тке древнего поселения у д. Городище, проведенные в 1987–1990 гг., окончательно установили, что оно прекратило свое существование не позже 930 г., поскольку здесь полностью отсутствует древнерусская кружальная керамика, появившаяся в соседней Ладоге в 920-е годы и занявшая заметное место в ее керамическом комплексе только в 930-е годы. Суммарно комплекс древнейших одновременных памятников у д. Городище (включающий городище, два селища и относящиеся к ним сопкообразные насыпи, исследованные В. А. Булкиным и О. И. Богуславским) датируется в пределах VIII – первых десятилетий X в. (Булкин, Богуславский 1988; Богуславский, Мачинская 1993; Богуславский 1994). Результаты раскопок подтвердили правомерность сопоставления этого поселения с крепостью Alaborg в саге о Хальвдане и с безусловно идентичным последней пунктом Aluborg, дважды упомянутым в «Саге о Хрольве Пешеходе» (Gongu Hrolfs saga, далее в отсылках к тексту – GHs), поскольку действие обеих саг о древних временах, как следует из хронологических привязок в их тексте, явно отнесено ко времени до окончательного заселения Исландии и до смерти Харальда Прекрасноволосого, т. е. до 930–933 гг.
Из всех скандинавских письменных источников, содержащих какие-либо сведения о Древней Руси (Gardar, Gardariki, Russia и т. д.), название Alaborg/Aluborg встречается лишь в двух сагах о древних временах – в сагах о Хальвдане и о Хрольве. Существенно, что это название отсутствует в списке древнерусских городов, составленном, как считает Т. Н. Джаксон, в последней трети X–XI в. и включенном в древнеисландское географическое сочинение (Джаксон 1985; 1986; Глазырина, Джаксон 1987: 125); нет его в королевских сагах, достаточно подробно освещающих историю Руси конца X–XI в. Это название не находит сколько-нибудь убедительного соответствия в названиях городов Руси, зафиксированных древнерусской письменной традицией, сложение коей охватывает вторую половину X – середину XI в. (от крещения Ольги до смерти Ярослава). Все это вместе взятое заставляет предполагать, что Алаборг прекратил существование не позже середины X в., а достаточно информативные сообщения о нем в сагах о Хальвдане и о Хрольве отражают весьма древний пласт сведений о Северной Руси.
Необоснованное предположение, что Алаборг в Северной Руси – это лишь продукт литературного творчества, использовавшего название датского города Olborg (древний Алаборг), было отвергнуто одним из авторов этого предположения (Глазырина 1984; Глазырина, Джаксон 1986; Джаксон, Мачинский 1989а: 130). Большинство исследователей признают реальность Алаборга и предлагают различные его локализации в пределах Северной Руси (Kleiber 1957: 222; Holmberg 1976: 176; Ellis Davidson 1976: 41; Schramm 1982: 280–282; Лебедев 1985: 187), наиболее полно аргументировано его отождествление с городищем у д. Городище на р. Сясь (Джаксон, Мачинский 1989а; 1989б).
Обе саги (особенно сага о Хрольве) зачастую рассматриваются в первую очередь как литературные произведения XIV в., испытавшие влияние рыцарского романа и вобравшие в себя многие «бродячие» фольклорные сюжеты (Schroder 1924; Dunninger 1931–1932). Признавая правомерность такого подхода, мы тем не менее хотели бы обратить внимание на выявляющийся в обеих сагах архаичный пласт сведений, восходящих к эпохе викингов.
В исследуемых сагах имеется ряд общих черт, выделяющих их не только из числа саг о древних временах, но и вообще из саг любых разновидностей. Только в этих сагах упоминается Alaborg/Aluborg, причем в обоих случаях в теснейшей географической и политической связи с Aldeigjuborg’oм, однозначно отождествляемым с Ладогой русских летописей. С точки зрения лингвистической Alaborg и Aluborg – две формы одного топонима, причем форма Alaborg – первична (Schramm 1982: 280–282). Только в этих сагах главное деяние главных героев, составляющее стержень сюжета, развертывается в северной части Gardariki и состоит в обретении ими прекрасной и деятельной Ингигерд, дочери конунга Альдейгьюборга.
В сагах о Хальвдане и Хрольве упомянуты уникальные для всего корпуса саг топонимы, достаточно убедительно локализуемые на карте Северной Руси. Так, только в этих сагах упомянут Nogardar, в обоих случаях соотнесенный с одним из скандинавских именований Руси (с уникальной для саг и исландских землеописаний формой Russaland в саге о Хальвдане и с формой Rudzaland в одном манускрипте саги о Хрольве) и перекликающийся с Νεμογαρδάς/Νεβογαρδάς Константина Багрянородного, который соотносит его с Внешней Россией и упоминает в повествовании о ситуации, предшествовавшей 948–952 гг. (Const. Porph. De admin. 9), а также с названием участвовавшего в походах на Византию этноса «nukarda» (не позже 930-х годов), зафиксированным у ал-Масуди. Сходная форма Noagordum имеется в «Саге о Боси…» (Глазырина, Джаксон 1987: 175; ср. с топонимом Neogroda у Балтийского побережья Сарматии на карте Циглера 1532 г.). Вероятно, название, лежащее в основе этих сходных форм, первоначально (в середине IX – середине X в.) соответствовало поселению, известному с XII в. под именем «Городище», а с XIX в. под именем «Рюрикова городища»; позднее оно повлияло на возникновение имени собственно Новгорода, который с конца X в. становится центром христианизации Северной Руси и куда между 1010 и 1015 г. перемещается княжеский двор (Носов 1990). Упоминания Новгорода и новгородцев в русском летописании и Хольмгарда в скандинавских источниках в связи с событиями ранее 940-х гг. относятся к Рюрикову городищу, а между 945 и 1010 г. – то к Рюрикову городищу, то к собственно Новгороду, то к ним обоим. (Кроме тех случаев, когда Хольмгард, Хольмгардия, Хольмгардарики означают и южное побережье оз. Ладоги, включая и город Ладога, – см. об этом ниже.)
