noro, «низкий», «низменный», «болотистый» (Попов 1973: 97). В ЛПС читается: «нерома сиречь жемоить». По мнению А. И. Попова, это перевод с одного языка на другой, так как финское noro однозначно с балтийским žemas («низкий», «низменный»). Однако из текста ЛПС, который «имеет вставки на основании иногда домыслов летописца, а иногда на основании фольклорных данных» (см. комментарий Д. С. Лихачева к ПВЛ 1950б: 159), нельзя заключить, что под именем таинственной норовы/моревы/неромы скрывается литовская жмудь. Ни в одном известном мне источнике жемаить/жмудь не именуется нерома/норова, да и непонятно, зачем славянам называть финским именем группу балтов, живущую в окружении других балтов. Жмудь вообще не упоминается в связи с русской историей IX–XIII вв., и есть основания считать, что в русских летописях и жемайты (нижние) и аукшайты (верхние) скрываются в это время под общим именем литва. Отождествлению неромы со жмудью в ЛПС следует придавать не больше значения, чем синонимическому употреблению в ЛПС имени татары по отношению к печенегам и половцам.
Таким образом, норова/морева – этногруппа, рано переставшая быть самостоятельной силой в русской истории, может быть локализована в первую очередь путем анализа того «списка народов», в котором она упомянута, и сопоставления этого «списка» с другим, близким ему и также помещенным во вводной части ПВЛ. Вот эти «списки»:
«В Афетове же части седять русь, чюдь и вси языци: меря, мурома, весь, моръдва, заволочьская чюдь, пермь, печора, ямь, угра, литва, зимегола, корсь, летьгола, любь»;
«А се суть инии языци, иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, моръдва, пермь, печера, ямь, литва, зимигола, корсь, норова, либь».
Оба перечня чрезвычайно архаичны и явно севернорусского происхождения. В числе данников не упомянуты хазары, платившие дань Киеву после русских походов 965–968 гг. Очень показательно, что в обоих перечнях не упомянуты ятвяги, ставшие данниками Руси не позднее похода Владимира в 983 г. из Киева, но известные на Руси и раньше (см. имя Явтяг в договоре Руси с греками 945 г.), но названа корсь (курши), о прямых отношениях которой с Русью неизвестно ничего. Перечни восходят к реальности IX – сер. X в. и имеют точкой отсчета, видимо, Ладогу или Новгород. Перечень этногрупп в первом «списке» начинается с северо-запада Северной Руси, где сидела чудь (а рядом с ней, видимо, русь), затем перечисляются народы Верхнего Поволжья (меря, мурома, весь, мордва), затем – дальнего севера и северо-востока (заволочская чудь, пермь, печора, ямь, угра) и после этого, минуя южное пограничье, заселенное смоленскими кривичами, не подчинявшимися Руси до 882 г., обзор переносится на юго-запад от Северной Руси. Здесь с востока на запад перечислены три этногруппы, жившие к югу от Западной Двины и на Балтике, – литва, зимегола, корсь. В заключение перечня, как бы завершая описанный круг, перечисляются (вновь с востока на запад) живущие на запад от Руси, по Западной Двине и севернее ее, летьгола, любь, соседящие с юга с чудью.
Того же порядка (если отвлечься от некоторых частных расхождений) придерживается и второй «список». Только в нем после литвы, зимеголы, корси названы норова, либь, т. е. норова названа на месте летьголы. Поскольку вся область по Западной Двине и южнее была занята другими этногруппами (кривичи, полочане, селы, литва, зимегола), то остается предположить, что норова – то же, что летьгола (для чего нет оснований), либо что она жила восточнее либи (ливов) и летьголы (которые к западу от Великой, по археологическим данным, жили чересполосно) (Седов 1982: 48–49, карта 8) и по соседству с чудью; иными словами, норова населяла этнически «пустую» (по ПВЛ) область в бассейне Великой и в Восточном Причудье. На северном пограничье этой области существует река, известная с XIII в. под названием Норова/Нерова/Нарова, а у истоков всей озерно-речной системы Причудья имеются р. Неровка (приток Исы), озеро Нарова в верховьях Великой и несколько севернее – озеро Норовец[9]. Видимо, этноним норова в одинаковых формах отпечатался в гидрони-мии на северных и южных границах древнего этноса. Остаточные следы присутствия этого этноса улавливаются вплоть до XV в. Речь идет о норовлянах – рыболовах, отмечаемых на Норове с XIV в. псковскими летописями (ПСЛ) и получившими вторичное территориальное наименование, производное от названия реки. Летопись повествует о смуте, охватившей Псковскую землю на два года (1484–1485 гг.), когда были арестованы посадники и казнены смерды, похитившие очень важные грамоты. В 1485 г. «прилучися некоему попу у норовъскых смердов чести грамоти; и наиде тую грамоту, како смердам из веков вечных князю дань даяти и Пскову и всякии работы урочныи по той грамоте им знати. А о тои грамоте смердьм всей земли смятенье бысть, что они, потаивше грамоты, не потягнуша на свои работы, а псковичам не сведущим о них, како от начала бысть» (ПЛ 1941: 99–100). Эти «норовъские смерды», «от начала» и «из веков вечных» обязанные «дань даяти» Пскову и князю, видимо, прямые потомки «норовы» ПВЛ. Реальность существования потомков «норовы» в XV в. и на Новгородчине, в верхнем Полужье, подтверждается тем, что в Новгородской писцовой книге 1498 г. в Петровском и Передольском погостах упомянуты «волостка за ним Родивоновская Норовова», «великого князя деревни Алексеевские Норовова», «деревни… Гавриловские Норовова», «деревни – Богдановские Норовова», «деревня Госткина Гавриловское Есипова сына Норовова» (НПК 1905: 23, 25, 29).
