временем. Среди беглецов оказался и Артаз, чему я очень удивился, а Алиша обрадовалась. Как мог такой воин бежать с поля боя? Получается, Артаз бросил в беде других ветеранов сотни? Спросил себя, что сам бы стал делать, понимая, что дело швах? Отношение к отцу Алиши тут же изменилось: по-правильному Хазия должен был спасать своих воинов. Ведь погибнуть в неравном бою с меланхленами и не помочь жителям Ильмека отстоять город — безрассудно и предосудительно.
Беглецы почти добрались до Ольвии. Их приняли в род местные номады. О чем старшие воины договорились с племенным вождем, Сохаб не знал. Я не надеялся увести воинов Ильмека от кочевников. Скорее всего, и они вспомнят, кем был Фароат, но купить местного князька шансы у меня были. Припрятанный мешок с золотом без пяти статеров, которые я отдал тому рабу, кто первым обучил меня премудростям финансовой системы полиса и вернулся к Аристиду с новостями о Гелоне, — мой весомый аргумент в переговорах с вождем номадов.
Мы уехали из Ольвии в первой половине дня, а увидели лагерь номадов на закате. В широкой долине между пологими холмами кочевники разбили шатры и выпрягли из войлочных кибиток коней. В шатрах отдыхали воины, а в домиках на колесах — бедняки, женщины и дети. За стойбищем паслись отара овец, табун лошадей и небольшой гурт быков. Нас заметили, и кочевники загалдели, я слышал невнятные крики, обрывки слов, что доносил ветер, а вскоре увидел десятка два всадников, спешащих навстречу.
Глава 16
Встречают по одежке… да уж! Когда в прошлой жизни увидел куратора при параде — в полковничьих погонах и папахе, с орденами и медалями на груди, помню, как от восторга дыхание перехватило, и незаметно для себя в струнку вытянулся перед ним. Номады, заметив скальпы на уздечке и высушенные головы на ремнях, украшавшие моего коня, тоже прониклись почтением. Еще бы! Сами они носили войлочные двубортные куртки, надетые на голое тело, были подпоясаны веревками из конского волоса, а их штаны и чувяки блестели от грязи и жира. На головах всадников я не увидел ни башлыков, что так любят носить будины, ни тиар, лишь повязки из когда-то ярких, а теперь выгоревших на солнце тканей. Не все из номадов, встречавших нас, имели акинаки. Короткие копья и деревянные луки — все их оружие. Сами они считали себя настоящими сколотами — царскими скифами!
Позже я узнал, почему эти номады называли себя паралатами или колаксаями. Аристид поведал мне интересную историю, что лишь один из трех братьев-скифов — прародителей, по имени Колаксай, овладел дарами, упавшими однажды с небес — чашей, плугом с ярмом и секирой. От Колаксая и произошел род скифских царей.
Я возлежал на ложе для гостей, стоящем посредине кабинета торговца, а сам Аристид отдыхал на широкой деревянной кровати у стены, увешанной шкурами. В полумраке дымили угольки в бронзовых треногах, мы пили вино. Я доложил торговцу о найме кочевников, а он, довольный моим отчетом, щедро делился своими знаниями:
— Хе-хе… скифских царей! Все это они сами придумали! Мы, эллины, знаем наверняка, что первыми людьми в скифской земле были Агафирс, Гелон и Скиф, родившиеся от Геракла и местной полудевы-полузмеи, обитавшей в священной местности Гилея[50]. — Аристид отхлебнул из килика, причмокнул от удовольствия губами и продолжил историю: — Старшие братья были изгнаны матерью, так как не смогли выдержать испытание, завещанное им отцом — натянуть его лук и опоясаться его поясом. Это удалось лишь младшему Скифу, от которого и пошли все скифские цари. А паралатами они себя стали звать после того, как выгнали из Скифии персов. И значит это — первые! Так персы называли своих военачальников.
Эти «первые» сопровождали нас по стойбищу номадов молча, лишь иногда бросая завистливые взгляды на красную рубаху Лида, броню Авасия и цветные кафтаны братьев. Остановились мы, подъехав к большой кибитке. Огромная войлочная будка была установлена на деревянный воз, в который обычно впрягали четверку, а может, и больше волов. Этот дом на колесах и был пристанищем царя племени паралатов — Агафирса.
Вечер был теплым, и вождь номадов встречал нас лежа на шкурах у своего возка. Парнем он оказался видным. На широких плечах морщился когда-то богатый халат. Теперь, при тусклом свете ущербной луны и факельного огня, цвет его определить было непросто. Поблескивала на могучей шее золотая гривна, и сверкали на пальцах перстни. Агафирс ужинал, и я почувствовал себя неловко, не знал, как правильно поступить. Мы сошли с коней и стояли, ожидая, пока вождь номадов обратит на нас внимание. Вождь бросил лежащим неподалеку собакам обгрызенную баранью лопатку и поманил меня ленивым жестом руки.
Напоминая себе, что сам я тоже не из последних сколотов, степенно подошел и сел напротив, как когда-то сидел перед Гнуром. Когда встретился глазами с Агафисом, увидел там все его горделивые мечты, самоуверенность, сознание превосходства над всеми вокруг и многое другое, чего и не передашь сразу словами.
— Кто ты? И почему тревожишь меня? Зачем с тобой воины? — засыпал местный царек меня вопросами.
