Итак, этногруппа норова/морова/морева/нерева/мерева/нерома, платившая дань Северной Руси в IX в., оставила заметные следы как в этнотопонимии XII–XV вв., так и в топонимии современной. Ее локализация на р. Великой и в Восточном Причудье несомненна. Если же нанести на карту все этнонимы и топонимы, выявленные выше в источниках, отражающих реальность IX–XV вв., можно увидеть, что они широким полукругом охватывают оз. Ильмень с запада, юга и востока, нигде не подходя к нему вплотную. Все топонимы ложатся в зону распространения классических памятников той культуры V–VIII в., которая сейчас выявлена в бассейне Мсты вплоть до окрестностей г. Боровичи не менее ярко, чем на Великой (Носов 1981: карта на с. 48), и которую поэтому целесообразно называть культурой длинных псковско-боровичских курганов; отдельные памятники продолжают эту традицию и в IX–X вв. Видимо, первичное формирование и распространение этой культуры в V–VII вв. не захватило по каким-то причинам собственно Приильменье. Когда в VIII в. Приильменье заселили пришедшие с юга словене, оказалось, что носители культуры длинных псковско-боровичских курганов, известные словенам под именем норова/морева, как бы полумесяцем окружают зону расселения словен с запада, юга и востока. Более того, небольшая группа курганов этой культуры возникает около V в. и севернее Ильменя, в микрорайоне Ладоги (Лебедев, Седых 1985: 20–23). Потомки норовы позднее славянизировались, а отдельные ее группы существовали под собственным именем до XV в. (рис. 1).
По мнению А. А. Шахматова, разделяемому большинством исследователей, в начальной части НПЛм сохранился самый архаичный вариант рассказа о начале русской государственности (Шахматов 1908). Среди разнообразных сведений по истории Киева и Руси там имеются два отрывка явно древнего новгородского происхождения: первая фраза летописи и рассказ о призвании Рюрика в Новгород и о захвате его сыном Игорем Киева.
Проанализируем вводную фразу:
Временник еже есть нарицается летописание русских князей и земля, и како избра бог страну нашу на последнее время, и грады начата бывати по местом, преже Новгородчкая волость и потом Кыевская и о поставлении Киева, каково имя назвася Киев (НПЛ 1950: 103, 431, 511).
Очетливое сопоставление Новгородской и Киевской «волостей» как главных в Русской земле, временно́й приоритет Новгородской, где раньше «грады начаша бывати», при признании значения Киева, – все это указывает на княжение в Новгороде Владимира Ярославича (1036–1052 гг.) как на время появления этого пассажа. Это подтверждается параллелизмом между ним и отрывком из послесловия к Остромирову Евангелию, где сказано, что оно было написано в Новгороде в 1057 г.: «…Изяславу же кънязу тогда предържашу обе власти, и отца своего Ярослава и брата своего Володимера. Сам же Изяслав кънязь правляаше стол отца своего Ярослава Кыеве, а брата своего стол поручи правити близоку своему Остромиру Новегороде». В обоих случаях речь идет о двух почти равноправных волостях (властях), в каждой из которых (по второму тексту) – свой «стол»: ситуация, реальная в 1036–1052 гг. и упраздненная к 1057 г. Вслед за фразой, видимо некогда начинавшей Новгородский свод около 1050 г., в НПЛм идет, вопреки обещанному, помещенный на это место позднее рассказ о Киеве, о создании Киева, о киевских событиях, о вокняжении Аскольда и Дира. И лишь после этого летопись вновь возвращается к «новгородской волости» и повествует об обещанном – о появлении здесь первых русских князей и о создании городов.
Отметим различия между киевским (ПВЛ) и новгородским (НПЛм) вариантами «сказания о призвании князей». В ПВЛ на севере названы живущие вдоль балто-волжского пути чудь, словене, меря и кривичи, а в приглашении князей участвуют чудь, словене, кривичи (упоминание веси сомнительно). В НПЛм главным действующим «лицом» оказывается неизменная триада: «словени, кривици, мере». Как убедительно показал А. А. Шахматов, появляющаяся в НПЛм в отдельных эпизодах «чудь» представляет позднейшую вставку, возникшую, возможно, под влиянием киевской версии. По ПВЛ, Рюрик изначально «сел» в Ладоге (а затем «пересел» в построенный им Новгород) или в Новгороде, а братья его сели на Белоозере и в Изборске; по НПЛм, все три брата сначала приходят в Новгород, уже существующий, где Рюрик и «сел». Рассказ НПЛм завершается утверждением, что новгородцы «до днешняго дни от рода варяжска», естественным для времени Владимира Ярославича, который по отцу частично, а по матери полностью был сам «от рода варяжска». В ПВЛ устранено выражение «до днешняго дни» и прибавлено, что новгородцы «преже бо беша словени».
