-то анализы.
— Может, мне тоже остаться? Я бы тебе помог? — спросил я у папы.
— Отлично, — обрадовался он. — Вынесешь Эрнин унитаз на помойку и отмоешь в этом месте пол.
— Тогда я, пожалуй, пойду в школу. Я сунул в портфель коробку с завтраком и был таков.
Перед переездом родители спросили, не хочу ли я заодно поменять и школу. Я отказался. Буду по-прежнему учиться вместе с Лики и Кутом. Далеко ездить? На автобусе через весь город? Ерунда! В то утро я ехал и думал, что это даже хорошо: есть время поразмышлять. Только, как я ни ломал голову, ни в чем разобраться не мог. Люди входили, выходили. Читали газеты, обкусывали заусеницы, мечтательно глядели в окна. Обычные вроде люди. Но ним не скажешь, о чем они думают и что творится в их жизни. Даже когда попадаются идиоты или пьяные, когда несут всякую чушь или пытаются рассказать о себе всем вокруг, — даже тогда ничегошеньки ты про них не узнаешь.
Мне хотелось встать и сказать на весь автобус: "У нас в гараже лежит странный человек. А еще моя сестра очень больна, а сам я в первый раз еду в школу из нового дома".
Но я молчал. Просто смотрел на лица и раскачивался на поворотах вместе с автобусом. И знал, что по мне тоже ничего не скажешь, даже если смотреть на меня очень внимательно.
Было так странно снова оказаться в школе. Со мной столько всего напроисходило, а здесь все по-прежнему. Распутин все требовал, чтобы мы сливали наши души и голоса в молитве. Йети орала, чтобы мы ходили только по левой стороне коридора. Горилла Митфорд багровел и топал ногами, погому что мы, как всегда, не понимали дроби. У мисс Кларц в глазах стояли слезы, когда она рассказывала нам притчу об Икаре: у него, бедного, растаял воск на крыльях, когда он подлетел слишком близко к солнцу, и юноша камнем упал в море на глазах своего отца Дедала. А в столовой, на перемене, Лики и Кут с пеной у рта спорили, был аут или все-таки не было.
Меня же все это ни чуточки не трогало.
Я подошел к забору на дальнем краю поля и взглянул поверх юродских крыш туда, где был теперь мой дом.
Тут ко мне подошла миссис Дандо, она работает воспитателем на общественных началах. А еще она с давних пор приятельствует с моими родителями.
— Как дела, Майкл?
— Нормально.
— А малышка?
— Тоже нормально.
— Сегодня не футболишь?
Я покачал головой.
— Ну, родителям привет.
Она вынула из кармана фруктовую жвачку и протянула мне. Фруктовая жвачка. Она обычно припасает ее для новеньких, чтоб не грустили.
— Бери. По знакомству, — прошептала она и едва заметно подмигнула.
— Нет, — сказал я. — Нет, спасибо.
И побежал обратно на поле. И сделал Куту классный подкат.
Весь день меня подмывало рассказать кому-нибудь о том, что я видел в гараже. Но так никому и не рассказал. Уговорил себя, что померещилось. Наверняка померещилось.
Глава 6
Дома на месте Эрниного унитаза красовалась дыра, залитая еще не застывшим цементом, а фанерная перегородка исчезла. Старую газовую плиту тоже вынесли, и на ее месте чернел пустой квадрат. На голом полу кое-где даже стояли лужи, жутко пахло хлоркой. Папа тоже был мокрый, грязный, но улыбался до ушей. Он повел меня в садовую чащу и показал, где теперь стоит унитаз: среди сорной травы и чертополоха.
— Чем не скамейка? — довольно сказал он.
Плиту и листы фанеры он отнес к гаражу, но внутрь не затаскивал.
Потом он вдруг подмигнул:
— Пойдем, посмотришь, что я нашел.
И подвел меня к самой двери.
— Зажми-ка нос, — предупредил он и, нагнувшись, принялся разворачивать газетный сверток — Готов?
Там были птицы. Четыре птицы.
— Нашел их за камином. Наверно, попали в дымоход, а вылететь не смогли.
В трех я по оперению узнал голубей: серенькие, с белой подпушкой. Четвертая тоже походила на голубя, только черного.
— Эту я нашел последней — под кучей сажи и пыли.
— Это тоже голубь?
— Да. Просто на него долго сыпалась всякая дрянь из дымохода.
Папа взял меня за руку.
— Потрогай их, не бойся.
Он провел моей рукой по боку мертвой птицы. Она была твердая, как камень. Даже перья были как камень.
— Они так долго там лежали, что превратились в мумии.
— Прямо как каменные.