— Фароат — сын Андарина из рода Нотона, — ответил я.
— Среди наших таких не было! Да имеешь ли ты род? Покажи свою шею, и я по ошейнику узнаю, кто твой хозяин! — надменно пробасил он.
«Да он же пьян!» — словно молния в хмуром небе блеснула, озарился я. А Фароат во мне спустя мгновение такое совершил, что едва не выдворил меня на задворки общего сознания. Его ярость наполнила нашу грудь, и мальчик с размаху, растопырив пальцы, врезал царьку ладонью по сытой морде. «Вот это по-нашему!» — обрадовался я, потому что тут же увидел, как Агафис «поплыл», он уже не чувствовал себя богатым и знатным скифским сатрапом, которого ждут богатство, власть и почет. Плечи его поднялись до ушей, а руки прикрыли голову, будто он приготовился терпеть побои дальше.
— Поговорю с тобой, когда солнце взойдет, чтобы ты хорошо видел, с кем говоришь!
Это тоже сказал Фароат, не я! Ай да мальчик… может, дух маста марману вселился в него?…
Скифский шатер совсем не походил на персидский, привезенный когда-то в лесостепь воинами Дария. Для меня он скорее напоминал жилище оленеводов — чум, ярангу или юрту. Хотя в чем разница, к примеру, между чумом и ярангой, я тоже не знал.
Перешагнув бревно, положенное у входа, я оказался в слабоосвещенном помещении с круглым отверстием на потолке. В очаге алели угли, и никто не спешил подкинуть туда ветку. В нос ударили запахи дыма, подгорелого мяса и кислого вина. Увидев силуэты сидящих на полу у стен людей, остановился. Получив от Алиши толчок ладошкой в спину, сделал еще один шаг и замер, раздумывая, как быть, что дальше делать?
Пока я общался с Агафирсом, Сохаб отвел Алишу к отцу. О чем она договорилась с ним, я тогда еще не знал. Горе-дипломат Фароат так быстро завершил нашу встречу с вождем, что мне пришлось и дальше плыть по течению, ничего не планируя, полагаясь на свои смекалку и воинские умения, еще на ребят. Они не выглядели напуганными, скорее гордились, что их пазака поставил на место задиру. Под взглядами номадов мы степенно подошли к лошадям. Как смотрели на нас паралаты, я на самом деле мог только догадываться — вокруг уже было сумеречно. Утро покажет. Было у меня чувство, что выходка Фароата еще будет иметь продолжение, и меня это беспокоило. Только не мальчишку. Я чувствовал, что сейчас он невероятно горд собой, а о том, что будет, он просто не задумывался.
Алиша появилась вовремя. Я уже собрался сесть на коня и покинуть пределы стойбища.
— Пойдем. Воины Хазии тебя ждут, — прошептала она и потянула меня за собой, вцепившись в рукав халата.
Фароату другого и не надо. Он за Алишей готов хоть на край света, а я снова озаботился. Понимал, что для них я первогодок в бале, не пазака и никакой не ардар, ама и маста марману. Хотя с последним титулом тут не шутили. Наверное, поэтому, пока я раздумывал, что делать, ко мне из тени вышел Артаз и, разрезав себе ладонь, накапал крови в чернолаковый килик с вином.
— У сколота должны быть настоящие друзья. Их клятвы боги скрепляют кровью. Примешь ли меня, Фароат, ты другом? — спросил он.
Из памяти мальчика я узнал, что сколот может иметь двух, трех друзей, с которыми было распито вино и кровь, принесены богам клятвы. Тот, кто многим предлагает свою дружбу, считался чем-то вроде распутной женщины. Поступок Артаза — воина опытного и мужа, прожившего долгую жизнь, для Фароата значил очень много! Воины Хазии на его стороне! В последний момент я сумел взять под контроль порыв мальчишки, едва не располосовавшего нам ладонь левой руки. Сделал надрез на холме Луны и накапал нашу кровь в кубок.
— Перед Табити, Папаем и Апи клянусь быть тебе, Артаз, верным другом, и пусть Гайтосир и Артимпасой, и Фагимасодой[51] свидетельствуют — я клянусь сражаться с твоими врагами, делить с тобой хлеб и вино… — декламировал я заученную когда-то под диктовку Афросиба клятву.
— Клянусь и я перед нашими богами сражаться с твоими врагами, делить хлеб и вино, отдать из двух коней лучшего тебе и дочь свою в жены!
Фароат ликовал, чего я не мог сказать о себе. Ведь без меня меня женили! Я терпеливо ждал того момента, когда сообщу хитрецу Артазу, что утром мне придется сразиться с самим Агафирсом. Скорее всего, протрезвев, тот не забудет оплеухи, полученной от Фароата.
Едва Артаз произнес свою клятву и мы выпили вино, как воины закричали, радуясь случившемуся. И Алиша тут как тут — уже тащила меня куда-то наружу. Ну да, какой сколот не любит пожрать и выпить? Обмыть все теперь полагалось. И шумели воины, предвкушая застолье.
— Остановитесь, — закричал я, — послушайте, что я скажу!
Воины замерли, Артаз схватился за мою левую руку, за правую уже держалась его дочь. Тогда я и поведал им, как вождь паралатов оскорбил меня.
— Рабом меня назвал, и ошейник требовал показать! — распалялся я, а воины Хазии, слушая, выли и скрежетали зубами.