Наверное, вид у меня стал достаточно растерянным и жалким — сочувственно глядя свысока, Гнур насмешливо посоветовал:
— Убей ее или его…
Как он догадался?! Я мельком бросил взгляд по сторонам и понял, что все они смотрят на меня, и, как Гнур, многие понимают, что сейчас произошло. Странная тревога охватила меня, и помимо воли она росла и росла. Как же я мог так утратить контроль?! Мало ли что может произойти теперь — неожиданные кирпичи случайностей то и дело сваливаются беспечным на головы! Приготовившись отразить насмешливо-сочувствующий взгляд Гнура, я глумливо улыбнулся и, стараясь напустить в голос беззаботность, заявил:
— Пусть тот сатир вначале штаны натянет!
Отрицать свои чувства к русоволосой девушке, имени которой я даже не знал, было бы глупо. Гнур ведь все и так прочитал по моему затяжному взгляду. У меня осталась последняя возможность сохранить статус и положение — кого-нибудь убить.
— Аспак, похоже, что зря ты глаз на Опию положил! — Гнур рассмеялся.
— И не только глаз! — услышал я чей-то выкрик, и все вокруг стали смеяться.
Красивое имя у русоволосой… Я видел, как названный Аспаком вскочил на ноги. Лицо его побагровело, не думаю, что от стыда. Под насмешливыми взглядами соратников он затягивал кожаный ремень, не сводя с меня глазенок. Взгляд его метал молнии, и сколот скалил желтые зубы. Если бы он начал рычать, то вряд ли бы смог меня удивить. Было уже не важно, кем ему приходится Опия — случайной женщиной или женой, он готов был бы убить меня, даже не имея повода. Такой тип бойца мне был знаком еще по прошлой жизни, и главным теперь становилось суметь нанести один-единственный точный удар.
Аспак был безоружным. Он и правда начал рычать, когда приблизился на расстояние удара. Руки его были расставлены в стороны, чтобы поймать меня наверняка. Наверное, он посчитал, что я попытаюсь сбежать от него. Кого он видел перед собой? Богатого юнца, сына вождя или молокососа, уже получившего в наследство власть? Это было не важным. Я ударил левой и попал в висок, а потом правой хуком в подбородок. Мой противник отлетел к котлу с углями и врезался в него. Этот сколот, должно быть, имел привычку после еды вытирать руки о волосы и бороду, потому что жир вспыхнул мгновенно и ярко. Противник корчился и вопил, голова его напоминала факел, когда он, шатаясь, шел ко мне. Я снял с себя кафтан, накинул его на голову сколоту, ударом ноги под колени сбил его с ног и свернул врагу шею.
Я все еще держал Аспака за голову, когда увидел круглые изумленные глаза Гнура.
— Ты и вправду маста марману! — прошептал он на ухо, даря новый кафтан. — Завтра об этом узнают все, кому надо!
Фароат торжествовал, а мне снова стало не по себе: зачем кому-то об этом нужно узнать?…
Глава 20
Черно-синие воды Понта пугали первых колонистов, особенно у диких скал южного побережья Тавриды. О тех местах мне рассказывал Аристид. На самом деле на берегах Средиземного моря не бывает такой суровой зимы! Когда в шторм почти над самой водой несутся темные огромные тучи. Именно поэтому это море эллины назвали Черным. Тут, за холмами, вода, ласкающая равнинный берег, была голубой. А вот славного полиса Керкинитида я так и не увидел. От чего мои подозрения о сговоре Гнура с местным архонтом только усилились. Войско номадов не осаждало полис. Ведь при нашей первой встрече роксолан прямо заявил, что именно тут он соберет армию и лишь потом решит, станет ли воевать на стороне Боспорского царя Сатира или за полис Феодосия. Осталось найти ответ на вопрос: почему Гнур собирал армию именно тут?
Роксолан позволил нам уйти только под утро. И покидал я его ставку с тяжелой от выпитого вина головой. Последние часы той вакханалии вспоминаются с трудом. Теперь содрогаюсь от того, что снова был близок с Опией, и меня подташнивает то ли от этих воспоминаний, то ли от выпитого вина.
Олгасий и Олкаба ожидали нас в условленном месте. Тесть нашел прекрасное место для лагеря с источником в небольшой дубовой роще, но я решил развеяться, а заодно посмотреть на Керкинитиду. Мы скакали к морю, ориентируясь по запаху свежести. Дул легкий ветерок и приносил тот запах воды, который нравился мне всегда! Когда появляется желание окунуться в невидимую пока воду и выпить воздух, вдохнуть поглубже и в какой-то момент пережить ужас от мысли, что вдохнул полную грудь прямо под водой!
В прошлой жизни, когда я долго искал ответ, но так и не мог найти решение, обычно мне снился один и тот же сон. Память причудливо возвращала меня к моменту, когда я находился на волосок от смерти. Во сне я слышал автоматную очередь. Потом еще одну…
Враги залегли в небольшом скалистом овражке, на самой вершине холма, я в этом точно убежден, потому что мне знаком каждый клочок этой пустынной местности. Редкими очередями они бьют по рощице, где под низкими рябинами укрываюсь я. В действительности это никакая не рощица, а всего лишь несколько кустов с поблекшей листвой, жалкий остаток былых насаждений, которыми люди пытались закрепить разрушающиеся склоны холма.
