В итоге можно не сомневаться, что этноним ῥῶς передает средствами среднегреческого языка то его звучание, которое реально слышали греки от самих росов. К такому же мнению склоняется лучший исследователь источников, повествующих о походе росов в 860 г. (Кузенков 2003: 77–79). Выведение ῥῶς непосредственно из rōþ оставляет под вопросом возможность передачи звука þ буквой и звуком ς в среднегреческом, при наличии θ, которая, казалось бы, точнее передает звук þ. Допускаю, что на произношение последнего звука в др. – сканд. rōþ у переселившихся в Европейскую Скифию скандинавов и их потомков мог повлиять славянский вариант этого этнонима (русь).
То, что в конце этнонима во всех вариантах слышался звук [с], подтверждается араб. ар-рȳс, тем более что этот этноним арабы узнали не от греков, а благодаря непосредственным контактам с торгово-военной русью, которая во второй половине VIII в. состояла (в мужской ее части) преимуще-ственно из выходцев из Скандинавии и их потомков, в первой половине IX в., судя по сообщению Ибн Хордадбеха о русах и данным археологии, – из потомков скандинавов, а также из славян и балтославян, а с 850–870-х гг. в составе этой руси вновь усиливается скандинавский этнокомпонент.
Полагают, что слово víkingr «морской разбойный поход» породило слова víkingr, víkingar «участник, участники таких походов». Аналогичным образом слово rōþ/ruþ «гребной поход» должно было породить социоэтноним, обозначающий участников этих гребных походов, при этом возникший не позже IV–VI вв., до широкого распространения паруса. Эпоху викингов в Северном море обычно начинают с 793 г. Мне уже приходилось писать, что все признаки эпохи викингов проявляются на Балтике к рубежу VII–VIII вв. (Мачинский 1998: 130–139), однако здесь аналогичные проявления можно назвать «эпохой походов rōþ/ruþ». Полагаю, что в VII–VIII вв. эта rōþ/ruþ/русь, сохранив свое название, в основном пересела на парусные ладьи для походов за море, однако навыки гребных походов по морю сохранились до XI в. и чрезвычайно пригодились «свеонской» (по происхождению) части руси при торгово-военных, частично гребных экспедициях по рекам Восточной Европы. О возможностях гребного флота говорит сражение при Гангуте, когда гребной флот уже другой, славяноязычной Руси-России разгромил парусный флот шведов.
Переходя к древнейшим письменным источникам, свидетельствующим о существовании протогосударства, возглавляемого русью, отметим три ключевых для исследуемого периода слова-понятия:
словене (σκλάβοι, ас-сакāлиба) – олицетворяющее местные, «евроскифские» корни;
русь (ῥῶς, rhos, ар-рȳс) – свидетельствующее о североевропейском и – опосредованно – западноевропейском импульсе;
каган/хакан (титул верховного владыки руси/Руси) – юго-восточный, тюркский, степной, азийский импульс.
О соотношении этих слов-понятий ранее всего дает представление сопоставление свидетельств о Rhos в Бертинских анналах и об ар-рȳс в «Книге путей и стран» Ибн Хордадбеха. В первом источнике рассказывается о людях, называвших себя и свой народ Rhos и посланных их королем (rex), называемым chacanus, к императору Феофилу «с целью дружбы». Последний в 839 г. направил этих послов к императору франков Людовику Благочестивому в Ингельгейм на Рейне, дабы тот отправил их на родину, «так как пути, которыми они прибыли в Константинополь, пролегали через варварские, чрезвычайно дикие и свирепые народы, и он (Феофил) не желал, чтобы они возвращались этим путем, дабы не подверглись при случае какой-либо опасности». Людовик, «тщательно расспросив прибывших, узнал, что они из народа свеонов (gentis esse Sueonum), и, сочтя их скорее разведчиками, чем искателями дружбы, счел нужным задержать их у себя»; впрочем, он сообщил Феофилу «в поддержание взаимной любви», что если эти люди «окажутся достойными доверия», он готов дать им возможность «без опасности вернуться на родину».
Исследователи согласны в том, что посольство было отправлено хаканом в 837–838 гг. Предполагаемая отправка их на родину через Рейн явственно говорит об их обратном североморско-балтийском пути через Хедебю. В свою очередь, археологические материалы свидетельствуют о том, что к 830-м гг. выходцы из Скандинавии (преимущественно из Швеции и Готланда) присутствовали на территории Восточной Европы только в Альдейгье/Ладоге и ее окрестностях, где они находились уже 70–80 лет. В районе Киева (который отдельные исследователи считают исходным пунктом посольства) присутствие скандинавов в это время не зафиксировано ни по данным археологии, ни в эпической традиции славян или скандинавов. Кроме того, в районе Киева до рубежа IX–X вв. неизвестны клады арабских монет, что говорит об отсутствии значимых торговых контактов с халифатом через земли Хазарского каганата, а ведь только в результате таких контактов у владыки русов мог появиться титул «хакан». И наконец, крайне странным было бы возвращение послов из Константинополя в Киев через Рейн, тогда как прямой водный путь от устья Рейна до устья Волхова был хорошо известен.
Д. Шепард и С. Франклин, рассмотрев все возможные варианты локализации пункта отправления посольства и пребывания хакана, колебались в выборе между Ладогой и Рюриковым городищем, но в итоге остановились на последнем (Франклин, Шепард 2000: 56–65). Мне уже приходилось писать об ошибке уважаемых исследователей (Мачинский 2002а). Во-первых, они путают два варианта «легенды о призвании» – из ПВЛ и НПЛм. Из первого они берут «всю русь», а из второго – изначальное появление Рюрика в Новгороде. По первому варианту, Рюрик со «всей русью» сначала обосновывается в Ладоге, и этот вариант – древнейший и достовернейший, в чем меня не поколебали слабые возражения А. А. Гиппиуса (Гиппиус 2007). Во-вторых, Рюриков городок как резиденция хакана или князя не может датироваться по данным археологии, нумизматики, радиокарбона и дендрохронологии ранее середины 860-х гг. (Мачинский 2002а: 23–27).
