Самым занимательным в рассказе Хорса, а говорил по большей мере он, был сюжет о моей победе над Аспаком, когда парни впервые услышали о маста марману, вожде паралатов Фароате и вчерашней победе над родичем самого Гнура! Не стану гадать, каким путем тут распространяются слухи, конечно обычным, когда кто-то кому-то что-то поведал. Только этот сколот — настоящий мастер приукрасить однажды услышанное! Или, может, так он воспитан. Хорс, не отводя взгляда, изливал потоки лести, от чего Фароат внутри меня млел, а моя сущность, напротив, настораживалась.
— Окажи нам честь, ама ардар[57], возьми под свою руку и правь. Если предадим тебя или кто из наших воинов отвернется, накажи как арна арса[58], и никто не осудит тебя за это. Клянемся Папаем, Табити и Апи, всеми богами и духами на небе и на земле!
Так закончил свою речь Хорс, и оба князя, опустившись на колени, сняли с поясов серебряные чаши и подставили ладони, чтобы я наполнил их вином. Нет, я не ошибся! Конечно же наполнить я должен именно чаши, вот только те пиалки имели в центре донышка отверстие. В тот «глаз» вдевался шнурок, который и крепился на поясе, а когда сколот хотел испить вина, то снимал с пояса чашу и, заткнув дырочку средним пальцем, протягивал открытую ладонь. Вино наливалось из бурдюка, реже из амфоры и, как правило, расплескивалось, попадая в ладонь, стекало по запястью, откуда сколот слизывал драгоценную влагу. И называлось все это действо — «наполнить ладонь» или фарна — небесная благодать[59]. Хотя второе определение имело неразрывную связь с первым: неслучайно эллины упрекали скифов за их склонность к пьянству.
Эта просьба застигла меня врасплох. Нужно было все обдумать. Ведь каждый новый человек — это и его проблемы, которые, в силу обстоятельств, становились моими. И наконец, у меня под рукой не было вина!
Стоявший рядышком, у молодого дубка, выросшего посреди заросшей ковылем степи, нахохленный Лид с улыбкой распахнул плащ и протянул мне бурдюк.
И я рассмеялся впервые за все время походной жизни. Смеялись Лид и князьки, потому что больше ничего не разделяло нас. Вино наполнило чаши.
И только Авасий мрачно сидел в сторонке и тоскливо вглядывался в сизую сумеречную хмарь неба…
Мое войско приросло всадниками-будинами, и это событие принесло нечаянную пользу всем паралатам. Артаз с первого дня моего воцарения взял бразды правления паралатами в свои руки, но случилось так, что «завхоз», так я его называю в думах, чего-то там не рассчитал, у нас почти не осталось еды. Если бы отары Таксака и Хорса не присоединились к нашим животным, то всем нам уже пришлось бы подтягивать ремни на животах. Угроза голода, как и следующее за ней недовольство воинов, наконец, побудили Артаза к действию: поберечь барашков и найти для наших всадников другую еду. Два десятка номадов тесть послал на север, в степь, чтобы поохотиться на местных антилоп-сайгаков. И признаюсь, решение это оказалось весьма своевременным. Мы в походе уже восемь дней, а незаменимый по части добычи информации Лид разузнал у кого-то из новых приятелей, а заводил он их с легкостью (для моего кошелька), будто до Феодосии идти еще неделю или около того. И существует полная неизвестность, что происходит у стен полиса. В осаде Феодосия или нет? Может, за стенами жители города тоже нуждаются в еде? И поэтому пополнить запасы там не удастся.
Стремясь дать охотникам больше времени и облегчить ношу для их лошадей, мы уходили все дальше на север от основных сил Гнура. Только Лид и братья в качестве посыльных от него позволяли мне сохранять представление о местонахождении большой армии номадов, а Полярная звезда — ориентироваться в степи. В то время, когда мы с Аристидом выходили из душного дома в дворик, чтобы посмотреть на ночное небо и избавиться от накопившейся в организме жидкости, отливая мочу в предназначенные для этой цели горшки, он показывал мне знакомое созвездие, но указывал на вторую звезду в созвездии, называя ее звездой Севера. Я же по привычке всегда искал на небе Полярную. И думаю, что направление в целом она и в этом мире указывала верное. Проверял не раз, когда находился у Черного моря в Ольвии, и в Калос Лимен, и у Кертинитиды. Ведь море для меня всегда находилось на юге!
Мы скакали по следам охотников и подбирали убитых ими антилоп. В подходящем для лагеря месте, обычно там, где били ключи и росли деревья, туши свежевались, а мясо коптилось. Степь в этих краях была бескрайней, но две-три дубовых или ясеневых рощи за дневной переход мы встречали.
