Настоящая статья, посвященная истории славян в I–VII вв. н. э., представляет собой резюме нескольких частей более обширной работы по этногеографии Восточной Европы в VIII в. до н. э. — VII в. н. э., где древняя история славянства реконструируется на основе изучения всей этнической истории Восточной Европы в железном веке[111]. Эта работа была проделана авторами частично совместно, частично раздельно, на базе единой методики, которая вкратце сводится к следующему. Сначала проводился подробный анализ письменных источников, позволивших в итоге (с учетом данных физической палеогеографии) составить ряд последовательных карт-схем, отражающих изменившиеся представления античных и ранневизантийских авторов об этногеографии Восточной (а в отдельных случаях также Юго-Восточной и Центральной) Европы в эпоху железа. Затем эта серия карт сопоставлялась с серией карт археологических единств (культур, групп и т. д.) того же времени, причем особое внимание обращалось на максимальную точность при определении хронологических и территориальных границ и лакун в каждой системе карт и при сопоставлении обеих систем. Сопоставление проводилось по определенным правилам, причем, наряду с обычно выдвигаемыми на первый план случаями убедительного совпадения данных истории и археологии, не менее тщательно фиксировались частые случаи несовпадения этих данных. На последнем этапе работы привлекались факты и вероятности, выявленные различными отраслями языкознания, а также некоторые данные из областей этнографии, фольклористики и антропологии. Подобная методика не нова, однако строгое ее соблюдение позволяет обнажить целый ряд пробелов в наших знаниях, акцентировать внимание на некоторых узловых проблемах этногеографии эпохи железа, а иногда и наметить новые пути решения некоторых вопросов[112].
Вся сумма исторических, лингвистических и археологических знаний о славянах VI–IX вв. убеждает в том, что в предшествующее время (I–V вв.) основная масса носителей общеславянского языка была во всех отношениях никак не менее, а, вероятно, еще более единой, чем славяне VI–VII вв., находилась несколько в стороне от непосредственного влияния Римской империи и представляла собой обособившийся от западных и южных соседей (и тесно связанный с северными соседями-балтами) этнический массив, занимавший определенную и единую территорию, границы которой, вероятно, не оставались совершенно неизменными. Поискам этой области расселения основной массы носителей общеславянского языка в I–V вв., а отчасти еще и в VI–VII вв. и посвящена настоящая статья. Подчеркиваем, что мы не фиксируем внимания на возможных случаях отрыва отдельных групп славянства от основного массива и их инфильтрации в чуждую этническую среду, а также на фактах ассимиляции славянами иноязычного населения.
1. Иордан, Плиний, Тацит, Птолемей. Как известно, историк Иордан (середина VI в. н. э.) утверждает, что все племена и группировки славян, известных в его время под именем склавенов, антов и венетов, «происходят от одного корня» и в древности назывались одним общим для них именем venethi (Iord. Get. 34, 35, 118). Основываясь на этом утверждении, многие слависты обычно привлекают в качестве основного источника по древнейшей истории славян те сведения, которые сообщают о неких venedi-venethi писатели I–II вв. н. э. — Плиний Старший, Тацит и Кл. Птолемей. Сведения эти обычно рассматривают суммарно, исходя из установившегося мнения, что все они относятся примерно к одному времени, поскольку труд Плиния был, видимо, завершен в 77 г. н. э., Тацита — в 98 г. н. э., а труд Птолемея был создан на основе данных, суммированных Марином Тирским в первой трети II в. н. э. Подобный подход к этим свидетельствам создал у многих исследователей впечатление, что, во-первых, все эти венеды — славяне, во-вторых, что они теснее всего связаны с Повисленьем, а в-третьих, что они уже в I–II вв. н. э. занимали огромную и монолитную территорию: от бассейна Вислы или Одера на западе — до Днепра и Десны на востоке, от Балтики на севере — до украинских степей на юге. Однако внимательный анализ источников дает более сложную картину.
Во-первых, из текста Иордана явствует, что, говоря о «едином корне» венетов, антов и склавенов середины VI в. н. э., он имел в виду отнюдь не венедов-венетов, упомянутых авторами I–II вв. н. э., а тех венетов, с которыми воевал в IV в. н. э. рекс готов Германарих. И именно это сообщение о венетах-славянах времен Германариха, восходящее к готским народным преданиям (Iord. Get. 28, 117–119), дает нам в руки древнейший, достаточно достоверный, письменно зафиксированный факт славянской истории. Никаких прямых указаний на связь между venethi IV–VI вв. у Иордана и venedi-venethi, упоминаемыми у авторов I–II вв. н. э., ни у самого Иордана, ни у других древних авторов не имеется. Следовательно, опираться можно лишь на созвучие этих этнонимов и на относительную географическую близость мест их бытования.