Упоминаемая в саге о Хрольве горная цепь или горная ограда (fiallgardr), отделяющая на востоке Holmgardariki от лежащего восточнее Ётунхейма, видимо, соответствует труднопроходимой местности, именуемой в саге о Хальвдане fioll ok eydimork (горы и пустынная пограничная область) и лежащей по контексту восточнее Приладожья (перевод eydimork, по Стеблин-Каменскому (1955: 231). Эти топонимы, как будет показано ниже, обозначали Валдайскую возвышенность в широком смысле – главный водораздел по пути из Балтики в Поволжье, протянувшийся от истоков Ловати и Днепра до южного берега оз. Онего (Мильков, Гвоздецкий 1976: 193, карта) и отмеченный Константином Багрянородным (горы кривитеинов-кривичей), во вводной части ПВЛ («Оковьский лес», откуда текут Двина, Днепр, Волга и где живут кривичи) и среднеазиатским ученым IX в. аль-Хорезми («гора Рус», откуда течет река Др. ус – Данапрос? – см. Новосельцев 1965: 373).
Приведенные примеры дают основание полагать, что саги о Хальвдане и о Хрольве несут в себе элементы одного и того же пласта историко-географических сведений о Северной Руси, сформировавшегося в середине IX – середине X в. и тогда же отложившегося в эпической памяти. Это обязывает нас подойти с позиции «презумпции доверия» к другим уникальным свидетельствам этих «ладожских саг» и проверить их сопоставлением с данными иных письменных источников, а также археологии и топонимики. Кроме того, присутствующий в обеих сагах образ прекрасной и деятельной дочери конунга Ингигерд, женитьба на которой дает право на обладание Альдейгьюборгом (сага о Хальвдане) и Хольмгардом-Ногардом (сага о Хрольве), убеждает в наличии в них пласта сведений, относящихся к периоду от 1019 г. до примерно 1070-х гг., когда Ладогой, полученной в виде свадебного дара Ингигерд-Ириной, управляли ее скандинавскими родичи – Рёгнвальд-ярл и его энергичная жена Ингибьёрг, сестра Олава Трюггвасона, их сыновья Ульв и Эйлив и, вероятно, их потомки (см.: Мачинский, Мачинская 1988: 55, 56).
Два отмеченных пласта сведений содержатся и в двух отдельных эпизодах «Саги о Стурлауге Трудолюбивом» (Sturlaugs saga starfsama), недавно переведенной Г. В. Глазыриной (Глазырина 1996). В этих эпизодах два неглавных (в отличие от саг о Халфдане и о Хрольве) героя сватаются к двум дочерям двух конунгов (конунга Гардарики и конунга Гардов и Альдейгьюборга), причем обеих дочерей зовут Ингибьёрг. Особенно информативен сюжет сватовства Франмара к Ингибьёрг, которая является дочерью конунга Альдейгьюборга по имени Ингвар. Г. В. Глазырина совершенно права, сопоставляя этого конунга с Игорем-Ингорем русских и византийских источников (Глазырина 1996), тем более что имеются основания говорить о существовании северного домена Игоря с центром в Ладоге (Мачинский 1986; Мачинская, Мачинский 1995). Нужно от-метить и редкий для саг о древних временах архаизм географической лексики в этом эпизоде: Русь названа первичным термином Gardar, а не, как обычно, производным Gardariki, Ладога в одном случае названа не Aldeigjuborg, а более древним именем Aldeigia. Однако имя героини – Ингибьёрг – напоминает нам об XI в., тем более что и качества ее – мудрость и прозорливость – вполне соответствуют сведениям об исторической Ингибьёрг, хозяйке Ладоги.
Любопытно, что одна уникальная и потому выглядящая достоверной деталь образа Ингибьёрг саги – то, что она лекарь (laeknir) и содержит больницу, – находит аналогию в одном конкретном и достоверном эпизоде из жизни исторической Ингигерд-Ирины, ближайшей сподвижницей и старшей подругой которой была историческая Ингибьёрг. В эпизоде исцеления королем Олавом Харальдссоном в Гардарики мальчика с нарывом в горле рассказывается, что первоначально мать мальчика «обращается к княгине Ингигерд и просит у нее доброго совета» («Легендарная сага об Олафе Святом», см.: Джаксон 1994: 44), но княгиня посылает ее к Олаву со словами: «Пойди… к конунгу Олаву. И проси у него полезного совета. Но люди не зовут его лекарем» (Джаксон 1994: 44). В «Отдельной саге об Олаве Святом» эта история рассказывается с другими деталями: княгиня говорит, «что она не знает никакого лечения, чтобы помогло», а, посылая женщину к Олаву, говорит, что он здесь лучший лекарь (laeknir)» (Джаксон 1994: 81). Из этого эпизода явствует, что первоначально мать считала естественным обратиться за помощью к Ингигерд как к лекарю (laeknir). Приведенные свидетельства саг об Ингибьёрг и Ингигерд являются редкими (если не единственными) свидетельствами о лекарской деятельности родовитых женщин X – начала XII в. на территории Руси и, вероятно, отражают реальную ситуацию, когда две христианки скандинавского происхождения занимались врачеванием как формой христианского милосердия. Приведенные сопоставления позволяют нам включить эпизоды саги о Стурлауге, связанные с Ингибьёрг, в круг сюжетов «ладожской эпической традиции», сохраненной в сагах о древних временах.