«Вертикаль» русской формирующейся государственности в IX–X вв. пронизывает и объединяет все природно-культурные зоны Европейской Скифии – южную тайгу, зону смешанных и лиственных лесов, лесостепь, степь и в отдельных районах самое побережье Черного моря, являющегося частью Эллинского Средиземноморья. В X–XI вв. Русь облагает данью население всей тайги и тундры Восточной Европы. Много позднее Россия Московская, а затем и Российская империя вновь объединят все эти зоны в системе единого государства и одновременно начнут (вначале полустихийно) распространять свое владычество на Азиатскую Скифию, двигаясь «горизонтально» вдоль этих зон на восток, вплоть до Тихого океана. Но некая база этого будущего движения, некий оставшийся в сознании народа и правителей образ «многозонального» и полиэтничного, потенциально имперского государства были заложены уже в IX–X вв.
Полиэтничный север многократно побеждал в IX – начале XI в. более моноэтничный славянский юг, в VIII–IX вв. частично подчиненный Хазарскому каганату (походы с севера на юг Аскольда и Дира, Олега и Игоря, Владимира, Ярослава, по ПВЛ и свидетельствам иных письменных, археологических и других источников). Только с середины X в. начинает действовать и импульс противоположной направленности «из грек в варяги» – в основном в сфере религии и культуры.
Если дополнить эту картину достоверными свидетельствами иноземных письменных источников и археологии о контактах руси/Руси[64] IX–X вв. с различными европейскими центрами и провести линию, очерчивающую эти контакты через Константинополь, Рим, Аахен, Дорестад и Бирку-Уппсалу до Ладоги, то получится дуга, напоминающая сильно изогнутый лук, где соединяющей его концы тетивой и является путь «из варяг в греки», от Ладоги до Царьграда. Если же считать, что сообщение восточных источников о нападении «руси» в 843/844 г. на Севилью в Андалусии с дальнейшим движением к Риму соответствует реальности (как полагаю я), то тогда уже для IX в. мы можем говорить о знакомстве руси с круговым путем вокруг всей Европы, описанным в летописи, путем, по которому созданная на Руси в XI в. легенда отправила Андрея Первозванного. К слову, у ал-Мас’уди и Ибн Хаукала имеются независимые свидетельства о походах руси в X в. в ту же Андалусию.
В наиболее полном варианте «легенды о призвании», сохранившемся в большинстве списков ПВЛ, известных науке, а также в списках, которые использовал лишь В. Н. Татищев, имеется одна странность: варяги из заморья брали дань с чуди, словен, мери и кривичей, а призывают «всю русь» и Рюрика с братьями русь, чюдь, словене и кривичи. Из перечня этносов во втором случае исчезает меря, но зато появляется русь, возглавляющая список приглашающих. Таким образом, некая русь (но не «вся русь») уже находится к началу событий в Европейской Скифии и возглавляет ряд местных этносов, приглашающих заморскую «всю русь». С этим согласуется и то, что во вводной, географической, части ПВЛ русь также названа дважды: среди варягов и среди народов Восточной Европы, причем в последнем случае в той же связке «русь, чудь», что и в рассказе о призвании.
То, что эта русь не названа среди этносов, обложенных данью, вполне объяснимо: все, что мы знаем об этносоциуме, именуемом «русь», в IX–X вв. из других источников, свидетельствует о том, что наложить на него дань было невозможно. Его можно было лишь победить в упорных сражениях, чтобы потом заключить с ним договор. Присутствие мери среди платящих дань говорит о том, что это племя входило в состав некого расположенного на проторенных водных путях политического объединения более раннего времени, на большинство членов коего и наложили дань заморские варяги. Отсутствие мери среди приглашающих, скорее всего, говорит о том, что после усобиц это племя, жившее в Поволжье, вне бассейна Балтики, оказалось в стороне от акта приглашения Рюрика и «всей руси» и договора с ними (если только под «мерей» не скрывается нерева/мерева, жившая от реки Великой до Мсты (Мачинский 1986; 1990).
Скупое свидетельство ПВЛ (восходящее к некоему «сказанию о древних временах») о присутствии некой «руси» на севере Европейской Скифии еще до призвания «всей руси» и о ее лидирующем положении среди местных племен нельзя игнорировать потому, что все иноземные источники, подтвержденные археологией, лингвистикой, нумизматикой и дендрохронологией, кричат о присутствии здесь этносоциума Rhos, ῥῶς, ар-рȳс еще в «дорюриково» время.