И вот я лежу, вжимаясь в землю, под этим ненадежным, скорее воображаемым укрытием, тогда как те, наверху, упражняются в стрельбе по моей голове.
Чуть выше я вижу камень. Он интересует меня не потому, что за ним можно укрыться, а потому, что только оттуда можно добросить гранату в гнездо с автоматчиками. Что касается укрытий, то их не существует! Скалистая спина холма поднимается в гору, пустынная и страшная, пепельно-серая под бесцветным раскаленным небом. Мне нужно пробежать по этому зловещему склону, над которым то и дело свистят пули, и остаться в живых. Преодолеть эту мертвую зону и уцелеть. Мысли о смерти перемешиваются с безумной отвагой: «Будь что будет! Главное — успеть бросить гранату!»
Снова раздаются выстрелы. Уже редкие, одиночные, — те наверху, наверное, экономят боеприпасы. Я пытаюсь подняться, однако ноги мои как-то странно отяжелели, словно налиты свинцом, и я отлично понимаю, что это свинец страха. Отчаянным усилием воли я все же встаю… И просыпаюсь.
Мозг у меня теперь чужой, мальчика-сколота, но стоит мне задуматься над какой-нибудь задачей, он все норовит на время вернуться к давно прошедшему. Вот почему я вспомнил тот голый каменистый холм, горячий от полуденного зноя, вначале отчетливо выступающий среди мертвой пустоши, потом смутный и бесформенный, потому что я уже бегу по нему, низко пригнувшись, туда, к вершине, где притаились враги.
Когда я просыпался и приходил в себя от этого кошмара, то словно воскресал, и новый день казался мне таким радостным, хотя заранее было известно, что сулил он мне одни неприятности. А сейчас, когда больше неприятностей я не ожидаю, вспомнился тот повторяющийся во снах кошмар. Наверное, не просто так! Однако стоит не забывать, кем я был когда-то. В той жизни к неприятностям я привык. Профессиональный риск, не более. К тому же мой нынешний риск, по крайней мере в данный момент, не сопряжен со стрельбой. Мне остается вернуться к Артазу и воинам, отправить кого-нибудь отыскать пропавший полис и кого-нибудь в стан номадов, чтобы он послушал, о чем там говорят наемники и чего ждут.
Разворачиваю коня и кричу Олгасию:
— Веди!
Сколот улыбается в ответ и занимает место во главе нашей маленькой кавалькады.
Керкинитида в лучах заходящего солнца показалась мне сказочным городом. С трех сторон окруженный водой и защищенный стеной с суши, полис пестрел стягами и лентами, реющими над кварталами жилых домов. А над морем стелился дым от сожженных кораблей. Как лютые волки суетятся и снуют вокруг павшего животного, так две триеры кружились около тонущей диеры[55].
Флот Ольвии уходил домой, а нанятые ольвиополитами скифы примкнули к номадам Гнура, чтобы принять участие в другой войне, а не торчать под неприступными стенами. Так бесславно Ольвия закончила свою войну. Теперь мне понятно, почему роксолан назначил мне встречу вблизи Керкинитиды. Он знал о планах ольвиополитов, был информирован о бунте жителей в Калос Лимен, равно как ведал и о происходящем на востоке, где Сатир пытается включить в свое царство Феодосию.
Пока для меня роксолан всего лишь наниматель, а ведь когда-нибудь он может стать противником. И надо признать, противником сильным. А пока он, по всей вероятности, занимается составлением обстоятельного досье на меня, я тоже сложу воедино все, что знаю о нем. На первый взгляд не так уж трудно составить характеристику на этого человека. Он властен, умен и расчетлив. Как выяснилось недавно, еще и проницателен. Однако не следует забывать, что вполне возможно, он, как и я, выдает себя не за того, кем является на самом деле!
Чтобы более правильно оценить его поведение, не мешает узнать, какими побуждениями и какой информацией, полученной предварительно, он руководствуется в своих поступках. Для этого нужно быть рядом с ним, а мне почему-то хочется держаться от него подальше. Может, приставить к нему как-нибудь Лида? Парень проявил себя прекрасным сборщиком информации. Он справился с моим заданием не хуже подготовленного для пчелиной работы агента. За три дня он разузнал много чего интересного. Особенно важной для меня стала новость о разорении Гелона и массовом бегстве жителей из него. Хоть мне до сих пор не верится, что гелоны и будины ушли в степь, оставив меланхленам свои дома и сады. Это какой же огромной должна собраться орда, чтобы вынудить жителей Гелона бросить защищенную валами и частоколом территорию? Нужно и это событие осмыслить.
Не знаю, какие мысли по этому поводу имеет Гнур, а мне все происходящее, чему я стал свидетелем, все больше не нравится своей нелогичностью. Херсонеситы и ольвиополиты соперничают, воюют за порты полисов и зернохранилища, строят военный и грузовой флот, а тем временем скифы-пахари уничтожены меланхленами! Тысячи гектаров пашни скоро зарастут ковылем, ибо Скифия обезлюдела…
Мачта диеры ушла под воду, и триеры из ольвийского флота направили свои носы в море. Керкинитида потеряла свой жалкий флот, но не захвачена, херсонеситы торжествуют.