<…> прия Рюрик власть один и пришьд к Илмерю и сруби город и прозваша и Новьгород». Текст этот, по мнению А. А. Шахматова, возник после поездки автора последней редакции ПВЛ в 1114–1116 гг. в Ладогу, где он и услышал «ладожскую версию», противоречащую версиям НПЛм и первых редакций ПВЛ, по которым Рюрик сразу сел в созданном еще до его прихода Новгороде. В 1114–1116 гг. в Ладоге явно преобладали потомки «словен», что и позволило ладожанам и летописцу считать, что Рюрик пришел в Ладогу «к словенам». В любом случае текст говорит не о первичном расселении, а о ситуации после изгнания собиравших дань «заморских» варягов и междоусобий около 862 г. (или, по Б. А. Рыбакову, около 870 г.), когда Ладога действительно могла быть захвачена словенами.
Именно в Ладоге естественнее всего видеть резиденцию того хакана «народа рос», который около 838 г. направил послов в Византию, именно на Волхове можно помещать ту таинственную «русь», которая, по Лаврентьевской летописи (если это не описка переписчика), приглашает в 862 г. Рюрика вместе с чудью, кривичами, словенами. Именно в Ладоге в первую очередь могли появиться в середине IX в. те «варяги из-за моря», что собирали дань с чюди, словен, кривичей, мери. И именно с Ладогой тесно связаны два первых (из известных по имени) вождя севернорусских дружин – Рюрик и Олег, что указывает на Ладогу как на место, где, возможно, впервые «варязи и словени и прочи прозвашася Русью».
Несомненно, в составе создателей ладожской культуры изначально присутствовали выходцы с побережий «Северного Средиземноморья». Об этом говорят и вещи из древнейших слоев Ладоги, и скандинавская треугольная каменная вымостка в раннем погребении древнейшей сопки 14-II. Однако в целом обряд погребения в грандиозных сопках (в частности, типа III) не имеет аналогий в массовых погребальных памятниках Скандинавии, а три «королевские» кургана Швеции насыпаны за 200 лет до древнейших сопок. В то же время в Восточной Европе имеются погребальные памятники непосредственно предшествующего времени, как бы предвосхищающие основные конструктивные особенности сопок. Так, высокие, крутобокие курганы мощинской культуры IV–VII вв. (на Оке, Угре и Верхнем Днепре) своей высотой (2–5 м) и расположением в одиночку или группами по 2–3 насыпи явно напоминают сопки (особенно типа I–II); с другой стороны, насыпи восточнолитовских курганов IV–VIII вв. (Восточная Литва, Юго-Восточная Латвия и Северо-Западная Белоруссия) при небольшой высоте (0,6–2 м) имеют, так же как сопки типа III, каменное обрамление у основания. Между этими культурами в V–VII вв. развивается тушемлинско-колочинская культура с грунтовыми могильниками по обряду трупосожжения, которая в VIII в. сменяется здесь культурой смоленских длинных курганов – культурой кривичей VIII–X вв., явно испытавших культурное влияние со стороны создателей восточнолитовских курганов. Однако в самом центре культуры смоленских длинных курганов на р. Каспле (по которой шел путь с Двины на Днепр) имеются высокие (до 6 м) насыпи типа сопок, одна из которых (многоярусная с каменным венцом и внутренними скоплениями камней) напоминает сопки типа III (Седов 1970: 48). Именно в междуречье Верхнего Днепра и Двины могло начаться в период миграции славян с юга на север в конце VII – середине VIII в. то сложное взаимодействие славянских и балтских погребальных традиций, которое, после того как славяне и балты достигли Волхова, встретились со скандинавами и оказались на перекрестке евразийских торговых путей, оформилось в «классическую» культуру волховских сопок (возможно, сопровождавшихся менее заметными грунтовыми и курганными могильниками с сожжениями).
Чрезвычайно трудно определить по археологическим материалам этносостав населения Ладоги. Наиболее чутким индикатором считаются женские украшения, характерные для различных этногрупп. Ниже рассматриваются подобные вещи из ранних (Е3 и Е2, стройярусы I–V) горизонтов Ладоги, позволяющие наметить те области, откуда пришли на Волхов с юга летописные «кривичи» и «словене».
В древнейшем строительном ярусе неукрепленного поселения Ладоги (по традиции именуемого Земляным городищем), в непосредственной близости от скандинавского производственного комплекса 750–760-х гг., было обнаружено бронзовое серповидное височное кольцо с шестью отверстиями (Рябинин 1985: 53–64, рис. 23, 9), имеющее поразительно четкий и узкий круг аналогий (рис. 2, 2). Такие кольца характерны для культуры смоленских длинных курганов, чья принадлежность кривичам несомненна (Шмидт 1970а: 227, рис. 1, 11, 12). В отверстия таких кривичских колец подвешивались трапециевидные подвески, подобные которым также встречены в горизонтах Е2 и Е1 Ладоги. Более нигде подобные кольца не обнаружены, хотя в латгальских и рязанских могильниках встречаются стилистически близкие им гривны. Находка кривичского кольца говорит в пользу изначального присутствия кривичей (или близкой им этногруппы) в составе населения Ладоги (Давидан, Мачинская, Мачинский 1985: 57–58).