Такое удаление от роксолана подействовало на меня благотворно. Я хорошо спал! С удовольствием слушал шутки будинов и находил в себе силы подбадривать Авасия, который по-прежнему хмурился потому, что теперь всегда рядом со мной ехали, ели и располагались на ночевку Таксак и Хорс. В тот погожий день, когда роса на степных травах просохла и солнышко жарило не по-осеннему, я предложил товарищам поохотиться вместе. И не на сайгаков, а на тура! Уже не раз мы слышали рев этого животного. Знатоком этого зверя оказался Таксак. От него я узнал, что с наступлением осени у туров начался гон. Вот они теперь и ревут. Сам я это огромное животное еще не встречал, но раньше не раз слышал упоминания и от Аристида, и от сколотов, когда речь шла о хорошем мясе и отваге охотников. Едва я предложил поохотиться, как тут же Авасий заявил:
— Пазака, это опасно…
И я, не раздумывая, собрался отказаться от спонтанной идеи. Зачем мне эта охота, если загрустившему другу она не поможет избавиться от хандры? Но Хорс не дал мне этого сделать, воскликнув:
— Славься ама ардар и тот день, кода моя ладонь наполнилась из твоих рук фарна!
Таксак ничего не сказал, лишь воздел руки к небу, достал из горита лук и сноровисто надел тетиву, не слезая с коня. Глаза его блестели, а крылья носа трепетали от возбуждения. Без сомнений, моя идея пришлась ему по душе, и снова я, рассчитывая совсем на другой результат, огорчил друга. Вместо согласия ответил Авасию так:
— Волков бояться — в лес не ходить!
Хорс и Таксак поддержали мою шутку смехом. Авасий тоже улыбнулся, и мне показалось, что на самом деле он тоже совсем не прочь испытать судьбу.
Глава 22
Щурясь от яркого солнца, я вглядывался в следы, на которые указывал Таксак. Будин прочертил наконечником копья на земле черту и сказал:
— Готовьтесь! Поохотимся сегодня славно…
Бычачьи следы широкой тропой тянулись через проплешины, поросшие желтыми и белыми цветами, и исчезали в высоком ковыле. Мною овладевало уже знакомое, пережитое однажды, какое-то первобытное чувство — смесь страха, надежды и отваги. Я с трудом контролировал себя, свою мимику, чтобы вдруг не утратить достоинство, когда будин рассказывал о воинах, выходивших против тура только с копьем и мечом. Те победители тут же становились ама, ардарами и пазаками. Так его отец стал пазакой и возглавил балу. Таксак с гордостью заявил об этом, и мне стало понятно — этот парень во что бы то ни стало постарается лично убить быка. Он единственный из нас четверых взял на охоту тяжелое копье. А я на всякий случай повесил свой гастрафет за спину и вложил в горит пару стрелок с тяжелыми железными наконечниками. В то, что сколотскими стрелами, бронзовыми с ноготок наконечниками, можно быстро убить тура, я сомневался. Надеялся, что сделанный по прихоти и от скуки арбалетик наконец сможет пригодиться, как и стрелки кузнеца Агофокла. Стрелять по быку свинцовыми шариками мне не хотелось. Скорее всего, зверь от такого попадания только взбесится.
Мы проскакали минут десять и как назло не повстречали больше ни одной проплешины. Таксак спрыгнул с лошади и стал гладить ладонью и нюхать землю. Наверное, он ничего не смог обнаружить, потому что, невнятно выругавшись, вскочил на своего жеребца и, круто повернув его, поскакал в сторону. Мы не успели поднять своих животных в галоп, как Таксак уже поехал шагом, вглядываясь в высокий ковыль под ногами лошади.
Не знаю как, но нужные следы будин все-таки обнаружил. Он снова слез с коня и лег животом на землю. Мы, не спешиваясь, стояли метрах в двадцати от Таксака, пока он не поднялся и приглашающим жестом не поманил нас к себе.
Тихий ветерок поигрывал кончиками травинок, шуршал белыми метелками ковыля, нес из степи едва уловимый запах сохнущей земли и еще один, странный, незнакомый, но наверняка принадлежащий животному. Если бы не Таксак, указывающий туда, откуда ветерок донес этот едва уловимый запах, я бы ни за что не обратил бы на него внимания.
Мы слезли с коней и, ведя их на поводу, подошли к будину. Он тихо сказал:
— Только Пламенная[60] знает, напугаем мы животных или нет? Отец рассказывал, что страх охватывает как зверя, так и охотника. Бывает невозможно помочь друг другу, слуга не следует за господином, отец не обращает внимания на сына, и сын на отца. Каждый заботится лишь о себе, думает о том, что ему самому нужно делать. Помните, каждый может легко потерять жизнь, и малейшая ошибка имеет огромное значение… Единственная защита и спасение — иметь быстрого и поворотливого коня!
— Как нам поступать? — спросил Авасий.
— Если бык нападет, беги, лети как ветер! Пусть кто-нибудь другой в это время выстрелит в него или ударит копьем.
Никто больше ни о чем Таксака не спросил. Проверив оружие и приготовив к стрельбе луки, мы сели на лошадей и поехали дальше шагом.
Спустя час или около того степь вокруг изменилась до неузнаваемости: теперь нас окружали глинистые бугры, покрытые чахлым кустарником с объеденными листьями. Земля вокруг была унавожена быками, и, без сомнений, мы были близки к тому, чтобы наконец-то увидеть туров.
Поднявшись на вершину одного из холмов, я окинул взглядом равнину, тянувшуюся на восток до самого горизонта. Вдали паслось большое стадо быков — голов на пятьдесят.