уникальный сакральный центр возник здесь не позднее III тыс. до н. э.
Традиция афанасьевских изваяний продолжается и после появления в Хакасско-Минусинских котловинах носителей окуневской культуры, однако их стиль, как и стиль культуры в целом, резко меняется. Стиль окуневской культуры определяется доминированием подпрямоугольных и угловатых форм и абрисов при подчиненном присутствии мотива круга. Сооветственно этому круглые погребальные ограды афанасьевской культуры сменяются в окуневской культуре прямоугольными, яйцевидно-шаровидный профиль сосудов — подтрапециевидным, а округлый свод черепа афанасьевцев — уплощенным у окуневцев, что при деформации придает ему в профиль некоторую угловатость, отраженную и на стеатитовых головках окуневской культуры; точно так же и изображения трехглазых ликов теперь помещаются на широкой стороне обычно прямоугольных стел, да и сами лики становятся подпрямоугольными, утрачивая и продиктованное семантикой разделение лика на 3–4 части по вертикали, и устремленные высоко вверх «линии/полосы восхождения»; улыбка на ликах выражается теперь не мягко изогнутым ртом, а «уголками» по сторонам рта, изображаемого прямыми линиями.
Весьма резкий разрыв с традицией трехглазых ликов афанасьевской культуры чувствуется и в древнейших каменных стелах раннего, уйбатского, этапа окуневской культуры, выделенного И. П. Лазаретовым (1997). На них изображены подпрямоугольно-округлые лики, разделенные посередине горизонтальной линией, без «линий восхождения», без «чакр» и зачастую без третьего глаза (рис. 19: 11: Уйбат III, курган 1, могила 1). Одна плита с изображением найдена в выбросе между двумя разновременными могилами, раннего и позднего (черновского) этапов. Соответственно, на широкой стороне прямоугольной плиты сохранился фрагмент лика описанного выше типа, а на узкой, в перевернутом положении, — более поздний прямоугольно-трапециевидный лик (рис. 19: 13), отличающийся от ранних уйбатских некоторой усложненностью, явно вызванной влиянием, которое стали оказывать на религиозное искусство окуневской культуры стоявшие повсеместно в Хакасско-Минусинских котловинах афанасьевские изображения. Однако эта «усложненность» карикатурна. Рот передан точкой, два рога и «линия восхождения» превратились в некий четырехзубый короновидный головной убор, а ромбовидный знак на лбу, пересеченный горизонтальной линией, должен изображать третий глаз — чакру аджну.
Наиболее упорно сохраняли верность форме круга максимально сакральные знаки и артефакты — «знаки чакры» и курильницы, доставшиеся окуневской культуре в наследство от афанасьевской. Но даже правильный круг курильниц (вид сверху) нарушается появлением на них в окуневской культуре внутреннего «кармана». В свое время нами было высказано осторожное предположение, что форма курильниц афанасьевской и окуневской культур могла ассоциироваться у их носителей с формой экстрасенсорно воспринимаемых чакр (Мачинский 1997в: 277). Эта гипотеза находит подтверждение в материалах погребения окуневской культуры в устье р. Аскиз (Липский 1952), о котором нам стало известно лишь позднее. Найденная там курильница украшена и внутри, и на дне усложненными «знаками чакры» — концентрическими кругами и отходящими от них лучами, а на стенке и поддоне — семью округлыми ямками и семью крестами (что соответствует семи чакрам и семи слоям «энергетического тела» по современным представлениям) (Мачинский 1997в). Но самое важное состоит в том, что эта роскошная курильница-«чакра» стояла на темени погребенного, череп которого опирался на каменную плиту и был приподнят, — т. е. курильница стояла именно в той точке свода черепа, где на большинстве афанасьевских и на части окуневских ликов начинается линия и/или полоса с изображениями выхода за пределы головы (тела), иногда дополненная разными изображениями (рис. 20). Поскольку это место (чакра сахасрара или брахма-рандхра) над ликом на стелах афанасьевской культуры обычно занято вышеописанными изображениями и места для «знака чакры» здесь нет, постольку зон помещается на них обычно на оборотной или боковой стороне стелы, на уровне верхней точки лика или чуть выше. В данном случае это место было отмечено курильницей-«чакрой». Несомненно, здесь мы имеем дело с погребением «просветленного», которому и полагается (по индо-тибетской традиции) покидать свое тело через сахасрару. Отсутствие в погребении каких-либо вещей, кроме уникальной курильницы, подтверждает это: «просветленный» уходит на тот уровень бытия, который чужд каким-либо отголоскам земной материальности. Погребение в устье р. Аскиз свидетельствует, что курильницы ассоциировались со знаками чакры уже в сознании их создателей. Мы не возражаем против именования знаков чакры и орнамента этой курильницы «солярными», но надо понимать, что здесь имеются в виду, возможно, и «солярные», но и, несомненно, иные энергии, восходящие вверх внутри «энергетического тела» неких сакрализованных антропоморфных персонажей (рис. 20).