Никак нельзя согласиться с утверждением А. А. Шахматова, что фраза «и от тех варяг <…> прозвашася Русь» является позднейшим исправлением, так как якобы жители Новгородчины в древности не называли себя русью. Его поправка «прозвашася варяги» неприемлема. Кроме того, А. А. Шахматов в одной из последних работ сам опроверг свою аргументацию, убедительно показав, что «остров русов», известный из сочинений Ибн Русте и Гардизи, отражающих реальность IX – начала X в., находился в Приильменье. В другой работе он обратил внимание на то, что псковичи и новгородцы еще в 1060 г. именовали себя «русью» (Шахматов 1908: 291; 1919). Как известно, Константин Багрянородный отчетливо свидетельствует о существовании в середине X в. особой, отличной от среднеднепровской, северной «Внешней Руси» с центром в «Немогарде», где правил «Сфендослав сын архонта Ингоря». Позднее в Новгороде правит сын Святослава Владимир, а его брат Ярополк только после изгнания Владимира и захвата Новгорода может считать, что он властвует «един в Руси» (ПВЛ 1950а: 54). Из всего этого, а также из вводной фразы НПЛм и «рассказа о призвании» по НПЛм и по ПВЛ явствует, что «Северная Русь» с центром в Ладоге, а с 860-х гг. в Новгороде была реальностью вплоть до середины XI в. и обладала (как узнаем из послесловия к Остромирову Евангелию) своим особым, отличным от киевского «столом».
Сопоставление вводной фразы и «рассказа о призвании» НІм убеждает, что речь идет в нем о призвании русских князей «новгородстими людьми», жителями «Новгородской волости», о взаимодействии четырех этносов: «новгородских» словен, кривичей, мери и пришлых варягов, от коих «прозвашася Русь» и «суть новгородстии людие <…> от рода варяжска». Тема Новгорода и варяжская тема являются двумя стержнями, пронизывающими рассказ и соединяющимися в концовке его. Рассказ построен на соотнесенности трех триад: три этноса призывают трех братьев-варягов (Рюрик, Синеус, Трувор), которые «садятся» в трех местах, два из которых – города (в Новгороде, на Белоозере, в Изборске). Элементы фольклорности отнюдь не исключают соответствия предания (в общих чертах) исторической правде: территориально-политическая триадность была присуща Новгородчине и в XI–XII вв. Поскольку до сообщения о призвании сказано, что этносы-автохтоны «начаша владети сами собе и городы ставити», заключаем, что места-города, где сели братья, являются политическими центрами трех этносов. Местные этносы в предании всегда перечисляются в одном порядке: «словене, кривичи, мере». По законам фольклорного соответствия соединяем первые, вторые и третьи элементы триад и получаем: Рюрик «седе в Новгороде» у словен, Синеус – «на Беле озере» у кривичей, Трувор – «в Изборске» у этногруппы, именуемой в списках НПЛм чаще всего «мере».
Первая связка не вызывает сомнений в исторической вероятности; вторая и третья представляются бессмыслицей, если исходить из локализации кривичей, мери и Белоозера по ПВЛ. Но приведенные данные извлечены не из ПВЛ, а из древнейших пластов новгородского летописания, повествующих о «новгородчкой волости». А кривичи, локализуемые ПВЛ в верховьях Днепра, Двины и Волги, меря, помещаемая у Ростовского и Клещина озера, и Белоозеро находились в X–XIII вв. вне пределов Новгородской земли; Белоозеро, в частности, всегда тяготело к Ростову.
Для того чтобы понять связку «Синеус на Белоозере у кривичей», выясним, не было ли большого «Белого озера» в пределах Новгородчины. Поскольку стержнем предания является варяжская тема, да в записано оно было, когда в Новгороде и Ладоге сидели князь и воевода «от рода варяжска», обратимся к скандинавским источникам. В «Хронике Эрика», созданной в 1320–1335 гг. на основании свидетельств очевидцев, повествуется о походе шведов в 1300 г. на Неву и Ладожское озеро, и при этом последнее дважды названо Белым озером (Рыдзевская 1978: 115). Других ранних наименований Ладоги в скандинавской традиции нет. Именование Ладожского озера Белым говорит о том, что к XIII в. оно было у шведов традиционным. Обращает на себя внимание преувеличенное представление участников похода о размерах Ладоги и употребление в хронике некоторых слов, заимствованных из карельского языка. По мнению Рыдзевской, которая отмечает, что «в Западном Приладожье есть несколько местных названий, производных от финского valkea – „белый“», Белое озеро в Хронике Эрика могло быть каким-то утраченным впоследствии (скорее всего, карельским) названием Ладожского озера (Рыдзевская 1978: 120).
Не просто обстоит дело с «Белоозером» и в русской традиции. Строго говоря, мы не знаем, какое поселение и озеро подразумеваются в сообщении ПВЛ: «Первии населници… в Белоозере весь». Как недавно напомнил Б. А. Рыбаков, в основе «сказания о призвании» лежит варяжская легенда, и даже сами имена Трувор и Синеус могут быть осмыслением непонятных шведских словосочетаний (Рыбаков 1982: 298–299); так что и «Белоозеро» может оказаться Ладожским озером, которое шведы называли Белым. Известно, что вепсы, по доминирующему мнению – потомки веси, в XIX в. жили преимущественно в бассейне озер Ладога и Онего, а не на шекснинском Белоозере. Более того, в писцовой книге Вотской пятины 1500 г. в Карелии означен ряд деревень по р. Вепсея, а рядом с ней, на шведском рубеже, – Белое озеро (кар. Valkea jarvi). Вепсея, вероятно, соответствует впадающей в Вуоксу р. Сая на карте К. А. Неволина, а Белое озеро – одно из озер бассейна Вуоксы, соединенных протоками с Ладожским. По мнению А. И. Попова, весь-вепсы могли жить первоначально на Белом озере в Приладожье (Неволин 1883: карта; Попов 1973: 81).