Гобрий поднял над головой копьё. Сейчас он подаст команду к атаке. Вдруг степь разорвал страшный гортанный крик. Треснуло небо и грянул гром. Клин рассыпался на три части. Вперёд, направо, налево рванулись орущие всадники. Чёрным дождём хлынули стрелы. Копья затмили солнце.
Персидская конница дрогнула. Раненые и убитые упали в траву, к копытам своих коней.
— Вперёд! Скифов меньше, чем нас! Скифы боятся ближнего боя! — кричали Мардоний и Тах-маспада.
Но было поздно. Недолгое замешательство оказалось достаточным, чтобы скифы успели повернуть послушных коней. Клин уходил. Быстроногие кони, едва касаясь земли, уносили легко вооружённых всадников.
— Догнать! Догнать!
Гобрий, Мардоний и Тахмаспада вылетели вперёд. Отряды бросились следом.
Неистовой была погоня. Дрожала степь от топота конских копыт. Ветер свистел в ушах, и трава, как скошенная, ложилась на землю. Клин становился всё меньше и меньше. Расстояние между ним и преследователями увеличивалось с каждой сотней шагов. Последнее, что увидели персы, был ручеёк, неожиданно вынырнувший из-за кустов. Скифские кони перескочили через него, не замедляя бега. Когда же персы достигли обрывистых склонов, переправа через ручей не понадобилась. На всём обозримом степном пространстве не было ни души. Скифы исчезли, словно ушли в подземные норы, известные только им. Пришлось ни с чем возвращаться в лагерь, оставив убитых лежать в траве.
— Государь, — сказал Гобрий, входя в царский шатёр и тяжело опускаясь на плохо гнувшееся от старой раны колено, — мы гоняемся за ветром в поле.
— Воду хватаем пальцами, — проверещал Бэс.
Карлик сидел на краю огромной бронзовой ванны. Короткими ручками он держался за край. Ножки удобно устроились на головах выпуклых бронзовых человечков, несущих по стенкам ванны дань повелителю стран. В руках человечков были кувшины, слоновьи рога, благовонные смолы, звериные шкуры, золото.
В ванне раздался всплеск. Карлик скатился на пол.
— Ой-ой-ой, — захныкал он жалобно. — Мой повелитель сбросил меня. Он принимает ванну, словно находится в Сузах, а не в диких степях, а меня прогнал от воды. Меня прогнали, я бедный скиф в остроконечной шапке!
Бэс дёрнул воображаемые поводья и поскакал вокруг ванны. Он ржал, топал ножками и покачивался, подражая скифу в седле.
Никто не рассмеялся. Военачальники были хмуры.
— Они исчезли, Гобрий? — раздался из ванны глухой низкий голос царя царей.
— Как вихрь, государь.
— Щит «Золотой пантеры» был при отряде?
— Не разглядел, государь, против солнца скакали.
«Золотая пантера» преследовала царя царей, как неотвязная лихорадка. Дарий обещал титулы, чины и золото тому, кто схватит Иданфирса живым или мёртвым или хотя бы добудет щит «Золотой пантеры».
— Прежде всё было иначе, Гобрий, — зазвучал снова голос из ванны. — Я говорил тебе: «Иди и разбей элами-тян». Ты шёл, и Элам становился моим. Я говорил тебе: «Пригни шею заносчивому Египту», и не было нужды повторять тебе дважды.
— Царь царей, скифы неуловимы. Они знают все тропы и находят лощины там, где мы видим ровную степь.
Дарий словно не слышал.
— Не сокрушил ли я мятежную Парфию? — продолжал звучать низкий тяжёлый голос. — Разве осталась армия у Вавилонии после того как я переправился через Тигр? Кто не был убит на суше, тот утонул в реке. Я наложил ярмо на вероломную Лидию. Перед моим мечом дрожала Бактрия. Моё копьё уничтожило девятнадцать армий вместе с их крепостями. Я захватил в плен девять царей.
Милостью Ахурамазды, великого бога, золото их государств переправилось в персидские кладовые. Скажи, Ви-дарна, разбивший Мидийское государство, почему ты не можешь разбить непокорную Скифию и бросить к моим ногам их царя?
— Мы брали крепости, царь царей, — ответил начальник «бессмертных». — Мы воевали с армиями, защищавшими города и селения, стоявшие на одном месте. У скифов нет крепостей. Домами им служат кибитки на скрипучих колёсах, их богатство — блеющий и мычащий скот. Скифы не привязаны к месту и уходят вместе с имуществом, не неся никаких потерь.
— Что же, персы, мы не справимся с диким врагом, сильным быстрым конём и разящей стрелой? — донеслось из ванны.
— Ты прошёл по этой земле, государь, — счёл нужным вмещаться Отан. — Ты глубоко вонзил меч в горло Скифии. Носящие остроконечные шапки не осмеливаются оказывать тебе сопротивление. Они прячутся в землю, как мыши или сурки. Скифия по праву должна считаться твоей, повелитель стран.
— Я Дарий, сын Гистаспа. Я не ворую победу. Я добываю её мечом.
В шатре стало тихо. Замерли слуги, сновавшие вокруг ванны. Карлик Бэс прижал ладошки к щекам и втянул голову в плечи. Всем своим видом насмешник выразил страх. Но не до шуток было Отану. Желая успокоить царя, вазир растревожил его самолюбие. Теперь приходилось ждать вспышку неукротимого гнева.
Дарий любил повторять, что злость самый плохой советник, но когда на него находил приступ ярости, мудрые наставления забывались. Царь царей делался страшным.
