Повествуя об этих «святых путях», Геродот и другие античные авторы ни разу не упоминают о торговле. Нет у Геродота и свидетельств об особых торговых путях в Скифии. Полагаем, что все это отражает существовавшую реальность. В древности особое значение придавалось вслушиванию в то, что предначертано богами и судьбой, попыткам завоевать их благосклонность, воздействовать на них в свою пользу, обрести благодать. Все это с наибольшим успехом реализовалось в особых «святых местах», где контакт с высшими силами был наиболее действенен (Делос, Дельфы, Стоунхендж, Хакасско-Минусинские котловины). Между этими «энергетическими центрами» устанавливались каналы связи — «святые пути», что создавало разветвленную систему обмена разноприродной благодатью. Не вызывает сомнения, что по «святым местам» осуществлялись и разнообразные межэтнические (контакты с родственными этносами, паломничества на прародину, к могилам предков и т. д.) и дипломатические (заключение союзов и т. д.) связи (на что есть намеки у античных авторов). Несомненно, на этих путях происходила и простейшая торговля (обмен дарами, провоз сакрализованных предметов или материалов — золота, нефрита и т. д., а также просто товаров, пользующихся спросом в дальних местах, попутный обмен всего этого на местные продукты и изделия). Но все это перекрывалось представлением о «святых путях», о действиях, совершаемых под покровительством высших сил с целью обретения благодати.
Рисунок 18. 1 — заготовка стелы с изображением девы; 2–4 — стелы с изображением дев; 5 — стела с изображением мужа (по: Вадецкая, Леонтьев, Максименков 1980)
И все же сакральный путь длиной свыше 5000 км между Хакасско-Минусинскими котловинами и Делосом представляется уникальным. Скорее всего, первоначальной целью паломничеств был не Делос, а некое святилище в западной части Малой Азии, откуда на Делос и был перенесен культ Аполлона и Артемиды. А для определения времени возникновения этого пути необходимо установить время сложения и культурной принадлежности той традиции создания упомянутых стел, которая так хорошо коррелируется с античными сведениями о гиперборейских девах и аримаспах, имеющих «глаз на прекрасном челе».
Как известно, М. П. Грязнов последовательно изменял свои взгляды на время изготовления этих стел в сторону их удревнения (Грязнов 1950). Сначала он связывал их с карасукской культурой, потом с андроновской, а позднее, под влиянием своих учеников, с окуневской. В его опубликованной посмертно книге сквозит некоторое недоумение по поводу того, что каменные антропоморфные стелы ямной культуры, столь родственной афанасьевской, не находят никакого соответствия в материалах последней (Грязнов 1999: 53–54). Представляется, что собранных Я. А. Шером и нами фактов (Шер 1980; Sher 1994; Мачинский 1995; 1997а; 1997б) вполне достаточно, чтобы признать, что наиболее сложные по системе изображений стелы с яйцевидными и, как правило, трехглазыми ликами на узкой грани являются древнейшими и были созданы носителями афанасьевской культуры не позднее III тыс. до н. э. Однако новые материалы и наблюдения заставляют вернуться к этой теме.
Непросто найти конкретные точки соприкосновения между стелами, стоявшими первично в стороне от могильников и поселений, и сооружениями и артефактами последних. Общность улавливается в сходстве стиля изображений на стелах и стиля изделий и сооружений афанасьевской культуры. В обоих случаях основой служат формы и абрисы яйца и круга. Удлиненно-яйцевидный абрис большинства ранних ликов повторяет такой же абрис ведущей формы сосудов афанасьевской культуры, а «знак чакры» (солярный знак) на стелах, в основе круг (или 2–3 концентрированных круга) с отмеченным центром, совпадает с кругом (или двумя концентрическими кругами) погребальных оград, центром которых является основное погребение. Почти полный круг или овал представляют в профиль шаровидные и эллипсоидные сосуды афанасьевской культуры, курильницы, суть которых — восходящие вверх воскурения для богов, представляют при взгляде сверху правильный круг. Даже подчеркнутая четырьмя «уголками» четырехсторонность большинства «знаков чакры» находит соответствие в четырех каменных выступах вокруг некоторых погребальных оград афанасьевской культуры (Подольский 1997: 113–114, рис. 1) и четырех ножках ряда курильниц. В целом, то общее, что объединяет ранние изображения на стелах с изделиями и сооружениями афанасьевской культуры, можно охарактеризовать как стиль, где доминируют яйцевидно-округлые формы и абрисы при подчиненном присутствии мотива четырехсторонности.
Надо отказаться от представления, что афанасьевской культуре даже в пределах комплекса могильных находок несвойственны антропоморфные и зооморфные изображения. Так, антропоморфные «солнцевидные лики» изображены на обломках сосуда с р. Аскиз, относимого специалистами по одним признакам к афанасьевской, а по другим — к окуневской культуре (Мачинский 1997в: 277; Паульс 1997: 126, рис. 4). Наиболее древние изображения маралов среди петроглифов святилища на р. Кучерла у подножия горы Белуха и на озере Музды-Булак около горного массива Таван-Богдо-Улла на Алтае В. И. Молодин уверенно связывает с афанасьевской культурой, к которой относятся древнейшие культурные отложения святилища Кучерла (Деревянко, Молодин 1991; Молодин 1996; 1997).
