именования (Rostafiński 1908; Moszyński 1925; 1957; 1962; Godłowski 1979). Данные палеоклиматологии показывают, что в I–IV вв. климат в Европе был несколько теплее, нежели в XIX в., и «буковая граница» могла пролегать даже несколько северовосточнее. Важны и данные палеоихтиологии, указывающие на первичную прародину славян западнее Березины и Днепра и севернее Припяти (Коломиец 1983).
В пределах огромной Скифии античная традиция выделила особую область на западе, расположенную в бассейнах рек, впадающих в Черное море и Балтику (на которых издревле господствовали европейцы – эллины и северные германцы) и прямо или опосредованно сближающихся друг с другом своими верховьями. Восточной границей этой территории, получившей название Европейской Скифии (Сарматии), был выбран Танаис (Дон), а также линия, идущая от его истоков прямо на север до Ледовитого океана. Далее за Доном начиналась Азиатская Скифия (иногда Сарматия + Скифия), простирающаяся до Северного и Восточного (Тихого) океанов и Китая (Мела, Плиний Старший, Кл. Птолемей).
Гениально намеченное эллинами и римлянами членение Северной Европы, когда собственно Европа в основном соотносилась с территорией Европейского полуострова, а прилегающая с востока континентальная область именовалась Европейской Скифией, являясь и частью Европы, и частью Скифии, – такое членение предопределило многое в дальнейшей судьбе этносов, населявших Европейскую Скифию, и в первую очередь наиболее динамичного и энергозаряженного из них – славянства.
Греко-римскому миру I–VI вв. были доступны какие-либо знания об этносах, реках и горах Европейской Скифии лишь не севернее Финского залива, озера Ладога и Верхнего Поволжья. Область, лежащая южнее, и является собственно реальной Европейской Скифией, о которой имелись хоть какие-то конкретные сведения. И вот в срединной части этой реальной Европейской Скифии (далее просто Европейская Скифия), однако тяготея и примыкая к западной ее границе, между средней Западной Двиной, верхним и средним Днепром, средним Неманом, Западным Бугом и северной лесостепью, и располагалась в I–IV вв. «прародина славян», несколько меняющая свои границы и смещающаяся к югу и юго-западу. А вся Европейская Скифия является областью сложения Русского государства и этноса, «прародиной» и ядром Российской империи. Столицы (даже кратковременные) русских протогосударств и Древней Руси – Ладога, Невогард, Полоцк, Киев, Чернигов – расположены в Европейской Скифии. До настоящего времени две столицы России – Москва и Санкт-Петербург – также расположены в ее пределах (рис. 7, 8).
Само название «Европейская Скифия» и ее географическое положение предполагали различные конкурирующие, сменяющие друг друга или совмещающиеся и актуальные до сих пор варианты самоидентификации: быть органичной частью Европы; быть частью всей Скифии с ее пространственно (а иногда и политически) доминирующими азийскими просторами; быть чем-то связующим между собственно Европой, Азиатской Скифией и лежащей южнее ее собственно Азией; быть чем-то неопределенно промежуточным между ними; или, наконец, быть самой собой, Европейской Скифией или Русью, особой цивилизацией и силой.
К северу от Европейского полуострова и к западу от Европейской Скифии лежит Скандинавский полуостров, воспринимавшийся античной географической традицией как отдельный остров. Тацит относил южную часть его, населенную свионами, к Германии, к которой он причислил, правда не без колебаний, и землю эстиев, населяющих «правое», т. е. восточное, побережье Балтики, относимое Плинием Старшим и Кл. Птолемеем к Европейской Скифии (Сарматии). Почти смыкающийся на юге с Ютландией (северным отрогом Европейского полуострова), омываемый с запада Гольфстримом, Скандинавский полуостров и географически, и климатически принадлежит к собственно Европе (в узком смысле). Однако восточное, балтийское его побережье, отделенное от Европей-ской Скифии узким пространством замерзающей в северной половине Балтики, и климатически, и пространственно – через морские пути – сближается с северной частью Европейской Скифии, что отчасти предопределило особое участие скандинавских германцев в ее исторических судьбах (рис. 7, 8).
Предыстория Руси
Базовым этносом в процессе возникновения древнерусской государственности и народности являются славяне. Но поскольку сам праславянский язык некогда отпочковался от прабалтийской ветви индоевропейского языкового древа, необходимо дать сверхкраткий очерк доминирующего уже полвека направления в изучении балтославянской проблематики (подробнее: Топоров 2006; Мачинский 2012).
В срединной части Европейской Скифии, от Балтики до междуречья Оки и Дона, от поречья Западной Двины до бассейнов Припяти и Сейма включительно, судя по данным сравнительного языкознания, топонимики и письменных источников, во II–I тыс. до н. э. доминировало население, говорившее, по терминологии В. Н. Топорова, на прабалтийских диалектах, среди которых был и протославянский диалект, наиболее близкий западным прабалтийским диалектам (Топоров 2006: 20). Одновременно с начавшимся во второй половине I тыс. до н. э. обособлением праславянского языка происходит расхождение западной, срединной и восточной диалектных групп прабалтийского языкового массива и, начиная с V–VII вв., возникают ранние формы собственно балтийских языков (прусский, литовский, латышский, голядский (?) и др.) (Топоров 2006: 16–20, 33–35; Коряков 2006: 220–221, карты 1, 2).
Балтийская языковая стихия, в которой укоренена славянская, является для последней широким протоком, соединяющим ее напрямую с исходной стихией древнего индоевропейского диалектного континуума[60]. Гипотеза о начале выделения праславянского языка из прабалтийского континуума около V в. до н. э. (т. е. еще в «эпоху мощной интенсификации жизнетворчества» IX–IV вв. до н. э.) имеет пока слишком умозрительный характер (Топоров 2006: 34). С большой долей уверенности можно лишь на базе сопоставления письменных, топонимических и археологических источников утверждать, что в середине I в. до н. э. – середине III в. н. э. в бассейнах среднего и верхнего Немана, Березины и Припяти существовал особый этнос, который его германоязычные соседи (бастарны, готы и др.) обозначали именем, передаваемым по латыни как venethi, но который имел и свое собственное, вполне славянское самоназвание (Мачинский 2012; Кулешов 2012).
До недавнего времени общепринятой была реконструкция этого древнейшего имени как *slověne, но в последнее время выдвинута другая аргументированная реконструкция, основанная на формах бытования и транскрипции исходного этнонима в соседствующих иноязычных традициях (греческой, латинской, германской, венгерской), а также на данных топонимики, сопоставляемых со свидетельствами письменных источников и археологии. Согласно с вышеозначенными данными древнейшее самоназвание следует реконструировать для I – середины IX в. как *slavēne (*slavēnai), с вероятным вариантом *slavāne (*slavānai), при возможном существовании краткой бессуффиксной формы *slavai (основа *slav-) (Тохтасьев 1998: 30–31; Кулешов 2012; Мачинский 2012). Лишь примерно с VIII–IX вв. огласовка этнонима стала принимать форму *slověne, которая постепенно возобладала после середины IX в. и адекватно отражена в ранних памятниках славянской письменности и этнониме «словěне» (ильменские).
К началу раннего периода (суммарно последняя треть I – середина II в. н. э.) относятся сведения Тацита об этносе venethi и Кл. Птолемея (восходящие, вероятно, к Марину Тирскому) об этносе Σταυανοί. В этнониме Σταυανοί, после привлечения данных топонимики и археологии, с уверенностью усматривается искаженный выпадением буквы λ этноним *slavēne/slavāne в греческой огласовке и транскрипции со вставным τ между σ и λ (Шафарик 1847; Lowmiański 1964; Иванов, Топоров 1980; Мачинский 1976; 2012; Мачинский, Тиханова 1976). Первоначально он должен был выглядеть как στλαυανοί – форма, близкая к зафиксированным в рукописях, восходящих к текстам VI в., греческим формам вроде Στλαβηνοί, Σθλαυηνοί (Свод 1994: 465) или латинским формам со вставным с во франкских рукописях IX в., восходящих к анналам начала IX в., – sclavani, Sclavania (Свод 1995: 447, 464–466).
Суммарно намеченная Тацитом территория и обитания, и «разбойных» набегов венетов занимает огромную область от певкинов-бастарнов (севернее верхнего Поднестровья) до феннов (южнее Приильменья), от «настоящих» германцев (Западный Буг) до зоны доминирования сарматов (лесостепь и Среднее Поднепровье). Ст(л)аваны занимают на реконструируемых и сопоставленных картах Тацита и Кл. Птолемея срединную часть области доминирования венетов, на неком пути между прибалтийскими балтами (галинды и судины) и аланами-скифами, доминирующими в это время среди ираноязычных степняков, т. е. реально в бассейне сближающихся истоками и притоками Немана, Березины и Припяти (Мачинский 1976; 2012; Мачинский, Тиханова 1976) (рис. 8).
Наиболее полно этим ранним славенам-славанам-ст(л)аванам территориально, хронологически и культурно соответствует культура поздней штрихованной керамики середины I в. до н. э. – середины III в. н. э., а также расположенные восточнее и близкие ей группы памятников, отчасти продолжающие традиции милоградской культуры (суммарно между средней Западной Двиной, средним Неманом, верхним Днепром, а также на севере Припятского Полесья). Уже с I в. до н. э. чувствуется взаимодействие культуры поздней штрихованной керамики с зарубинецкой культурой Полесья, оставленной (как и поднепровские варианты зарубинецкой культуры) бастарнами (Мачинский 1966; Мачинский, Тиханова 1976: 72–76; Каспарова 1977; Щукин 1994: 116–119; Ерёменко 1997), носителями некого германского языка, возможно имевшего элементы, сближавшие его с языками кельто-иллирийского круга (Страбон, Плиний Старший, Тацит, Тит Ливий и др.). Симптоматично существование в середине I в. до н. э. – 70-х гг. н. э. городища Ивань (культура поздней штрихованной керамики) в Северном Полесье, в керамике которого чувствуется влияние зарубинецкой культуры Полесья и возникают формы, типологически переходные к раннеславянским «корчакско-пражским» формам сосудов IV в. н. э. (Егорейченко 1996: 31–34; 2006: 109; Гавритухин 2003: 135–136). Важным рубежом в развитии контактов культуры поздней штрихованной керамики с зарубинецкой культурой Полесья является гибель последней как самостоятельного культурного явления в середине – третьей четверти I в. н. э.