К счастью, на этот раз буря не разразилась. В шатёр вошёл дежурный начальник охраны и торопливо приблизился к вазиру.
— Государь, царь царей! — воскликнул Отан, выслушав донесение. — В знак изъявления покорности вождь невров просит принять дары. Его пастухи пригнали в лагерь огромное стадо. Невры ненавидят скифов и рады отдаться под защиту твоего могущества, государь.
— Наконец поедим мяса, — пропищал Бэс и, ухватившись за головы бронзовых данников, по-обезьяньи ловко взобрался на ванну. На этот раз его никто не согнал.
— Сделай милость, Отан, — проговорил миролюбиво Дарий, — прикажи привести старшего из пастухов.
До самой смерти вспоминал потом невр, как нашла на него оторопь, когда он понял, что голос, звучащий в огромном вытянутом котле, это и есть царь персов Дарий.
— Повелитель стран принимает ванну, — объявил ему важный, в расшитом платье, высокого роста человек.
— Повелитель стран соскребает грязь, — пропищал маленький.
Бронзовые человечки — с локоток — оберегали стенки котла, а один из них исхитрился живым обернуться и взгромоздиться на край. Сидел на чане, пищал и болтал недомерками-ножками.
— Угу, — промычал невр, плохо справляясь с увиденным.
Жители степей от грязи освобождались иначе. На три шеста натягивался шерстяной войлок — получался шалаш. Внутри устанавливали котёл с водой, но человека в воде не топили, а бросали раскалённые докрасна камни. То-то жар и пар поднимался, то-то становилось хорошо и для тела приятно.
— Передай своему вождю, что его приношения приняты, что Дарий благодарит, — прозвучало из ванны. — Вождю мы отправим ответные дары. Тебя же, отважный пастух, я награждаю кубками.
В руках ошеломлённого невра оказались два кубка невиданной красоты. В правой руке, точно солнце, сверкал кубок из золота. В левой руке полной луной светился кубок из серебра.
— Скажи, пастух, ты можешь встретиться с царём Иданфирсом? — спросил бронзовый голос.
— Смогу, коли нужно. Отчего не смочь?
— Если ты сделаешь это, то оба кубка наполнятся золотыми кольцами и браслетами. Постарайся для меня — не прогадаешь.
— Сделаю, великий царь персов, приказывай.
— Найди Иданфирса и скажи ему от моего имени такие слова: «Чудак! Зачем ты всё время убегаешь, хотя тебе предоставлен выбор? Если ты считаешь себя в состоянии противиться моей силе, то остановись, прекрати своё скитание и сразись со мной. Если же признаёшь себя слишком слабым, тогда тебе следует также оставить бегство и, неся в дар своему владыке землю и воду, вступить с ним в переговоры». Скажи Иданфирсу всё это, пастух, после чего возвращайся с ответом и получишь обещанное.
В ванне замолкло. Пастух покинул шатёр.
Глава XIVПожар
Степь горела. Весь день пришлось ехать по выжженной, без единой травинки, земле. Арзака это не удивило. В весеннюю сушь разведённый не на месте костёр легко оборачивался пожаром. «Ничего, кони крепкие, выдержат», — подумал Арзак.
Каждый имел теперь собственного коня. Под Филлом выплясывала небольшая лошадка, прозванная в память прежнего хозяина Тавром. Для Ксанфа заарканили приземистого гнедого. Гнедко достался осёдланным, в упряжке. К седельным подушкам была приторочена сумка с запасами. В ней нашлись даже вино и ритон из воловьего рога, оправленный в бронзу. Филл немедленно привязал ритон к своему поясу.
— Что для таких скакунов день без еды? — сказал Арзак и похлопал по шее верного Белонога.
Но когда через один переход под копытами вновь зашуршал серый пепел, стало ясно, что траву выжигали с умыслом. Арзак покосился на Ксанфа с Филлом: догадались ли? Ксанф сидел в седле, как всегда, прямо. Филл держался расслабленно, слегка отвалившись назад, вывернув ступни ног вовнутрь. Тревоги на лицах Арзак не увидел. И Ксанф и Филл казались спокойными.
— Война, — произнёс Арзак коротко.
— Как узнал? — лениво откликнулся Филл, словно спрашивал о пустяках, не стоивших внимания.
— Траву выжигают. Грозный знак.
— Такой ли уж грозный? Отец говорил: «Степные народы или кочуют, или из-за пастбищ воюют». Отец ходил далеко на север, его товары по Борисфену до самых порогов поднимались. Он и царя вашего знал, того, что умер, привозил его жёнам эллинские украшения, благовония и крашенные пурпуром ткани.
— Если траву выжигают, значит большая война, — сказал Арзак. — Тебе и Ксанфу надо вернуться.
— Нет! — сказал Филл и выпрямился в седле.
— Да, — сказал Арзак. — Война и смерть в одной упряжке ходят. Вы вернётесь, потому что на дорогах войны вам места нет.
— Это так. Но без тебя нас двое, с тобой — мы впятером. Ты один троих таких, как я, свободно заменишь.
— Филл прав, — вступил в разговор Ксанф. — В беду мы скорей попадём без тебя, чем с тобой. Тебе степь дом, мы здесь впервые, поэтому и сатарху в руки попались.
— Правильно. Ты знаешь степь, Добрый Медведь, и мы проскользнём за тобой, как твои тени. Одна тень пошире, другая — тонкая. Совсем тоненькая, неприметная тень.