Однако в силу неопределенности начальной даты культуры смоленских длинных курганов пока не известно, появились ли подобные кольца первоначально на Верхнем Днепре или на Нижнем Волхове или же они практически единовременно распространились вдоль того речного пути по Каспле, Западной Двине, Ловати и Волхову, который соединял районы Смоленска и Ладоги, занимавшие узловые участки на путях, ведущих из Балтики на восток и юго-восток.
Особая связь между районами Смоленска и Ладоги прослеживается по ряду вещей, причем некоторые из них определенно представляют развитие типов украшений, известных в более раннее время на юге (в украинской лесостепи и в Подунавье). Так, в ладожском строительном ярусе I (750–760-е гг.) обнаружено бронзовое проволочное височное кольцо со спиральным завитком (рис. 2, 1), имеющее, как показала О. И. Давидан, аналогию в культуре смоленских длинных курганов (Давидан 1974: 9, 17–18). Однако А. Н. Кирпичников обнаружил, пока единственную, более раннюю аналогию – кольцо VII в. из славянского поселения пеньковской культуры на Южном Буге (Кирпичников 1980: рис. 21; 1985: 17–18, рис. 7; Хавлюк 1976: 197, рис. 11 (1). Добавим, что такое же кольцо обнаружено на болгарском могильнике VIII в. у г. Нови Пазар (Станчев, Иванов 1958: табл. XXV, 4). Кольцо это не имеет аналогий в культуре тюркских болгарских племен VIII–IX вв. и явно связано со славянским компонентом в их составе. Позднее, в IX–XI вв., подобные кольца получают широкое распространение в славянском мире и на его пограничье. Видимо, такие кольца ранее всего возникают в VII в. между Балканами и Средним Днепром, а в VIII в. попадают на Верхний Днепр и Волхов вместе с мигрирующими на север славянами.
В Нижнем Поволховье такие кольца обнаружены также в более поздних (IX–X вв.) горизонтах Земляного городища, в Ладожской крепости и, судя по фрагменту, видимо, в сопке у дер. Новые Дубовики (Кирпичников 1985: 17–18; Фонды НГОМЗ № 10071). Встречены они и на Гнездовском археологическом комплексе (соответствует раннему Смоленску – центру Срединной Руси), расположенном в окружении могильников культуры смоленских длинных курганов и представлявшем сначала один из центров в земле славяно-балтских кривичей, а с конца IX в. – опорный пункт полиэтничной военно-торговой «руси» в кривичской земле. В целом можно предполагать, что кольца со спиральным завитком указывают на присутствие южных групп славян в составе полиэтничного населения Днепро-Двинского междуречья и Нижнего Поволховья.
Связь Ладоги с районом Смоленска и Подвиньем отчетливо доку-ментируется находками из IV строительного яруса (810 – начало 840 г.), где обнаружены бронзовые части женского головного венчика и костя-ная подвеска-уточка (Петренко 1984: рис. 2, 4), обычные в кривичских и латгальских древностях. Особого внимания заслуживает найденная здесь же круглая бронзовая бляха с выпуклиной в центре и глазковым орнаментом, имеющая ближайшие аналогии в культуре смоленских длинных курганов (рис. 2, 4). Сходная бляха обнаружена Ю. М. Лесманом на селище у дер. Мокряково близ Торопца в слое с «реберчатой» лепной керамикой, напоминающей ладожскую (Лесман 1977). Поскольку на селище находилась и сопка, есть основание считать этот пункт самой южной достоверной точкой распространения культуры сопок, расположенной на том участке пути «из варяг в греки», который соединял Ладогу и Смоленск.
Однако более ранние прототипы смоленско-ладожских блях находятся на юге, в Среднем Поднепровье и Подунавье. Подобные бляхи обнаружены в Пастырском кладе (найден в 1949 г.), зарытом не позднее середины VIII в., и в кладе в Чедъявике на Драве (конец VII в.) (Брайчевский 1952: 63, табл. II, 7–9; Fettich 1951: 115–116, taf. X, 8–8a). Отметим, что выбитый пунсоном орнамент, встречающийся на вещах из Ладоги и культуры смоленских длинных курганов, а также отдельные вещи, как, например, браслет с расширенными концами и оковка ремня из Цурковки (КСДК), имеют прямые аналогии в древностях Среднего Поднепровья и Подунавья.
Напомним, что по ПВЛ ильменские словене (так же, как поляне, северяне и др.) переселились на север из Подунавья. Полагаем, что в основе легенды лежат действительные миграции, проходившие в конце VII–VIII в. с юга на север через Поднепровье. Археологически эти миграции выражаются не только в появлении на севере женских украшений южных типов, но и в распространении на север южнославянского набора сельскохозяйственных орудий и инструментов, который в области между Смоленском и Ладогой встречается с набором орудий и инструментов скандинавского происхождения. Видимо, миграции и культурные импульсы с юга сыграли роль не только в появлении словен в Приильменье, но и в формировании сложного по этническому составу этносоциума «кривичи» в верховьях Западной Двины и Днепра и в сложении протогосударства полиэтничной «руси» в Поволховье.
Следующий по времени культурный (и, вероятно, миграционный) импульс из Подунавья относится уже ко времени существования Великоморавского государства. Не позднее середины IX в. в Поднепровье и на Оку проникают среднедунайские височные кольца с пятью «лучами» из зерни, дающие начало характерным восточнославянским пяти- и семилучевым височным кольцам.