Этносоциум русь и возглавляемое им первое русское протогосударство со столицей в Ладоге/Альдейгье
Напомню, что при описании многих приморских племен Тацит только у свионов отмечает наличие флота, причем гребного и беспарусного. Наименование приморской группы свионов, судя по всему, отражено в латинской транскрипции названия племени rosomoni/rosomani[65], упоминаемого у Иордана (VI в.) в связи с событиями IV в. и близкого известному по документам XIII–XIV вв. названию шведских поморов roþsmæn (гребцы, мореплаватели). Хронологическую лакуну заполняют термины, фиксирующиеся на шведских памятных камнях с того времени, как рунические надписи на них становятся обычным явлением (конец X–XI вв.). Уже с первой половины XI в. появляются надписи: «Он был лучшим из бондов в ruþi (в гребном морском походе/отряде) Хакона» и «Толир, брюти (должностное лицо) в rōþ (в гребном морском походе/отряде)» (Ekblom 1957: 47–58; Мельникова 2001: 268). Можно не сомневаться, что термин ruþ/rōþ употреблялся задолго до того, как он был зафиксирован в надписях, во всяком случае, до широкого распространения паруса на Балтике с рубежа VI–VII вв. (уж не со времен ли Тацита или много ранее?). Этот термин восходит к древнеобщегерманскому глаголу *rōan, давшему др. – англ. rōwan и др. – исл. rо́a «грести»[66]. Небезынтересно, что в «Саге о Хрольве Пешеходе» (герой сопоставляется с Ролло Нормандским), единственном письменном источнике из повествующих о событиях второй половины IX – середины XI в., в котором сообщается о наличии рядом с Ладогой/Aldeigjuborg’ом глубокой реки, гавани и огромных курганов, в рассказе о прибытии в гавань военных ладей употребляется именно глагол rо́a «плыть на веслах»[67](«Сага о Хрольве Пешеходе», гл. 33; Мачинский, Панкратова 1996; 2002).
От глагола rо́a и образовано слово roþ/ruþ, обозначавшее «гребной морской поход/отряд». От этого слова, а также от др. – швед. roþer «гребля, гребной поход, пролив между островами» и образованы различные композиты вроде roþsmæn, roþskarlar «гребцы, жители шхер» (ср. норвежское rossman «рыбак»), roðrar-leiði «спокойное море, штиль», букв. «море, пригодное для гребного похода», и название прибрежной области Средней Швеции, известное с XIII–XIV вв. под именами Roþin, Rodhrinh, позднее – Roslagen (Руслаген < *Roþslagen). Возможно, к этому же ряду относится восстанавливаемый на основе рунической надписи середины – второй половины XI в., оставленной свеями на каменном льве в Гаване Пирея топоним roþ(r)slanti, читаемый как *Roþ(r)sland (Brate 1914; Мельникова 2001: 266–268), а вероятнее – *Rōþsland, поскольку на месте (r) находится просто выбоина в камне, возможно возникшая еще до нанесения надписи.
Этот *Rōþsland назывался также Sjoland (Сьоланд) – букв. «Поморье, морская земля», что расположена в Швеции «на востоке у моря» (Снорри Стурлусон 1980: 216). О таких отдельных областях сообщается, что «в те времена (по контексту – на рубеже VI–VII вв. – Д. М.) по всей Швеции в каждой области правил свой конунг», и даже в начале XIII в. в каждой из них был свой лагман, «свой тинг и во многом свои законы» (Снорри Стурлусон 1980: 29, 216). Напомним, что и в Бертинских анналах послы от хакана народа Rhos оказываются свеонами. В ПВЛ «звахуть ты варяги русь, яко се друзии зовутся свее, друзие же оурмани, анъгляне, инеи готе», т. е. опять русь поставлена в наиболее тесную связь со свеями.
Возможно, в первичном варианте ПВЛ эта связь была выявлена еще определеннее, но после 1142 г., когда начались частые военные столкновения со шведами, это место было отредактировано. Однако во времена мирных дипломатических контактов России и Швеции в XVI–XVII вв. выяснилось, что и сами Рюриковичи (в лице Иоанна Грозного), и новгородцы (послы, а возможно, и сам архимандрит Киприан) знали сохранявшиеся изустно предания о том, что Рюрик с русью пришли именно от шведов (Петрухин 2001). Таким образом, русь могла считаться и свеями, и особой этносоциальной группой прибрежных мореходов и была как бы «лицом Швеции», обращенным на восток.
Происхождение социоэтнонима «русь» от rōþ/ruþ, rōþer, rōþsmæn либо через посредство приб. – фин. *rōtsi «шведы», *Rōtsi «Швеция», либо, как впервые предложил Г. С. Лебедев (Лебедев, Жвиташвили 1999: 71; Лебедев 2005: 532), непосредственно от ruþ – несомненно.
Видимо, к rōþ восходит и византийское ῥῶς. Анализ источников показывает, что ни латинское Rhos (839 г., Бертинские анналы), точно передающее греческую форму ῥῶς, ни упоминания этого этнонима в «Житии Георгия Амастридского» (до 842 г.), в «Окружном послании» Фотия (867 г.) и у Порфирогенета (948–952 гг.)[68]не содержат никаких отсылок к ветхозаветному тексту, где упоминается «князь-рош (глава) Мешеха и Фувала» (Иез 38–39), трактуемый в Септуагинте как «архонт Рос». Сопоставление этого «архонта Рос» с этнонимом «росы» у Льва Диакона (986–990) показывает, что ветхозаветные ассоциации могли скорее усиливать угрожающее значение нападения руси на Константинополь в 860 г. Не будем забывать, что ряд упоминаний росов у Льва Диакона свидетельствует о том, что речь идет о конкретном историческом этносе. Так упоминание тавроскифов, «которых в просторечии называют росами» (Leo Diac. Hist. IV. 6; IX. 6), показывает, что «тавроскифы», по Льву Диакону, – это высокий стиль, а «росы» – просторечие. Кроме того, сам Святослав, по сведениям этого автора, называет своих воинов росами (Leo. Diac. Hist. IX. 7).