Чрезвычайно важно, что именно афанасьевцам принадлежит честь первичного «сакрального освоения» высокогорных подножий двух высочайших вечноснежных вершин Алтая, претендующих на роль прообраза «мировой горы» для населения окружающих степей, лесостепей и полупустынь (Мачинский 1997б; 1998), — имеется в виду упомянутое святилище у г. Белуха, петроглифы и афанасьевский могильник Бертек 33 на высокогорном плато Укок у подножия Таван-Богдо-Улла (Деревянко, Молодин, Савинов 1994). Именно в одном из женских погребений этого могильника был обнаружен костяной перстень в виде правильного круга с четырьмя округлыми выступами вовне. По своей форме он аналогичен «знаку чакры» на каменных стелах Хакасско-Минусинских котловин (рис. 19: 4, 5).
Высотная устремленность алтайских афанасьевцев находит соответствие в аналогичной, но выраженной иначе устремленности изображений на афанасьевских стелах Хакасско-Минусинских котловин: речь идет об изгибающихся линиях или прямых полосах («каналы восхождения»), поднимающихся высоко над ликами; внутри последних иногда изображаются все упрощающиеся «восходящие лики».
Казалось бы, именно этому изобразительному мотиву, отражающе-му, судя по всему, эзотерический опыт экстатических состояний, труднее всего найти аналогию в «бытовом инвентаре» могильников. Однако материалы некрополя афанасьевской культуры у с. Тесь на р. Тубе дают такие аналогии. В погребении 2 кургана 15 обнаружена «сломанная грабителями костяная кинжаловидная подвеска с резным орнаментом» (Киселев 1929; 1949) в виде трех горизонтальных «перекладин» из нескольких линий, пространство между которыми заполняют три косых креста (реконструируемая длина 26–27 см). Сужающийся заостренный конец лишен орнамента. По краям идут подтреугольные зубчики (рис. 19: 2). В целом орнамент подвески поразительно напоминает псевдоорнаментальную разработку «канала восхождения» у одного из самых впечатляющих изваяний Хакасско-Минусинских котловин — грандиозной (высота 4,68 м) гранитной стелы с берегов р. Белый Июс (рис. 19: 1). Отличие данного изображения состоит лишь в усложненной разработке композиции: в образованных перекрещивающимися линиями треугольниках точками намечены геометризованные «восходящие лики», а вместо треугольных рубчиков края полосы украшены треугольниками в обрамлении «усиков». Наиболее близка к орнаменту подвески разработка «канала восхождения» у другого изваяния, также с р. Белый Июс, именуемого «дева-камень» (рис. 19: 3), поскольку ниже лика рельефно обозначены маленькие груди. По-видимому, в обоих случаях внутри «канала восхождения» присутствует мотив «лестницы восхождения» из горизонтальных перекладин, усложненный крестообразными перекладинами.
Рисунок 19. Соотношение «орнаментальных» изображений на стелах с ликами (1, 3, 5, 8, 10, 11, 12, 13) и на вещах из погребений (2, 4, 6, 7, 9): афанасьевская традиция (1–8); окуневские новации (9–13) (по: Вадецкая, Леонтьев, Максименков 1980)
В погребении 2 кургана 14 обнаружен сосуд с уплощенным дном (рис. 19: 7), на котором «была обнаружена роспись — пять полос рисунка, нанесенного белой краской, изображающего поставленные вертикально от плеч до дна лесенки с парными боковыми линиями, к которым примыкают снаружи основаниями треугольные городки» (Киселев, 1949: 20, табл. 3). К настоящему времени роспись при обычных условиях не прослеживается, но хорошо видна при ультрафиолетовом свете[30]. Этот орнамент рядом элементов напоминает «лестницу восхождения» изваяния с р. Ташебы (рис. 19: 8).
Данное погребение отличается, несмотря на ограбление, признаками повышенного сакрального статуса погребенного: с ним найдены семь сосудов, среди которых два (редкий случай!) — типичные афанасьевские курильницы, окрашенные в ярко-красный цвет. Особое внимание привлекает один яйцевидный сосуд, украшенный необычным для керамики афанасьевской культуры орнаментом — вся его поверхность равномерно разделена двойными горизонтальными линиями на три части, заполненные треугольниками, а внизу выделено округло-заостренное дно, лишенное орнамента (рис. 19: 6). Подобная орнаментальная разработка поверхности сосуда воспроизводит типичную, семантически насыщенную разработку ранних трехглазых ликов (в том числе изображенных на рис. 19: 1, 8), которые делятся двойными горизонтальными линиями на три главные части, где помещаются сверху вниз, соответственно, сначала три глаза, затем раздутые вдыхающие ноздри и, наконец, изогнутый в улыбке рот, и на четвертую, нижнюю, часть — подбородок, лишенный каких-либо изображений.
Таким образом, в материалах лишь одного могильника у с. Тесь обнаружено три предмета, орнаментация которых, несомненно, воспроизводит самые существенные и содержательные композиционные схемы, входящие в «канон» ранних стел с трехглазыми ликами. Все изложенное свидетельствует о том, что выделенные нами ранее древнейшие изваяния Хакасско-Минусинских котловин действительно воздвигались афанасьевцами и что