До этого времени высокое всхолмление в окружении заливных лугов и водных проток могло – теоретически – служить местом временного или постоянного обитания рыбаков из числа неревы или словен; впрочем, археологических следов этого пока не обнаружено. Кроме того, оно могло использоваться весной как место сбора ладей для торговых или военных походов, а также посольско-разведывательных экспедиций на восток по Мсте или по Ловати на юг. Но местом постоянного проживания воинов, купцов и хакана оно, по сумме данных, стало не ранее означенной выше даты, которая, как ни удивительно, хорошо соответствует неизвестно как вычисленной дате основания Рюриком городка над Волховом по ПВЛ (864 г.).
В третьих, титул «хакан» предполагает хорошее знакомство его носителя с Хазарским каганатом и его социальным устройством. А древнейшие монетные клады (в которых позднейшая монета – не позже 840 г.) первого и начала второго периодов монетного обращения в Северо-Западной Руси сосредоточены именно в Ладоге и ее окрестностях, а также на морском пути из Ладоги на запад (Петергофский клад) и на речном пути на юг (клад на Холопьем городке у слияния Волхова и Волховца). Эти клады доказывают, что основным опорным центром (столицей) русо-балтославянского протогосударства на Волхове и нижней Сяси в первой половине IX в. была именно Aldeigja-Ладога, а не Рюриков городок (которого просто еще не существовало).
Древнейший в Восточной Европе монетный клад (позднейшая монета – 786 г.) из Ладоги настолько отличается по составу от более поздних, отражая самый ранний этап поступления дирхамов, что Т. Нунан даже не включает его в свои исторические построения, основанные на нумизматическом материале. На Земляном городище Ладоги в груде шлаков, связанных с кузнечной и медеплавильной мастерской 750–760-х гг., найдена древнейшая в Восточной Европе куфическая серебряная монета – омейядский дирхам 699/700 г., а в Каменной крепости Ладоги обнаружен единственный на территории Руси и один из немногих в Восточной Европе золотой омейядский динар 738/739 г. Находки таких динаров известны лишь на самом юго-востоке Восточной Европы, причем не менее пяти подлинных динаров, в том числе динар 738/739 г., а также золотое хазарское подражание динару того же года, происходят из клада с позднейшей монетой 780–792 гг. (Семенов 1995; Мачинский 2002а; Кулешов 2009). Другое золотое подражание динару 773/774 г. создано в Англии для короля Оффы не позже 796 г. (Франклин, Шепард 2000: 27–28). Таким образом, ладожский динар, пусть и единственный, говорит об особом социальном статусе людей, населявших естественно укрепленный мыс между Ладожкой и Волховом не позднее рубежа VIII–IX вв. Все это свидетельствует о давних особых связях именно Альдейгьи-Ладоги с Хазарским каганатом, осуществлявшихся не только, а возможно, и не столько по Волхову-Мсте с выходом в Поволжье, сколько по наиболее прямому водному пути между озером Ладога и Волгой: по Сяси – Воложбе – Чагоде/Чагодоще – Мологе. Именно на Сяси исследовано и самое крупное после Ладоги скопление сопок и находящееся рядом с ним единственное в Юго-Восточном Приладожье городище (Богуславский, Мачинская 1993), убедительно отождествляемое с крепостью Alaborg/Aluborg, упоминаемой только в сагах о древних временах, и возникшее не позже конца VIII в. (Джаксон, Мачинский 1989а; Мачинский, Панкратова 1996; 2002).
Итак, титул «хакан» у владыки росов-свеонов и балтославян, имевшего резиденцию в Ладоге, возник в результате подражания титулу «каган» у владыки хазар из желания сравниться с ним по значимости и/или противопоставить себя ему. Однако сохранение этого титула у славянизирующейся руси в конце X – середине XI в. наводит на мысль, что он с пониманием воспринимался и славянами, особенно переселенцами из Карпато-Дунайского региона, которые были хорошо знакомы с аварскими каганами, под чьим предводительством славяне как союзники авар неоднократно участвовали в войнах с Византией.
Необходимо отметить невероятно доброжелательное отношение византийского императора к этим послам и отчетливое противопоставление их (и, следовательно, народа Rhos) «варварским, чрезвычайно диким и свирепым народам», живущим на прямом пути послов из Константинополя на их северную родину. С другой стороны, сам хакан народа Rhos отправил послов «с целью дружбы», и Феофил явно доверяет этому. Таким образом, Rhos – это ищущий дружбы с империей народ, который император явно исключает из числа «варварских народов» и противопоставляет им. Такая благосклонность могла быть вызвана тем, что эти послы проявили (искренно или нет) какой-то интерес к знакомству с христианством и к принятию его. Это тем более вероятно, что еще летом 829 г. к франкскому императору Людовику Благочестивому прибыли послы свеонов из Швеции, целью которых было сообщить императору о же-лании своих соплеменников принять христианство, в результате чего в 829–830 гг. в их страну с христианской миссией прибыл будущий святой Ансгарий. Заинтересованность византийского императора в принятии хотя бы частью росов христианства, кроме того, можно объяснить желанием обеспечить надежность мирных договорных отношений с ними, что было весьма актуально ввиду предпринятого росами во время правления Феофила нападения на Амастриду около 810–840 гг.