— Верно. Каменные.
На кухне я первым делом вымыл руки.
— Денек хорошо прошел? — спросил папа.
— Да. Лики и Кут сказали, что, наверно, приедут ко мне в воскресенье.
— Замечательно. Значит, с автобусами ты разобрался?
Я кивнул.
— На той неделе я тебя, может, и на машине подкину, — сказал папа. — Сперва здесь утрясем чуть-чуть.
— С дорогой все нормально. Миссис Дандо спрашивала про девочку.
— Надеюсь, ты сказал, что все хорошо?
— Конечно.
— Замечательно. Возьми себе колы, бутерброд, короче — что найдешь. А когда мама вернется, будем пить чай.
И он ушел наверх, в душ.
Я смотрел — сквозь садовые дебри — в дальний конец сада. И ждал, чтобы в трубах запела вода из папиного душа. Потом я схватил с кухонной полки фонарик. Руки мои дрожали. И я понесся — мимо Эрниного унитаза, мимо плиты, мимо дохлых галубей. У гаражной двери я включил фонарик. Вдохнул поглубже и на цыпочках вошел внутрь. Снова паутина, снова пыль, снова ощущение, что все это вот-вот рухнет мне на голову. Кто-то шебуршился, царапался по углам. Я пробирался среди мусора и обломков мебели, а сердце чуть не выпрыгивало у меня из груди. Я обзывал себя балдой, тупицей, лунатиком. Он же мне примерещился, и больше я его никогда не увижу.
Но я увидел.
Глава 7
Я лег пузом на трухлявый буфет, посветил. Вот он. Даже с места не сдвинулся. Он приоткрыл глаза и тут же прикрыл их снова.
— Опять ты, — сказал он надтреснутым, скрипучим голосом.
— Что ты тут делаешь? — спросил я шепотом.
Он вздохнул, словно я его до смерти утомил.
— Ничего, — проскрипел он. — Ничего, ничего. И еще раз — ничего.
По его лицу карабкался паучок. Он поймал его двумя пальцами и сунул в рот.
— Сюда скоро придут выгребать мусор, — сказал я. — И вообще этот сарай может рухнуть.
Он снова вздохнул.
— У тебя есть аспирин? — спросил он вдруг.
— Аспирин? Таблетка?
— Ладно, не важно.
Кожа на его лице иссохлась, точно штукатурка. Черный костюм висел мешком, потому что тела на костях вовсе не было.
Сердце мое бухало, как колокол. Пыль забила ноздри, попала в горло.
Я стоял, закусив губу, и не сводил с него глаз.
— Ты ведь не Эрни Майерс? — осторожно спросил я.
— Я? Этот старый козел? Тот, что кашляет, аж нутро наизнанку выворачивает, и харкает на все вокруг?
— Простите, — пробормотал я.
— Что тебе нужно?
— Ничего.
— А аспирин у тебя есть?
— Нет.
— Премного благодарен.
— Что вы будете делать? — спросил я. — Отсюда скоро все вынесут или все рухнет. Что вы станете де…
— Ничего. Поди прочь.
Я прислушался. Пока меня вроде никто не хватился.
— Вы можете перебраться в дом.
Он издал смешок, хотя даже не улыбнулся.
— Уходи, — прошептал он.
Снял дохлую муху с лацкана пиджака и отправил в рот.
— Может, вам чего-нибудь принести? — спросил я.
— Аспирину, — проскрипел он.
— А поесть чего-нибудь хотите?
— Двадцать семь и пятьдесят три.
— Что?
— Ничего. Убирайся прочь.
Пятясь, я выбрался на улицу. Счистил с себя пыль, паутину и мух.
Папа все еще маячил за матовым стеклом ванной комнаты. Наверно, распевает "На синих холмах Дакоты".
— Это ты недавно переехал? — раздался незнакомый голос.
Я быстро обернулся.
Над задним забором торчала голова. Девчонка.
— Ты, что ли, сюда переехал? — спросила она снова.
— Да.
— Меня зовут Мина.
Я таращился на нее и молчал.
— Ну? — выжидающе произнесла она.
— Что ну?
Она прицокнула языком и сказала нараспев, чуть скучающим тоном:
— Я — Мина, а ты…
— Майкл.
— Ну вот и хорошо.
Ее голова исчезла за забором, и послышался громкий шлепок подошв об утоптанную землю тропинки, что тянулась вдоль всех домов.
— Приятно познакомиться, Майкл, — сказала из-за забора. И убежала.
Глава 8
Выйдя из душа, папа со стоном признался, что в доме нет ни хлеба, ни яиц, ни… Вдруг его осенило: