днее начала III в.), где к северу от «Бастарнских Альп», т. е. Карпат, примерно между верховьями Днестра и Вислы, помещены уже прорвавшиеся сюда с севера venadisarmatae.
е) На той же карте севернее низовьев Дуная помещены venadi, проникшие еще южнее, к границам античного мира. Это иллюстрирует важнейшую черту славянства, позднее сохранившуюся лишь у восточных славян, – их врожденный миграционизм, перерастающий в колонизацию, порыв на юг и запад (до Эгеиды и Эльбы), а позднее – обратно на северо-восток (и так до Колымы и Магадана). В известной мере можно сказать, что славянами становились те из прабалтов, которые выбирали миграцию, трудное освоение новых природных зон, связанное с изменением уклада жизни, а балтами – те, кто оставался в родной зоне лиственных и смешанных лесов и там эволюционно совершенствовал тради-ционные способы жизни. Соответственно и балтские языки сохраняли (и сохраняют до сих пор) архаичность, сближающую их с реконструируемым исходным индоевропейским состоянием, а общеславянский отличался убыстренным развитием и удалением от этого исходного состояния, что продолжалось затем и в отдельных славянских языках. Таким образом, балтийские языки принадлежат к более раннему «поколению», нежели славянские, и являются по отношению к последним как бы «дядюшками».
ж) Отметим ярко выраженную способность уже этих ранних славян к кардинальной трансформации уклада жизни, военно-производственной оснащенности и обычаев (взрывообразное возникновение культуры поздней штрихованной керамики на рубеже эр; появление на «смешанных» памятниках конца I – начала III в. в Полесье и Подляшье могильников, отсутствовавших и в культуре ранней штрихованной керамики, и в культуре поздней штрихованной керамики; до сих пор таинственное возникновение монолитной корчакско-пражской культуры после середины III в.). Это уравновешивается традиционностью, прослеживаемой отчасти и позднее, до VI в. (довольно примитивный и небогатый быт, малое количество «национальных» украшений, бедная формами и орнаментацией керамика, исключительно пешее войско, вооружение дротиками и щитами, крайне слабая социальная дифференциация, отсутствие или зачаточное состояние знати).
з) В срединной части территории венетов-славен I – середины III в. находится система речных путей, образованная сближающимися истоками Березины, Немана, Вилии и северных притоков Припяти, связывающая северногерманский и западнобалтский «миры» Прибалтики с миром ираноязычных кочевников и с античной цивилизацией Северного Причерноморья. Эти пути, проложенные еще в эпоху эллинизма, особо активизируются в I–III вв. (Мачинский 1981; Гороховский 1982; Мачинский 2012) и обеспечивают ранним славенам роль ключевого, срединного этноса на важнейших дорогах торговых и этнокультурных контактов между Балтикой и Черным морем в области севернее «зоны обоюдного страха».
и) Наконец, отметим изначальную роль контактов славен и с ираноязычным степным, и с лесным германским миром, с попеременным преобладанием влияния то первого, то второго.
Начальная история славен («праславян») с ее отмеченными выше особенностями укоренена в определившей столь многое в жизни человечества «провиденциальной» эпохе середины I в. до н. э. – конца II в. н. э., эпохе сложения и расцвета Римской империи, объединившей все Средиземноморье и большую часть Европейского полуострова и начавшей мощное и многостороннее воздействие на германский мир, что со временем стало основой сложения германо-романского ядра Европы. В это же время происходят рождение и развитие раннего христианства, еще не ставшего государственной религией, и формирование недолговечного гностицизма, в космическом мировоззрении и образотворчестве которого содержится многое, становящееся актуальным в наши дни и в ближайшем будущем.
Следующий и решающий этап в истории еще единого славянства хронологически охватывает середину III – середину V в. Территориально ядром, второй «прародиной» его около середины IV в. была область всего Припятского Полесья и примыкающих с юга районов, ограниченная на востоке Днепром от устья Березины до Киева, на юге – верхним Тетеревом около Житомира, с неопределенной северной границей (рис. 8). Эта территория, очерченная по распространению поселений пражской культуры фазы 0, выделенной И. О. Гавритухиным (Гавритухин 1997; 2000; 2003), полностью соответствует той «зоне археологической трудноуловимости», которую ранее выделил Д. А. Мачинский (1976) и которая тогда не была заполнена какими-либо памятниками III–IV вв. В конце IV – середине V в. (фаза 0/1) пражские памятники появляются на верхнем и среднем Днестре, верхнем Западном Буге и верхнем и среднем Повисленье. Наличие проблемной статьи И. О. Гавритухина (2009) избавляет меня от углубления в тему. Отмечу немногое.
В отличие от И. О. Гавритухина, лучшего специалиста по пражской культуре, я упорно продолжаю называть ее корчакско-пражской культурой. Дело в том, что в окрестностях села Корчак на левобережье верхнего Тетерева, неподалеку от Житомира, зафиксировано не менее пяти поселений этой культуры, возникших около середины IV в., в то время как под Прагой памятники более позднего этапа этой же культуры появляются около середины VI в., – разница в 200 лет. И поэтому термин «пражская культура» дезориентирует читателя в важнейшей проблеме генезиса и «прародины» этого феномена и неправомерен хронологически.