Отметим, что в треугольнике, означенном истоками р. Нарвы (Норовы), верховьями Великой и верхним Полужьем, в VI–IX вв. распространена одна археологическая культура – культура псковских длинных курганов; видимо, именно с этой культурой, соседящей с востока со словенами, а с запада – с летьголой, ливами и чудью, и следует сопоставлять летописную норову.
Широко распространено основанное на недоразумении мнение, что новгородские летописи называют жившую в Эстонии чудь ереву – неревой. На самом деле древнейшие новгородские (НПЛс, НПЛм) и псковские летописи согласно сообщают о походе Мстислава в 1214 г. «на чудь на ереву», жившую, видимо, в той области Эстонии, которая у Генриха Латыша и в немецко-ливонских актах называется Jerwia, Jerwa (от эст. järvi – «озеро») (Попов 1973: 70; 1981: 99). Лишь в некоторых летописях сообщается о походе «на чудь на нереву». Однако эта путаница имеет свой смысл: она отражает общее представление о том, что этноним нерева норова связан с областями к западу от Новгорода. Наличие западнее Новгорода, в верхнем и среднем Полужье, д. Неревицы, д. Моровино, оз. Мерево и д. Мерево (Мериво) говорит о том, что нерева/мерева – это лишь вариант этнонима норова/морева.
То, что такой вариант этнонима был издревле известен в Новгороде, подтверждается топонимом «Неревский конец» (с XI в.), а также тем, что НПЛм, НПЛс под 1145 и 1167 гг. упоминают новгородского воеводу Неревина и его детей, новгородского посадника 1175–1180 гг. Завида Неревиница и Гаврила Неревиница. Имя Неревин явно образовано от этнонима нерева, как Чудин от чудь, Торчин от торки. По происхождению эта знатная новгородская фамилия могла быть связана с верхнелужской норовой/неревой, но необязательно, так как подобные этнотопонимы известны и к востоку от Ильменя. В частности, неожиданное появление воеводы Неревина, в 1145 г. удачно возглавившего поход новгородцев в Галичскую землю, возможно, связано с событием, происшедшим за два года до этого. Приглашенный в 1142 г. на новгородский стол князь Святополк в 1143 г. «оженися… Новегороде, приведе жену из Моравы межи Рожеством и Крещением» (НПЛ 1950: 27). Этот факт начиная с С. М. Соловьева обычно трактовался как брак с княжной из подунайской Моравии. Один В. Н. Татищев резонно заметил: «Княжна из Моравии какая бы была, неизвестно, ибо тогда в Моравии князей не было» (Татищев 1963: 268). Известно, что многие князья, княжившие в Новгороде в XII в., были женаты на дочерях новгородских бояр. Биография Святополка делает крайне маловероятным его брак на княжне с Дуная. Отсидев год в заточении в Берестове, приглашенный новгородцами Святополк был наконец отпущен к ним великим князем Всеволодом, но на пути к Новгороду узнал, что там уже княжит Ростислав. Он остановился в Торжке и лишь по изгнании Ростислава сел в Новгороде, переживавшем тогда трудности с подвозом продовольствия (Татищев 1963: 153, 154, 156, 158). В этих условиях естественным представляется брак на дочери кого-то из земских бояр, обладавших особыми возможностями по части подвоза хлеба. В данном случае это мог быть боярин из волости, именуемой Норова/Морева/Нерева, превратившейся в книжной интерпретации в Мораву. Не в связи ли с этим в Новгороде появляется воевода Неревин, сын которого в 1175 г. становится посадником? Из Торжка Святополк мог ехать либо волжским, либо Мстинским путем, и на обоих путях в XII–XV вв. еще существовала своя Морева.
На пути с верхневолжья на текущую в Ильмень р. Полу существовала волость Морева, впервые упомянутая под 1229 г. и хорошо известная по писцовым книгам конца XV в. как «волость великого князя Морева», или «рядок Морева Руса», во главе которой стоит «волостель». Расположена она на впадающей в р. Полу р. Морева/Моревка; населенные пункты именуются Усть-Марево, Верх-Мирева, погосты Никольское и Успенское Морево, деревня на Выдомере и т. д. В «Списке русских городов», составленном в конце XIV в., упомянут г. Морева, – вероятно, г. Морево или Новая Руса в этой же «волости» (НПЛ 1950: 275, 477; НПК 1862, т. II: 703, 723; Неволин 1883: 177; НПЛ 1950: 455; Тихомиров 1932). Не отсюда ли родом жена Святополка?
На Мсте существовало селение Белая, впервые названное под 1200 г., а к XIV–XVII вв. превратившееся в г. Белая. В «Списке русских городов», наряду с г. Морева, имеется г. Белая Морева, видимо соответствующий г. Белая и находившийся при впадении в Мсту р. Белая, на которой расположено с. Моревское (НПЛ 1950: 45, 239, 423, 463, 476; НЛ 1879: 359, 360, 409, 415; Седов 1970: 252). В круг ранней «норовско-моревской» топонимии с осторожностью включим и г. Моравиин на Ловати, упомянутый в НПЛ под 1234 г.