Однако известно, что историки и лингвисты, рассматривающие проблему центрально- и восточноевропейских venedi/venethi Плиния, Тацита и Птолемея с позиций этнической и лингвистической географии древней Европы в целом, не склонны видеть в них древних славян. Уместно напомнить, что этот же этноним зафиксирован еще до рубежа н. э. как обозначение двух отнюдь не славянских групп населения. Одна из них обитала в Бретани, а другая — на северном побережье Адриатики, и, вероятно, в языковом отношении первая была кельтской, а вторая — своеобразной индоевропейской группой, близкой к иллирийцам. Корень vent/ vend отмечается, начиная с римского времени, в топонимике различных областей Европы, в том числе в таких, где присутствие славян в столь раннее время исключено. В XIX–XX вв. следы древней топонимики «иллиро-кельтского» характера были обнаружены в области между Одером и Днепром. На основании данных сравнительного языкознания, топонимики и истории давно уже выдвинуто предположение о существовании в древности к востоку от германцев позднее исчезнувшей или покинувшей эти места индоевропейской группы населения, носившей имя венетов и близкой по языку к адриатическим иллирийцам и венетам. Поскольку нигде не зафиксировано случая употребления этнонима venethi/venedi как общего самоназвания у славян, но зато этот этноним часто употребляется как общее обозначение славян у германцев, считается весьма вероятным, что германцы, продвигаясь на восток, перенесли древнее название своих восточных соседей — венетов, живших между германцами и балто-славянами, на новых восточных соседей — славян (а отчасти и на балтов). Еще в XII–XIII вв. в Восточной Прибалтике, у устьев Венты и Западной Двины, фиксируются некие венты, в которых исследователи отказываются видеть славян. Таким образом, можно заключить, что вопрос о славянстве восточноевропейских венедов-венетов, отмеченных в трудах Плиния, Тацита и Птолемея, вопреки мнению, распространенному среди многих славистов, не решается в системе письменных источников и нуждается в привлечении новых материалов и в новых исследованиях.
Навряд ли можно рассматривать сведения Плиния, Тацита и Птолемея о венедах-венетах и как нечто единое. Тот отрывок из «Естественной истории» Плиния, который содержит древнейшее упоминание о восточноевропейских венетах, вероятнее всего, представляет собой перипл южной части Балтики[113] и помещен Плинием между предшествующими ему неясными, полуфантастическими сведениями, извлеченными им из трудов греческих ученых IV в. до н. э. — I в. н. э. (Plin. NH IV, 94–95) и идущими после него конкретными данными о Германии и германцах, полученными Плинием из первых рук во время его пребывания на германской границе по Рейну в 47–51 гг. н. э. (Plin. NH IV, 99, 100). Интересующий нас отрывок дает такую этническую и географическую номенклатуру Прибалтики (Plin. NH IV, 96–97), которая не находит никакого соответствия ни в номенклатуре непосредственно следующего за ним текста, отражающего реальность середины I в. н. э. (Plin. NH IV, 80; 81; 99; 100), ни в той карте Южной Прибалтики, которая для I в. н. э. зафиксирована в труде Тацита (Tac. Ger. 1, 2, 43–45), ни в народной готогепидской традиции, сохраненной для нас Аблавием и Иорданом (Iord. Get. 25, 26, 94–97). Вероятно, рассматриваемый перипл восходит к источникам, отражавшим реальную ситуацию более раннего времени, где-то в пределах конца IV — втор. пол. I в. до н. э., т. е. от плавания Пифея до первых римских экспедиций в Северное море. Если рассматривать сообщение Плиния о венедах в контексте перипла, то оказывается, что венеды помещены Плинием на полуострове Энингия, лежащем, видимо, восточнее Вислы, причем между ними и Вислой на побережье живут еще два «народа» — скиры и хирры. Всем этим условиям лучше всего соответствует полуостров Курземе, около места впадения в Балтику реки Венты, где еще в XII в. жили некие «венты», а в XIX в. часть жителей обозначалась названием «вентини».
Таким образом, венеды Плиния зафиксированы на значительном территориальном и хронологическом удалении от древнейших венетов-славян IV–VI вв. н. э. у Иордана, а место, где они помещены, делает маловероятной, исходя из соображений лингвистических, их принадлежность к основному массиву древнего славянства.
Второе упоминание о восточноевропейских венедах-венетах находится в рамках той развернутой, внутренне последовательной и логичной, проверенной сопоставлениями с другими источниками этнокарте лесной зоны варварской Европы, которую в 98 г. н. э. создал Тацит в своей «Германии» (Tac. Ger. 46). Venethi обрисованы у Тацита как весьма значительная этническая группировка, занимающая лежащую вдали от морей область к востоку от лугиев, готов и эстиев, к северу от бастарнов и кочевников-сарматов и к югу от феннов. Территория обитания этих венетов и даваемая им Тацитом характеристика делают правомерной постановку вопроса о соотношении этих венетов с основным массивом древнего славянства. К более подробному разбору сведений Тацита о венетах мы обратимся несколько позже.