Корчакско-пражская культура фазы 0 и 0/1 отличается цельностью, простотой и таинственностью. Ее признаки – открытые (возможно, изредка укрепленные) поселения, подквадратные землянки с печью в углу и простейшая глиняная посуда, где доминируют горшки пражского типа в форме матрешки без головы, главный признак которых – отсутствие ярких признаков (нет выраженного венчика и плечика, отсутствует орнаментация). При этом сосуды отличаются цельностью и выразительностью формы, плавностью очерчивающих ее линий. В ранней корчакско-пражской культуре почти отсутствуют свои особые и импортные украшения, что может быть связано с тем, что пока не обнаруженны принадлежащие этой культуре могильники.
Истоки культуры можно искать в сдвигающейся на юг и трансформирующейся культуре поздней штрихованной керамики, в прекращающих существование в начале III в. смешанных памятниках типа Курадово, в которых особенности последней сочетаются с элементами зарубинецкой культуры, в других группах «лесных» памятников; не исключено и влияние отдельных элементов вельбаркской готской культуры. Но в целом появление корчакско-пражской культуры – это результат еще одной трансформации предшествующих культурных групп славянского круга, вызванной неким потрясением.
Хронологически древнейшие поселения корчакско-пражской культуры пока достоверно относятся к середине – третьей четверти IV в. Однако сформировалась она раньше. На черняховско-вельбаркском поселении Лепесовка – уникальном культурно-сакрально-производственном центре на верхней Горыни, раскопанном М. А. Тихановой, датируемом второй четвертью III – второй четвертью IV в. (ок. 240–340 гг.), в слое уничтожившего его пожара обнаружен корчакско-пражский горшок (Тиханова 1971; Щукин 1988; Tikhanova и др. 1999). Т. е. к моменту гибели этого в основе готского и одновременно полиэтничного центра в составе его населения были славянки («кухонная» лепная посуда – продукт женского труда). Значит, и характерные горшки корчакско-пражской культуры уже существовали ко второй четверти IV в. Посуда, близкая корчакской, обнаружена и на черняховских верхнеднестровских поселениях III–IV вв., и на пшеворских (лугийско-вандальских) могильниках типа Спецымеж второй половины II – середины III в. в междуречье Вислы и Западного Буга. Видимо, в эти места не позднее середины III в. уже проникали славене-венеты с элементами корчакско-пражской культуры.
Но где-то же была та базовая территория, где в чистом виде, в этнооднородной среде вырабатывались ее характерные признаки? Таковой и была территория корчакско-пражской культуры фазы 0, где вскоре должны быть обнаружены более ранние памятники, относящиеся к середине III – второй четверти IV в. Тем потрясением, которое способствовало кристаллизации корчакско-пражской культуры, было вторжение в причерноморские лесостепи и степи в начале III в. готов, носителей вельбаркской и основных создателей черняховской культуры и готского протогосударства (Щукин 2005). Под воздействием этих событий в поречье и на левобережье Днепра на базе предшествующих групп памятников, безосновательно именуемых «постзарубинецкими» (Мачинский, Кулешов 2004; Мачинский 2012), около середины III в. возникает киевская культура. В западной части ее территории, между Березиной и Сожем, «у истоков Борисфена», еще ранее, в I – начале III в., фиксируются некие nevri/nervi (Плиний Старший; Аммиан Марцеллин), судя по всему, бывшие «балтийским племенем периферийной зоны» (Топоров 2006: 21)[61]. Позднее на территории киевской культуры готская эпическая традиция, переданная Кассиодором – Иорданом, знает балтский по наименованию этнос Golthescytha, первый из «северных народов», покоренных ок. 340–375 гг. готским королем Херманариком и локализуемый на пути в Волго-Окское междуречье (Merens) и Приладожье (Thiudos) (Мачинский 1976; Топоров 1979; 1983; Мачинский, Кулешов 2004). На пути же к прибалтийским эстам, т. е. к западу от Днепра, Иордан помещает этнос venethi (написание такое же, как у Тацита).
Ввиду путаницы, возникающей в связи с термином venethi, вынужден вновь обратить внимание на узловые свидетельства Иордана, раскрывающие значение этого этнонима. Вот фрагмент «каталога народов», как называет этот текст Иордан, т. е. словесной этнокарты, отражающей реальность начала VI в.:
…Дакия, укрепленная наподобие венца крутыми Альпами (Карпатами). У их левой стороны, которая склоняется к северу, от истока реки Вистулы на огромных пространствах обитает многочисленный народ (natio populosa) венетов. Хотя теперь их названия (nomina) меняются в зависимости от различных родов и мест, преимущественно они называются (nominantur) склавенами и антами.