Святославъ). Последняя в этой группе женщина (Сфанъдръ) названа женой некоего Улеба и, видимо, очень знатна, раз посылает своего посла, как и Ольга. Эта группа из 12 имен (посылающие и послы) отличается от всех последующих большим количеством знатных женщин (трое посылающих из шести), наличием наряду со скандинавскими славянских имен (три из шести), а у послов от Ольги и Передъславы – финских (Искусеви, Каницаръ). В отношении последней из посылающих – Сфанъдръ, жены Улеба – надо отметить, что некий «муж» Улеб, названный ранее, является послом Володислава (возможно, сына Игоря от наложницы, как позднее Володимер/Владимир?) и, по логике текста, может быть мужем Сфандр. Несоответствие лишь в том, что она – посылающая, а он – посол. Однако возможно, что нерюрикович Улеб вполне удовлетворен высоким статусом посла одного из Рюриковичей, а его жена, предположительно происходящая из рода Рюриковичей, посылает (как и Ольга) отдельного посла, специально представляющего ее интересы. Если это не так, то тогда ее муж Улеб является отсутствующим или погибшим чрезвычайно знатным человеком из Рюриковичей.
После этой первенствующей семерки (включая великого князя) начинается унылое перечисление имен посылающих и послов без каких-либо дополнительных пояснений: «Прасьтенъ Туръдуви, Либиаръ Фастовъ, Гримъ Сфирковъ…» Это явно другая, более низкая по социально-политическому статусу группа. Исключение в ней составляет лишь затерявшийся среди других некий «Якун, нети Игоревъ» – видимо, по каким-то причинам отделенный от правящего рода Рюрикович-изгой – такой же, как позднее Ростислав Владимирович, тоже «нети» старших Ярославичей. После перечисления 18 таких пар начинается перечисление купцов.
В целом в договоре отчетливо выделяется четыре группы посылающих и послов, а также представляющих самих себя купцов: 1) великий князь Игорь и его посол, 2) шесть бесспорных представителей его рода и их послы, 3) 18 знатных персон, видимо, более низкого ранга и их послы, 4) купцы. В последующем тексте договора (ПВЛ по спискам И, Х, Л) дважды, но несколько по-разному, обозначается социальный состав этих четырех групп. В первом случае перечисляются посланные «от Игоря, великого князя русского», «от всея княжья», «от всех людии руское земли»; во втором называются «великий наш князь Игорь», «и бо(л)яре его», «и людие вси рустии». Таким образом, место «княжья» в первом перечислении занимают «бо(л)яре» во втором. И только в ПВЛ по спискам Р, А во втором перечислении имеем: «и князи, и боаре». Вероятно, в греческом оригинале договора стояло слово ἄρχοντες, которое можно было переводить и как «князи, княжьё», и как «бо(л)яре». Но что-то – возможно, выраженная четырехчастность поименного списка и особенная выделимость первых двух категорий – заставляло переводчика колебаться в переводе. На мой взгляд, приведенные факты склоняют к тому, что правящий род Рюриковичей был явно ограничен первыми семью посылающими, а как в представлении переводчика разграничивались посланные от «бояр» и от «всех людие» – неясно; в частности, по договору купцы также названы в числе посланных, и, возможно, именно они представляют «всех людей» военно-торговой «руси».
*Νεβογαρδάς (в рукописи Νεμογαρδάς), называемый в трактате «Об управлении империей» первым среди поселений «Внешней Росии», откуда каждую весну идут в Киев моноксилы, может реконструироваться и как *Nev(a,o)garðr, и как *Nev(a,o)garðar. В последнем случае слово может обозначать не отдельное поселение, а всю местность у истоков Волхова, по аналогии с Hо́lmgarðar и «островом русов», тем более что Невогард не назван «крепостью», в отличие от Милиниски (Смоленска), Самватаса в Киеве и Витичева. Строго следуя смыслу текста, приходится признать, что к собственно «Росии» отнесен лишь Киев, а к «Внешней Росии», кроме Невогарда, отнесены все опорные поселения русов в бассейне Днепра, включая Вышеград. Но Вышгород, княжеский замок Игоря и Ольги, никак не мог быть «внешним» или «дальним» по отношению к Киеву. Ведь если сказано: «архонты выходят со всеми росами из Киева и отправляются в „полюдия“», то они должны были выходить и из этого града. Видимо, информаторы Константина что-то передали неточно. Сам термин «Внешняя Русь» употребляется также у ал-Идриси (середина XII в.), пересказывающего (с добавлениями) источники X в. В этой «Внешней Руси», соседящей с Волжской Булгарией, находятся уже рассмотренные нами «три вида» русов: Арсанийа, Славийа и Куйаба, названная у ал-Идриси Кукийаной, т. е. речь опять идет, как и у Порфирогенета, о Северной (преимущественно Северо-Восточной) Руси. Кроме этой «Внешней Руси», ал-Идриси знает «самую отдаленную Русь», называя в составе ее города от Прикарпатья до днепровского левобережья (Бейлис 1984).
Из всего этого с определенностью вытекает лишь то, что Константин Багрянородный знает в Росии два центра высшей власти: Киев и Невогард. К слову, нигде не говорится, что Κίοβα-Κίαβος – это город или крепость; сообщается лишь, что в ней есть крепость Самватас. Не является ли топоним Κίοβα обозначением целого района высоких прибрежных холмов, ограниченного Оболонью на севере, Лыбедью на западе и будущим княжеским «зверинцем» включительно на юге?
Область же, реально подвластная непосредственно Киеву, соответствует той территории, которую росы из Киева ежегодно обходят во время зимних «полюдий» и откуда славяне сплавляют весной по Днепру новые долбленки, чтобы продать их в Киеве росам. В обоих случаях эта область локализуется, по Багрянородному, в бассейне Днепра и ограничивается на севере землей кривичей-кривитеинов. Ни ильменские словене, ни чудь, ни нерева, ни меря не упомянуты в трактате, хотя в ином, не связанном с росами контексте упомянута соседняя с мерей Мордиа (мордва). Видимо, начиная с верховий Западной Двины и севернее располагалась область, подчиненная Невогарду, откуда «внешние росы» ходили в свои собственные «полюдия». Возможно, к северному центру тяготело и Волго-Клязьминское междуречье с Ростовом-Арсой и Куябой, а также Изборск.
Вероятно, малолетнему Святославу с кормильцем Асму(н)дом жилось неспокойно в окружении буйных северных дружин, при постоянной угрозе появления новых контингентов «варягов из-за моря», что отразилось в ответе Святослава новгородцам (невогардцам) при распределении сыновей по княжениям: «Абы пошелъ кто к вамъ». Видимо, в 970 г. среди этих послов с севера еще преобладала русь, базировавшаяся в Невогарде/Рюриковом городке и помнившая о практике приглашения князей из-за моря. Однако к этому времени уже существовал и собственно Новгород, возникший, судя по всему, в результате деятельности Ольги.
В истории отношений этносоциума русь с автохтонами Восточной Европы прослеживается три основных этапа. При первом протогосударстве (760–840-е гг.) с центром в Aldeigja/Ладоге – это интенсивное этносоциальное взаимодействие, а отчасти и смешение пришельцев из Скандинавии (росов-свеонов) со славянами и славянобалтами и приобретение у них, а также, в еще большей мере, у финноугорских народностей от Балтики до Прикамья ценных мехов – в виде дани или через покупку. В это время верховный конунг-князь этого протогосударства принимает титул «хакан». Возможно, это произошло еще в 770–790-х гг., в период начального контакта Ладоги с юго-востоком Европы (по археологическим данным) и до принятия каганом хазар иудаизма, или же, что вероятнее, в 810–830-х гг. В функционировании торгового «серебряного» пути между Дорестадом и Багдадом через Приладожье и Приильменье были заинтересованы не только русь и хакан, но и социально-политические верхи местных этносов.
После викингских ударов западных скандинавов и последовавшей междоусобицы (850–860-е гг.), приведших к разрушению предшествующей системы, в середине 860–870-х гг. появляются новые пришельцы из Швеции, приглашенные остаточной русью, чудью, словенами и кривичами и вступившие с ними в договорные отношения. Однако новая «вся русь» (столица в Ладоге, затем в Невогарде) ведет себя первоначально довольно жестко, захватывая пленных у ас-сакалиба и продавая их как рабов, но при этом рассматривая ас-сакалиба как свою экономическую сельскохозяйственную базу. Позднее, перенеся столицу на Средний Днепр (Киев) и оказавшись в окружении большого массива чисто славянских княжений и племен, способных к упорному сопротивлению (древляне) или к выбору между Русью и хазарами (северяне и др.), росы/русь и возглавлявшие их Рюриковичи вырабатывают сложную систему отношений со славянами, сочетающую зимние поборы (иногда жесткие) во время «полюдий» и сотрудничество и партнерство весной, при подготовке ежегодных торговых поездок в Константинополь. Вероятно, подобная система существовала и в Северной Руси.
Третий этап начинается с попытки Ольги в 947 – начале 960-х гг. установить приемлемые и постоянные «уставы и уроки», «погосты и дани и… оброки» и на юге, и на севере, в Новгородчине, а также через принятие христианства включить Русь в систему государств Европы. Совпадение во времени этой деятельности Ольги с археологическими и дендрохронологическими датами начала бурного строительства на территории будущего Новгорода позволяет полагать, что Ольга способствовала появлению на севере нового центра власти и торгово-ремесленной деятельности, наряду с трудноуправляемым древним Невогардом, мужское военно-торговое население которого (потомки рюриковой «руси») помнило о столичном статусе Невогарда.
Когда же совершился переход экономического и социально-политического лидерства от Невогарда к собственно Новгороду? Если опираться на сохраненную В. Н. Татищевым дату смерти Вышеслава (1010 г.) и на то, что первый княжеский двор (garðr) в Новгороде принадлежал Ярославу (Ярославово дворище), а не Вышеславу или Владимиру, можно предполагать, что это произошло после 1010 г. Но это не так. Дата самой поздней арабской монеты на Городище (в Невогарде) – 960 г., в то время как в Новгороде имеются монеты и клады 970–980-х гг., а в словенском Поозерье арабские монеты закрывают весь X в. (Гайдуков и др. 2007). Некий перелом произошел около 970–971 гг., когда Владимир с Добрыней отправились в Новгород. Видимо, они перенесли главную княжескую резиденцию в другое место и, продолжая традицию Ольги, сделали акцент на развитии торгово-ремесленной деятельности в собственно