Рисунок 20. Погребение в устье р. Аскиз: 1 — череп с курильницей, реконструкция Д. А. Мачинского (по: Липский 1952); 2 — внутренняя поверхность курильницы
На стеле у с. Верхний Аскиз, если верна интерпретация автора публикации (Есин 2000), над ликом девы первоначально была изображена «линия восхождения», а «знак чакры сахасрары» был, как обычно, вынесен на боковую грань на том же уровне. Позднее еще один знак этой чакры был помещен над головой девы, перекрыв «линию восхождения» (рис. 21). Этот лик явно афанасьевской традиции, хотя имеет и окуневские черты (прямой рот вместо изогнутого и др.). На широкой стороне стелы еще раньше (?) был изображен раннеокуневский лик уйбатского этапа, что как будто подтверждает факт сосуществования афанасьевской и окуневской культур в течение некоторого времени. Однако в целом стиль изображений окуневской культуры явно позднее стиля афанасьевской культуры и отличается тенденцией к доминированию прямоугольных фигур и абрисов.
Наряду с традиционными, восходящими к афанасьевской культуре знаками чакры, где доминирует круг, в окуневской культуре появляются прямоугольные знаки чакры, соответствующие стилистике этой культуры. Яркий образец этой трансформации — каменная пряжка с прямоугольным знаком, найденная в погребении позднего этапа окуневской культуры (рис. 19: 9). И. П. Лазаретов (1997) приводит ряд аналогий лишь мотиву уголка с фланкирующими «усиками» на уголках знака, который действительно широко представлен на изображениях и афанасьевской, и окуневской культур, но совершенно не замечает прямой аналогии знаку в целом, которым, несомненно, является прямоугольный «знак чакры» под трехглазым ликом из Черновой VIII (рис. 19: 12). Этот лик явно ориентируется на афанасьевские образцы, однако абрис его прямоуголен, рот не изогнутый в улыбке, а прямой. Дальнейшее нарастание уловленной тенденции заметно в утрачивающем абрис лике и «знаке чакры» над ним (рис. 19: 10), где квадратным становится даже центр чакры, еще сохраняющий в двух вышеописанных случаях форму круга.
Рисунок 21. Стела у с. Верхний Аскиз (по: Вадецкая, Леонтьев, Максименков 1980)
В настоящее время трудно определить время существования и стыковки афанасьевской и окуневской культур в Хакасско-Минусинских котловинах. Радиокарбонные калиброванные даты говорят о существовании афанасьевской культуры с середины IV до начала III тыс. до н. э., а окуневской культуры — начиная с последней трети III тыс. до н. э. (Лазаретов 1997; Bokovenko, Mitjaev 2000). Если доверять этим датам, то время стыка культур относится примерно к середине III тыс. до н. э.
Ряд сакрализованных элементов культуры связывает окуневскую культуру с Северо-Восточным Причерноморьем, с приазовско-предкавказским очагом культурогенеза, особенно с катакомбной культурой. На уйбатском этапе окуневской культуры появляются погребальные ямы с заплечиками, а затем и катакомбы (Лазаретов 1997); курильницы с внутренним «карманом» также сближают обе культуры. Однако наличие четырех ножек и отсутствие «кармана» у некоторых курильниц катакомбной культуры, возникшей в начале III тыс. до н. э., сближает их с более ранними курильницами афанасьевской, а не окуневской культуры.
Исследователи отмечают сходство керамики новотиторовской культуры Прикубанья с афанасьевской (Семенов 1993), близость орнаментации и ряда других признаков курильниц дольменной и катакомбной культуры к курильницам афанасьевской культуры (Ковалев, Резепкин 1995). Курильница, формально напоминающая афанасьевскую, происходит из дольмена, который был воздвигнут около середины III тыс. до н. э. (Rezepkin 2000). Таким образом, эти переклички, на столь большом расстоянии охватывающие в первую очередь сферу сакрального (погребальный обряд и курильницы), заставляют предполагать наличие уже к середине III тыс. до н. э. некоего пути контактов. Поскольку, по никем всерьез не опровергнутому мнению С. В. Киселева, могильник у с. Тесь, в материалах которого нами обнаружено наибольшее число соприкосновений с традицией создания трехглазых ликов, относится уже к позднему этапу афанасьевской культуры, постольку и сложение этой традиции, вероятно, следует относить к концу IV — первой половине III тыс. до н. э.
Итак, чрезвычайно своеобразный сакральный центр возник в Хакасско-Минусинских котловинах примерно одновременно с поразительным качественным скачком в истории Египта, Двуречья, Эгеиды, особенно заметным в сакральной сфере в XXVIII–XXV вв. до н. э. Именно к этому времени относятся и строительство пирамид, и сооружение знаменитых царских гробниц Ура, и расцвет кикладской культуры с ее женскими идолами и священными «сковородками», и расцвет Трои эпохи «клада Приама». Осмелимся предположить, что к этому времени относится и возникновение того сакрального пути, который был зафиксирован античной традицией через две тысячи лет, в эпоху другого качественного сдвига, в VIII–V вв. до н. э. При этом есть основания полагать, что уже в середине III тыс. до н. э. этот путь достигал не только Восточного Приазовья и Северо-Западного Предкавказья, но, подхватываясь новыми этнокультурны-ми силами, продолжался до Эгеиды. Именно ко второй четверти III тыс. до н. э. относится и расцвет культуры мореплавателей Киклад, и Трои, которая контролировала узловую точку на морском пути из Средиземноморья в будущую Скифию, и сложение в Северо-Западном Предкав-казье культуры строителей дольменов, «идеологическая система» которой была, судя по погребальным сооружениям и типам амулетов, заимствована из малоазийско-эгейского региона (Резепкин 1988; Рысин 1997).